Этого дома почти что не существует. Он не разрушен. В нём живут. Но и первое, и второе - правда, лишь по соседству с наречием, которое с чУдных и чуднЫх для нашего уха относительно древних форм,- «покудова, докуда да покель»,сократилось до «пока». Так съёживается осенний день, покрывается морщинами лист осенней порой. Так тем уж, кажется, и пора! А дом? В чём провинился он?..
Дом пока цел. На пяльцах оконных рам - нетронутый тюль стёкол. Вход в подъезд чуть приоткрыт. Дневного света вполне достаточно, незачем жечь электричество. Удобно гнутся деревянные ступеньки, что ведут со второго этажа на первый. Привыкли подстраиваться: то под неловкую поступь стариков и малышей, то под зубчатую передачу шагов ребятни. Приятные чистые перила вкусно пахнут детскими ладошками и коричневой масляной краской. Кое-где ресничками топорщатся ворсинки,- следы кисточки, некогда зажатой в чрезмерно старательной руке. Сама лестница, впитавшая в себя скрЫп шагов десятков людей, неказистое, но добротное произведение неизвестного плотника, глядится шоколадкой, едва лишённой обёртки. Сумела не потускнеть от времени, неутомимо и охотно отзывается на заигрывание солнечного зайчика. Ибо маляр, пришедший на смену плотнику, не жалел олифы, растирая её в ведре, а после, щедро обтирая каждую досочку истекающей соками волосяной метёлкой, улыбался и бормотал: «Ещё сто лет простоит»... И простояли бы! И перила, и ступени, и дом. Двухэтажный шлаковый дом с печной трубой и свечным наплывом пристройки котельной, в самом углу двора, замкнутой серьгой навесного замка.
Играя в войну, среди мальчишек неизменно находился тот, которому интереснее было заглянуть в щель давно не отворявшейся двери:
- Давайте посмотрим, что там, а?
- Ну, что! Что там?! Видно что-нибудь? - спрашивал один.
- Не-а.- щуря то левый, то правый глаз, всматривается в темноту за дверью другой.
- Заперто.
- Ага, вон же, замок на ней!
- Интересный замочек...
- Что там интересного?
- Ну, не ржавый, старинный, а не ржавый.
- И что?! Вот у моего деда замочек, так замочек. Там трубочка такая в двери, и , чтобы открыть, надо в эту трубочку лить воду.
-Что-о?! Во, врёт и не краснеет! Как это воду лить в дверь?
- Не вру, пойдём спросим! Дед мне сам рассказывал! Приходишь с ведром воды и воронкой, наливаешь воду, на той стороне двери тоже типа ведра, оно перевешивает чего-то там и запор поднимает, тот, что изнутри держит.
- Хм... Ну и что! Подумаешь! Это где-то там, где нас не было, а тут, за этой дверью, нет ничего интересного,- заявляет тот, кого прекращённая так скоро игра лишила ожидаемых победных лавров.
- А вот и есть! - преувеличенно восторженно возражает самый младший из ребят. Участь быть вечным военнопленным и в очередной раз сидеть в кустах связанным и глядеть, как другие с криками «Ура!»врываются в тыл неприятеля, наскучила ему. И он принимается сочинять о том, как однажды ночью видел человека в длинной бороде, выпиравшей из-под высокой шляпы. Как этот человек нёс на плече мешок с чем-то тяжёлым, но не с углем, которым раньше топили дом. И как он вошёл в низенькую дверь, согнувшись почти вполовину. А после, непостижимым образом оказался на чердаке, а оттуда вылез на крышу и долго стоял подле трубы, в темноте. На фоне лунного серебряного пятака, силуэт человека было не спутать с голубем или кошкой. Так что...
- Так что?- торопили товарищи рассказчика.
- Так он там и исчез! Как и не бывало! - завершил своё повествование тот, на кого в обычный час никто бы и внимания не обратил, в виду его постоянного насморка и привычки ябедничать.
-Да-а...- возбуждённые тайной исчезновения неизвестного, мальчишки рассаживаются по краю песочницы. В войну играть уже не хочется. Говорить больше не о чем. Их обычные беседы с неизменно восторженным «Ух ты!» меркнут подле услышанного. Рассеяно рисуют на песке буквы. Отчего-то выходят одни «О» . Мелкие и неясные поначалу, они постепенно углубляют их, устраивая ходы, переходы, норки, дорожки. И, незаметно для себя самих, увлекаются, забывают, что им уже «стыдно» возиться в песочке. Тут же, под ногами, отыскивается машинка без колёс...
Спустя какое-то время, по замысловатой трассе мчится «здОровский» автомобиль. На разные голоса гудит его мотор: «Дрынь-дрынь-дрынь...ды-дых...дых...» На ровных участках за рулём менее опытный водитель. Его пухлые пальчики неловко скользят, поэтому на виражах руль перехватывают руки покрепче,- с огрызенными ногтями, в цыпках и царапинах, оставленных любимым котом в равной битве.
И никому уж нет дела до странного человека, исчезнувшего с крыши. И никто не вспоминает о том, что окна квартиры, в которой живёт рассказчик, выходят на дорогу, а вовсе не во двор, откуда виден вход в котельную. Да и ...какая разница! ? В любую пору жизни важна игра, существование тайны, в которую хочется верить. Чтобы было интересно! И, чтобы потом было кому рассказать о том, как это было...
Дом. Жёлтый шлаковый дом под железной скатной крышей. Чердак давал приют голубям со всей округи. Там же находилось место и для окрестных котов. И если летом меж ними случались разногласия, то зимой на чердаке воцарялось всепрощающее перемирие. Всем хотелось дожить до весны в тепле.
А весна подходила к дому буквально, ногами местного дурачка Саши. Широко распахнув глаза и пальто, тот пел на весь мир песню. У парня не было привычной этому миру рассудительности. Природа одарила его невероятным чистым голосом, абсолютным слухом и необычайно доброй душой. Когда Сашка пел, люди выходили на улицу и, улыбаясь ему навстречу, одаривали монетками, конфетами и мочёными яблоками. А мальчишки... Те бросали свои занятия и шли рядом, влекомые потоком радостного восхищения жизнью, зримым воспеванием её!..
Нельзя лгать о том, что о борт дома бились одни лишь волны счастья. Бывало, что внутри и вне его стен шли битвы, не на жизнь, а на смерть. И жителям дома приходилось смывать кровь с раненых в кулачных боях. Но стоит ли вспоминать о том? Вряд ли. Об этом нужно знать. А перебирать воспоминаниями нужно хорошее. Оно от этого делается краше. Распускается цветком. Урчит котёнком за пазухой. Скрипит ступенькой:«Скрип-скрЫп...» - как-то так.