Из серии «Провинциальный городок».
Погруженный в тяжкое раздумье, Владимир Петрович стоял в гараже. Сердитым взглядом он обводил полки и стеллажи, на которых лежали самые разные предметы и инструменты. Часто случается так, что в гаражах и кладовках с годами скапливается уйма всякого нужного и ненужного хлама. Того, что и выбросить надо бы – а руки либо не доходят, или просто – не поднимаются. Банки с подсохшей краской, сломанные инструменты, гнутые гвозди, пробои, скобяная утварь и много еще чего. Конечно, на полках было немало и нового, полезного, но хозяйственный Петрович понимал, что в деревне ненужного – ничего не бывает. Все, со временем пойдет в дело, найдет свое место. А лежит, значит этой вещи еще не пришло ее время, но когда ни-будь – оно обязательно наступит…
Петрович, наверное, уже в сотый раз перебирал свои запасы, огорченно сопел, вздыхал. Нужно было что-то решать со всем накопленным за долгие годы добром, но что и как, хозяин не мог определиться, и от этого, его и без того неважное настроение, только ухудшалось.
Через раскрытые ворота упала чья-то тень. Он оглянулся.
- А–а! – недружелюбно протянул хозяин: - Явился! Пронюхал, добро мое на халяву разбирать, растаскивать! Так сказать, первый пошел… Давай, давай, стервятники!
- Здравствуй Володя! – дружелюбно поздоровался вошедший гость. Иван Антонович, привыкший к воркотне старого друга, не обратил на его сварливость никакого внимания. И эта подчеркнутая вежливость огорчила хозяина еще больше. Петрович шумно засопел, втайне радуясь возможности выплеснуть на кого-то всю накопившуюся за последние дни «желчь» и недовольство.
- Смотри! Выбирай, что по душе! Сейчас все можно! По двору пробегись, может там, что полезное утащишь… Все равно бросать…
- Зря ты так, Володька! Я как лучше хотел, может, думаю – помочь надо, Специально из города приехал!
- До хрена вас, помощников набралось! Нечего юлить, вы свое дело сделали!
Иван Антонович засмеялся. Подошел к другу, похлопал его по широкому плечу.
- Не бузи! И в городах люди живут! Сколько можно вам с Валюшей в земле да навозе ковыряться?
При упоминании имени жены, Петрович сник.
- Ведь уломали, все-таки, Ванька! Слышишь? – Петрович горестно заглядывал в глаза старого товарища: - Шутка, такой «наезд» пережить? И жена, и снохи, и сыны… Хватит батя, давайте в город! И так – уже почти год! Не выдержал я, плюнул! Делайте что хотите, везите куда хотите! Но только, пусть помнят: что не так – я им…! – в затосковавшем голосе мужика чувствовалась вызванная отчаянием скрытая угроза.
- Ничего! – утешил товарищ: - Привыкнешь, нормально будет! Я, как деревню бросил, года два скучал! А потом – ничего, втянулся…
- Вот именно, бросил! Хорошо ты сказал: взял и бросил! И я – возьму и брошу все! Брошу… Насовсем!
- Время идет! Давай, руководи, что куда! Распределяй…
Друзья стали перекладывать вещи. Работа шла плохо: Петрович подолгу разглядывал вещицы, что-то откладывал в сторону, что-то запихивал в мешки и картонные ящики…
- Ты что, весь гараж решил увезти! – не выдержал Антонович: - Погляди, ты почти все в мешки затолкал! Куда девать будешь? Или на базаре с этим хламом встанешь, как дедки… В коммерцию подашься?
- Не зли меня, Ванька! И так сердце не на месте!
- Я серьезно! Вот зачем ты эти каменюки в мешок толкаешь? На кой они тебе?
- Каменюки? – вскипел Перович, потрясая тяжелой, круглой булыгой. Друг с опаской подвинулся к выходу: - Это для тебя – каменюки! А для меня – реликвия!
Петрович растерянно поглядывал по сторонам, держа в руках серый каменный кругляк с дыркой посередине. Успокоившись, осторожно положил его на полку рядом с еще таким же. Сел, вынул сигареты. Закурил, опасливо поглядывая на ворота.
- Что за жизнь пошла, Ваня! – горестно пожаловался Петрович: - Курю – прячусь: вредно говорят, бросай! В баньке, лишний ковшик на камни плеснуть – нельзя, кондрашка хватит! Стопку выпить, как змеи шипят! Лопату, вилы в руки возьму, снова не так! Не бережешься, говорят, старый уже! А как жить? Какой я старый: я и щас – лом согну, и литр выпью… Достали!
- Ну, положим, ломы ты и с молоду не гнул, не ври! А литр – мы с тобой, пожалуй, и выпьем! Только потом, что будет? Неделю хворать станем! Никак ты не хочешь понять: время у нас уже не то, нельзя по старым привычкам жить! Хорохоримся, да только напрасно! Не та сила, что была!
- Ерунда! – расстроенный мужик небрежно отмахнулся от его слов. Снова заговорил о своем, наболевшем: - Булыги говоришь? А булыги, мне от мамы достались! Эти жернова еще моя прабабушка вертела! Ты ее не застал, а я помню! Она очень долго прожила. Так вот: жернова эти, она через тысячи верст провезла, из Харьковской губернии, в 1904 году. Говорила, что ей они от ее бабушки остались! Представляешь, Ванька! Сколько они зерна перемололи? Не знаешь, и я не скажу! Они всех моих предков хлебом кормили! А ты – булыги! Этим булыгам, для меня – цены нет!
Петрович оживился. Воспоминания о детстве, бабушках и тетках, оживили его, заставив отвлечься от тягостных, связанных с неотвратимым переездом в город, стенаний.
- Тетка моя, сестра отцова, бывало – шаньги пекла! Принесет ведерко зерна, а ну ка, сынок, говорит, намели муки, вкуснее будет! Сижу я и верчу, жернов! Одной рукой кручу за ручку-колышек, а другой – горсткой, зерно подсыпаю. А мука – течет, копится! Теплая такая, серенькая… Только долго молоть надо! Жалуюсь, но верчу! А тетка набожная была! Остальные бабки как бабки, а эта – без креста шагу не ступит! Нас малых, пробовала приучать к религии, да отец запретил ей! Вырастут, говорит, пусть сами решают, с кем и как быть! Вот так было! Помню, тетка – все апокалипсисом пугала! Услышала еще до революции, какую то – юродивую кликушу: опутают землю паутиной стальной, полетят железные птицы, тогда и придет апокалипсис…
Иван Антонович посмеивался, с интересом вслушиваясь в рассказ товарища.
- А я ей говорю: провода уже везде, куда ни глянь! И самолеты, давно полетели! Неправда все! А она свое: будет, непременно будет! Апокалипсис, а потом пришествие Христа! Или – наоборот…
- И к чему ты ее вспомнил?
- К тому, Ванька, что она велела жернова – беречь! Грядет пришествие, а у нас – жернова есть! Все рухнет, а мы - мучицы намелем, дров наколем и хлеб испечем! Вот как…А как ты думаешь, будет апокалипсис?
- Кто его знает! – Антонович пожал плечами: - Каждый год конец света предрекают, а мы – живем! Чего нам бояться? Как выйдет, так и будет!
- И я про то-же! – Петрович любовно поглаживал холодные, шершавые камни: - Случись что, в городах быстро народ перемрет! Отключи им свет на неделю, в клозетах своих – задохнутся! А мы? Нет, брат, деревня это мать народа! Рано ее хоронят!
- Да кто хоронит то? – наконец возмутился Иван Антонович.
- А такие как ты, ренегаты! Эмигранты и предатели!
- А ты? Ты сам, куда собираешься? – задохнулся возмущением покрасневший от обиды Антонович.
- А кто тебе сказал, что я куда-то собираюсь?
Владимир Петрович энергично заплевал окурок и принялся разбирать сложенные в мешки вещи. Он весело посвистывал, раскладывая свои сокровища на свои старые места.
- Володька, ты чего делаешь?
- Порядок навожу, не мешай! Приехал в гости, так гости! Гнать не стану…
- Ты что, передумал? А как Валя, дети? Что им скажешь!
- Ничего! Скажу – не время еще! Не созрел я, вот так!
- Жену пожалей! Она сколько лет мечтает в городе жить! Как ты ей объяснишь, дурь свою?
Но Петрович делал вид что не слышит вопросов друга. Работа спорилась: мешки и ящики пустели быстрее чем наполнялись. Освободившуюся тару Петрович яростно сминал в комки, бросал в кучу.
- На вечер, я этим картоном – баньку разожгу! А, Ванька? Давай баньку истопим! Попаримся – досыта, как раньше! Давно мы с тобой не парились! Знаешь? – Петрович, лукаво улыбаясь, зашептал: - Помнишь фляжку мою армейскую? Так я ее – зарядил! Насыпал дрожжей, сахарку кинул, завинтил – и на сарайку, на солнышко! Неделька – и бражулька готова! Как на речку иду, с собой беру: хорошо! Окушков ловлю, бражку попиваю! Валя не знает: приду с реки веселый, ворчит – а не поймет! – Петрович сладко прищурился, засмеялся: - Как раз, шестой день лежит! Должна выбродить!
- А что тут за веселье? – послышался за их спиной женский голос: - То туча-тучей ходил, а тут, слышу… Чего вы, Ваня?
Иван Антонович пожал плечами, отвернулся от хозяйки. Отвернулся от жены и Петрович, с усердием выставляя на полку тяжелые жернова.
- Чего вы мешки разбираете? – не унималась Валентина, с недоумением глядя на старательного мужа.
- Валюша, ты не видела мой мастерок? Затерялся где-то!
- Зачем тебе мастерок?
- Печь времянка, что на улице сложена, растрескалась! Глиной промазать надо!
Петрович глянул, в ставшие скорбными глаза начинавшей чувствовать недоброе, жены.
- Ванька мутит! – небрежно пояснил он: - Говорит, скоро Иелустон рванет… Апокалипсис будет, хана Америке! А мы – проживем! Печь починим, зерно припасем, жернова, слава богу – есть! Хлеб печь будем! Проживем, как ни-будь! Как ты думаешь, Валюха – проживем? И Ваньку, мигранта – приютим! Он на нас работать будет, жернова крутить станет!