Василий сидел возле затухающего костерка, рядом стоял котелок с ухой. Настаивалась, набирала тепло от угольков. Кругом крутились мальчишки, они знали, что старый казак обязательно угостит их ухой. Он всегда это делал, собирал вокруг себя босоногую детвору и под воспоминания угощал ушицей. Сам же ненавязчиво в своих рассказах учил жизни. В этот раз пострел Мишаня с ходу озадачил своим вопросом:
- Дед, ты свою ложку бережешь пуще глаза. Чем она так дорога?
Старик примолк, задумался на минуту…
Яркий солнечный луч упал на веки. Он не обеспокоил и не принес неудобства, а просто, словно позвал к жизни. Заставил с трудом открыть глаза, преодолевая боль, которая образовалась из-за того, что долго не смотрел на белый свет и не радовался его течению во времени. В сознании появилось яркое пятно, и хоть не видел еще окружающей обстановки, почувствовал, что жив и находится на этом свете. Постепенно пленка, размазывающая очертания внешнего мира, начала таять, растягиваться во все стороны, приоткрывая картинку жизни. Возникло желание повернуться и посмотреть, кто там стучит возле печи кухонной утварью. Василий попробовал исполнить свое непреодолимое желание и приподнял правое плечо, навалившись на левую сторону. Но вновь вспыхнули яркие искры, веки сами собой закрылись, а с ними словно шторка опустилась на сознание. Он застонал и провалился вновь в черноту беспамятства.
Не увидел, как от печи к лавке метнулась мать, готовая встать на защиту сына. Взять на себя частицу боли, беспамятства, опрокинуть все на своем пути, лишь бы принести хоть какое-то облегчение сыну.
- Миленький, очнулся. Будь неладна эта лихоманка.
И она, продолжая что-то шептать, намочила чистую тряпицу колодезной водой и приложила к горячим воспаленным губам. Но с этого момента словно изменилось что, ее уст коснулась легкая измученная улыбка, и впервые из глаз покатилась слеза. Сколько дней она не отходила от своего казачка, сколько ночей отсидела у лавки, поддерживая слабую голову сына, не допуская соседок, не потому, что была такой недоверчивой, а понимала – только ее руки поднимут сына с больного ложа.
- Ой, то не вечер, то не вечер…
Начала напевать, как давно, когда укачивала маленького сына. После гибели мужа осталась одна с младенцем на руках и не представляла, как выживать и поднимать первенца.
Евдокия рано овдовела, пошел ее благоверный с казаками новый острог поднимать на слиянии рек Бии и Катуни. Так и остался на стрелке рек в тот роковой час. Сложил голову в бою с воинами ханскими, что напали подло на острожек и спалили его вместе с защитниками.
Спустя время испросила она разрешения поселиться в том месте, где муж погиб смертью лютою. Хотя к берегу цветы приносила да поминала любимого. Второй раз замуж не вышла. Не то чтобы никто не звал, просто не смогла - к другому человеку привыкать нужно душой и сердцем. Так при гарнизоне новой крепости и состояла. Обстирывала казаков да драгун, пищу им готовила. А при них подрастал и Вася ее. Баловать его некогда, вся в работе и заботах о защитниках. Рос малый крепким, мог за себя постоять. Помощник матери знатный поднимался. Хороший парнишка вырос, способен к военному делу, даже сам комендант крепости как-то раз похвалил за умение.
Исполнилось юноше семнадцать лет, приписали его к казачьей сотне. Жалование положили, сподручнее жить стало. Конем обзавелись, соседи помогли сбрую справить, одеть и обуть парня. Дядька Митяй, крестный, оружие и снаряжение собрал со своими друзьями. И начал парень Отечеству служить, хорошей подмогой матери стал, поднялись на ноги и стояли крепко.
На этот раз попал в сохранщики ясачных сборщиков. Казна Российская налогом полнилась и ради добычи казаки готовы были терпеть тяготы и опасности военной жизни, частый голод, лютые морозы зимой и страшного гнуса летом. Предстояло преодолеть расстояние от острога Бикатунского до Телеуцкого озера и собрать налог с тех племен, что там обитали. Поручение это не одного дня, задач много возникало в связи с эти походом. Дело вроде привычное – не первый год сборщики направлялись по этому маршруту. Знали, что к чему и как действовать надо. Да только в этом году разгулялись воины джунгарского хана, нападали на мелкие группы русских и изводить смертью угрожали. К тому же привычным этот поход был для служивых старших возрастов, а вот Василию поручение оказалось в новинку. Щекотали нервы ощущения опасного и увлекательного путешествия. Не так прост путь кажется, как его браво рисуют казаки, уже побывавшие в таких переделках.
Дядька Митяй старшим от казаков назначен был и сразу рьяно приступил к делу. Указал каждому, что с собой взять надобно. Да и шутка ли, кроме своей лошади необходимо по две-три коняги под грузовые седла поставить. Непривычно собираться в столь дальний путь впервые. Васька несколько раз проверял – все ли взято. Мамка советами и заботой своей одолевала, все норовила сунуть в арчемаки то теплые вещи, то из продуктов запасы. За этими сборами, суетой придорожной и спать путем не мог. Все ночами снилось, что в пути, а враги одолевают со всех сторон. Вот и махал руками, обороняясь от ночного неприятеля, да понукал коня, уходя от мнимой погони.
Наконец, пришел день отъезда. Встал рано, окатил колодезной водой из ведра молодое тело. Наскоро позавтракал, запряг коней и приторочил сумки походные, снаряжение приладил на себя понадежнее и направился к месту сбора. По заведенной традиции за воротами острожка остановили коней, спешились и помолились за успех трудного дела.
Оставив заботы, тронулись вверх по Бие, поднявшись на крутой правый берег. Хороша сторонушка, погода ясная оказалась и видимость отличная. Вдали проглядывались горы, особо выделялась Бахташ, ближе всех стояла. Митяй сказал, что это еще предгорье, а дальше совсем интересно будет. Велел и учил присматриваться и примечать, что встретится. В чужие края едем, туда со своими обычаями ходить негоже. Соображать необходимо, что можно делать, а чего нельзя. Гостям завсегда местные рады, тем более что русские на их защиту от джунгар встали, однако свой уклад жизни не меняли и всячески его защищали.
Лошади ходко шли, не уставшие еще и без груза. Решили, что на дневку останавливаться не будут. Пока свежие, подальше пройти надобно. Начался сосновый бор, от жары укрыли разлапистые деревья. Шли с опаской, несмотря на спокойную обстановку. Впереди, на удалении двигался кто-то из дозорных. Подавал сигналы для принятия решения. А уж за ним остальные по-над лесом, на открытые места старались не выходить, чтобы ненароком не привлечь внимание к такой оказии.
Скоро пошли косогоры и увалы, сплошь травой покрытые. Лошади от такого обилия потерялись немного и на ходу хватали губами траву, тянули ее на себя, почти не склоняя головы. Цветы полевые ковром усыпали землю, а в низких местах поблескивали на солнце блюдца озер и ниточки ручьев да мелких рек.
По стволам сосен сновали бурундуки и белки. Нет, да и вспорхнет какая-нибудь птица. А дядька Митяй все науку преподавал, как вести себя на пересеченной местности да по приметам видеть, нет ли рядом постороннего. Не только человека, но и зверя приметить надобно. А по поведению живого существа и поймешь, что тебя за очередной опушкой да горкой поджидает.
Первый день незаметно скатывался к завершению, подошли к ночевке. Место приметное и удобное. Река рядом, для коней луговина богатая и к безопасности все продумано, есть варианты отхода, и наблюдать за окружающей местностью удобно. Судя по костровищу – не раз тут останавливались. Распрягли коней, стреножили и отпустили пастись, а сами ночлегом занялись и приготовлением пищи.
Вот тут-то и обнаружил свою промашку Василий. Все они с мамкой приготовили и положили в мешок, да ложку забыли. Пересмотрел на пять рядов все. Нет! Как быть далее? Признать промашку перед товарищами неудобно, засмеют. Предупреждал Митяй, что проверить перед отъездом все надобно. Переусердствовали с матерью, а мелочь пропустили. Такая ли уж мелочь. Голодный казак – не воин в поле. Можно и нужно выстругать из полена, да только никогда этим не занимался – нужды особой не было. Ну да справится, не маленький.
Чтобы в глаза не бросилось, напросился первым в дозор, перекусил накоротке мясом сухим, да хлебом и поехал обходом становище охранять. На коне не побалуешь с ножичком, так что отложил изготовление ложки на более позднее время. А когда вернулся, стемнело. Через край попил холодной похлебки и спать лег. С утра в заботах никто не приметил, что без инструмента важного он в пути оказался. Вот ведь оказия. Так хотелось юшки горяченькой похлебать. Терпи казак, терпи
На второй день горки пошли, места интересные. Ручьи зазвенели и запели на перекатах и водопадах. Уклон больше стал, вода быстрее скатывается, чистая, аж до хрустального прозрачного света. Камни большие попадаться стали, а где и скалы к реке подходят. Идешь вдоль каменной стены, над головой нависает. А с другой руки вода речная под самые копыта бьется. Темный и черный лес окружающий стал. Тайга. В иных местах за стволами и света белого не проглядывается, настолько плотно деревья стоят, ветвями цепляются. Здесь уж и совсем владения племен алтайских начинаются. Провожающие говорят, что очень много родов у них. Всех объединили словом одним и тубаларами кличут. Расположились они широко на земле: от реки Катуни и до озера Телеуцкого.
Подходили к реке Лебедь. Бежит она по черневой тайге: кругом пихта да ели растут. Осина и береза попадаются. Река теплая, перешли вплавь. Старший из сборщиков упомянул в разговоре, что золото здесь промышляют бродяги таежные. А почему реку – Лебедь назвали, сказать не мог. Вроде, лебеди сюда прилетают и в окрестных озерах иную зиму живут.
С обычаями странными дорога сводила. В один день молодой, как и Василий, казак Петро подал сигнал тревожный. Встали и замерли. Лошадей поглаживали по шее, успокаивали всячески, чтобы не заржали и не выдали своего местоположения. Митяй вперед выдвинулся, с полчаса не было. А вернулся, смеется в усы - покойника заприметили. Дозорный увидел на деревьях какой-то короб из бересты сооруженный и поднял тревогу. Оно, конечно, правильно сделал, да только страшного не было. Чего покойника опасаться, живых нужно бояться. И поведал странный обычай местный.
Тубалары хоронят иногда умерших на деревьях. Чтобы, значит, зверь не раскопал и на высоте не потревожил. Не позорил и не потравил покойника. Завернут такого в бересту, наклонят дерево и привяжут короб повыше. А затем макушку отпустят, она и поднимет захороненного на высоту недосягаемую. Иного обертывали в берестяные пласты, обвязывали веревками и подвешивали на кедре. Это совсем уж высоко, кедр - он вон какой, в небо упирается. В основном шаманов и детей так хоронят. И те и другие близко к богу, вот и висят на деревьях. Почему в бересту? Запримечено, что она убивает всю заразу. Вот в чистоте и хоронили.
Вася тоже заприметил как-то темное пятно на огромной осине, оказалась куча хвороста на большой высоте. Такие сооружения ведьмиными гнездами называют. Зацепится одна ветка сломанная за ствол. За ней другая, третья. Какую ветер надует, какую птица принесет. И образуется огромный ком переплетенных на высоте веток. И действительно, словно гнездо большое.
Так и не получалось ложку изготовить. Сначала ошибку сделал, взял полено возле костра, уж обстрогал наполовину, да решил на вкус попробовать. А она смолой отдает, хвойная порода попалась. Горячее варево хлебать – к языку прилипнет. Да, по правде говоря, некогда. Вокруг много нового и интересного встречается. Все приметить надобно, не век в подручных ходить. Только юшки горяченькой так хотелось похлебать из котла. А нет, не получалось. Не просить же ложку, в самом деле. Он каждый раз придумывал причину, чтобы не садиться вместе со всеми к приему пищи и окружающие не догадались о его маленьком просчете – этой тайны, от которой он уже уставать начал. Второй день резал из березового полена «кормилицу», стараясь, чтобы попутчики не застали его за этим делом.
А особенно заняться изготовлением ложки некогда, все в разъездах и делах. Вместе со сборщиками налога объезжали одно селение за другим. Часто на прежнем месте уже не находили жилищ, кочевой народец. Что ж тут поделаешь. Местные жители платили ясак русским по 2-3 соболя, по котлу и по тагану железному с человека в год. Эквивалентом пушного обращения был сначала только соболь, а теперь и другие дорогие меха. Кроме того, жизнь их сложна тем, что они двоеданцами являлись. То есть платили дань еще и Джунгарскому хану. Тяжела ноша для простого народа, обложили его со всех сторон, а земля богата зверем и достаточно, чтобы платить в два конца.
Юноша все больше за природой и за обычаями местными наблюдал. Часто собирал вокруг себя детей. Давал потрогать свое снаряжение, а там за разговорами и узнавал многое. Дети, они, не боясь, делились тайнами, вот и рассказывали о своей жизни. Большое удивление вызывала природа, такой не было уж в местах обитания русских людей. Все было непривычным: и горы подпирающие головами облака, и вековые кедры, смотрящие смело в небо; травостой - мечта любого казака, ручьи с чистой снеговой водой. Отношение к источникам было у местных особенное. Они их почитали как святые места. Словно не понимали, как из-под земли вода берется, словно волшебство какое. Не любили, когда посторонние воду набирали. Дядька Митяй сказывал, что у монголов совсем жестокий обычай существует. Заприметят, если кто в воду по малой нужде сходил – смерти лютой подвергают. Священные ристалища и в реках, и в вершинах блюли. У всякого своя священная гора, на которую поднимались лишь в большие праздники, и то только по повелению шамана, их здесь камами называют. А на всяком святом месте ленточки подвязывают из белой материи да кучи камней складывают – «обо». Возле них духов кормят и поят, кладут кусочки пищи и поливают напитками.
За делами, заботами и интересом и время незаметно пролетело. Ясак собрали полностью, сделали, что намечено. Пора в обратный путь собираться, домой-то дорога веселее будет. Юшки только охота похлебать, да с ложкой все дела не заканчиваются.
Поскольку предупредили сборщиков, что джунгары безобразничают в горах, нападают и грабят, было принято решение усилить охрану, внимательнее быть в дороге и на стоянках. Ночью дозоры выставлялись вокруг бивака. Налог беречь надо – государево отныне добро.
В один из вечеров, когда встали на ночевку, пошел в дозор Василий. Устроился хорошо, под скалой каменной. Во все стороны видимость отличная, а спереди река воды несет. Пока светло занялся ложкой. Осматривался по сторонам и короткими мгновениями подтачивал ножом инструмент обеденный. Уже стемнело, когда ложка была готова, он небольшим камешком отшлифовал поверхность ее. И тут его внимание привлек какой-то шорох. Неприметный и тихий. Зверь такого не оставляет. Обратившись весь во внимание, он завертел головой, но ничего особо подозрительного не приметил. Увидел только коршуна, поднявшегося в небо, и отметил про себя, что полет этот неурочный по времени. Сумерки, не должна птица на крыло вставать.
Он наклонился влево и сунул готовую ложку за голенище сапога. Тут же почувствовал толчок в спину и боль под правой лопаткой. Словно обожгло. Стрела, пущенная из джунгарского лука, в сердце направлена была. Да наклонился казак в этот момент, пряча кормилицу свою и вошла остроконечная в правый бок. Он закричал, чтобы упредить товарищей об опасности. Да сам не услышал крика, только хрип со стоном от боли вырвался из глотки. Василий из последних сил потянулся к винтовке, нащупал скобу. Слабеющим пальцем потянул изо всех сил за курок. Раздался не выстрел, а гром. И упала темнота.
Василий открыл глаза, уже без ощущения той страшной боли, которая преследовала всего несколько часов назад и прошептал:
- Мама…
Тут же перед глазами появилось похудевшее лицо матери, которая поняла, что все страшное уже позади. Она все пыталась понять, что он желает сказать. А ему так хотелось юшки похлебать. Наконец поняла его, налила похлебки, прогремев чугунком возле печи, и села рядом. Почерпнула первую порцию варева и протянула сыну. В руке была ложка, которую он все же смастерил к концу похода. Спасительница, сохранившая казаку жизнь.
Он с каким-то отчаянным удовольствием потянулся к краешку и сделал первый глоток. На поправку казак пошел. Ну и, Слава Богу!
Костер давно потух, остывали и угли. Мальчишки сидели у котелка притихшие и смотрели на ложку, которую старый казак держал в руке:
- А ты говоришь, ложка…