Заспорили мы как-то с
МихаиломГольдентулом о взаимоотношении народа и государей…
***
- … И потом, - Мартин сидел на пне и, покачивая носком сапога, рассеянно наблюдал, как лесник тащит сеть из заводи. Майское солнце рябью играло на стылой воде.– Как мошно шить в такой тикости?
- Тикости? Поди пойми вас, толмачей… – лесник Тихон слушал вполуха, сеть зацепилась за корягу, а лезть в воду не хотелось, холодно было.
- То ест дик… дикости! Ну, ф самом деле - как по-другому есть? Только приехали, а фаш государь тебе сразу ф глаз! – в голосе Мартина слышались нотки сочувствия.
Вид у рябого лесника был в самом деле колоритный, глаз заплыл на пол лица.
- Да ерунда, примочки сделаю, и сойдет за неделю, - махнув рукою, снял портки и, скукожив ступни, зашел в воду. – А в глаз Государь дал за дело… Ух! - ухнул в яму, перекрестился, выбравшись, и стал распутывать сеть.
- Это как - «за дело»? Ты фроде и проштрафиться не успел… - остервенев от наседавших комаров, толмач сломал зеленую ветку и стал истово ею отмахиваться.
- Успел! – небольшой, но жилистый, Тихон тащил сеть к берегу, и рубашка на нем вздулась пузырем. – Государь водки велел подать, а я всю ее выпил. По зиме еще… Сеть прими!
- Чью?.. Чью фотку выпиль? - Мартин осторожно, чтобы не испачкать манжеты, принял сеть в зеленой тине и выволок на траву. В сети, к его удивлению, били хвостами жирные караси.
- Так чью же – государеву, - стуча зубами, лесник растелешился и стал выкручивать рубашку. – Сейчас не помешал бы шкалик для сугреву!
- Государефу… - иноземец потерянно уронил карася мимо ведра. – Как мошно – государефу?!
- Можно! – Тихон беспечно вытер нос мокрым рукавом. – А че такого? Я думал, он о ней забыл давно. Иные разы не вспоминал…
- Иисус, Мария! Это же не фосмошно – фыпить ФСЮ государефу фотку! У нас за такое пофесили бы!
- Повесить? За водку? Дикость какая! – лесник радостно грузил карасей в ведро.
***
-Лошадей фсять надо было! – высокий и статный, Мартин стал горбиться, то и дело норовя присесть на пень. – Зачем так далеко было идти?
-Почему «далеко»? Самая близкая заводь, всего-то восемь верст! Сейчас придем, карасей напечем… Эх, жаль, водки нет!
-Напечем? Себе? А ф чьем лесу, майн гот, мы рыбачили?
-Так в чьем… в нашем лесу, - озадаченно почесал затылок лесник. – Не Потапыча же чаща!
-Потапытша?
-Ну, медведя…
-При чем тут медфеть? Кому этот лес принадлежит? Рыба-то чья есть?
-Рыба наша, мы наловили. И лес наш, - приостановился, задумавшись. – И государев, видать…
- Так «наш» или государеф? – начал терять терпение Мартин. – И чей это – «наш»? Тфой?
-Вроде и солнце не палит, - голубые глаза Тихона выражали неподдельное удивление. – А ты, Мартын, как солнцем перегрелся! Лес он лес и есть: твой, мой… Грибы найдешь – твои грибы, ягоды найду – моя ягода! Пойдем уже!
«Да ест ли тут законы вопще? Как мошно их понять? И понимают ли они себья?» - тащился позади толмач и все бормотал леснику в спину.
***
Лес уже был немного знаком иноземцу, потому, когда тропинка пошла под уклон, стало ясно, что заимка рядом. Настроение поднялось, и достало сил порассуждать вслух.
- И государстфо фаше неправильное: как это фосмошно, штобы фсе решал один рекс… фластитель! Фот захотелось ему фзять нашего на охоту… и наплевать, хочет тот охотится, или нет! Глафное… как это… «фсе проблемы залить фоткой» – и фсем будет гут. Оно и понятно: разфе нормальный челофек может остафаться в ясном уме после третьего штофа? Это хорошо еще, что ты здесь фсю фотку фыпил! Потому наш только рукой махнул, когда фаш потащил его «на медфетя». Да еще заявить, что толмач там не нужен!
- Верно: после третьей толмач не нужен, все понятно становится. И по-вашенски, и по-нашенски.
- Так заблудятся, майн гот! Медфедь рас дерет!
- Где там заблудиться? - там березняк на пригорке и реки излучина. А из медведей только белки разве… - споткнулся на полуслове Тихон. – Постой-ка! Ничего не замечаешь, Мартын?
Солнце сквозило через молодую листву, комары поотстали, хотя сыростью веяло от подлеска, и тишина ватой заполнила уши.
- Тихо софсем. А недафно птицы кричали…
- Верно. А теперь посмотри во-он на тот папоротник – что скажешь?
- Папоротник? Фялый софсем… и амбре, - пошевелил большим носом.
- Это болотиной тянет. Эх! Кикимора болотная, зараза!!- лесник брякнул ведра на тропу, сковырнул ком земли и, размахнувшись, бросил между стволами. Тот упал на траву, она вдруг пошла кругами и, чмокнув, ком утонул… в траве?! И тут же из лесу донеслось довольное уханье.
- Что это было? – сухими губами прошелестел Мартин.
- Говорю же: Кикимора! Заболотила низину за день, зараза!
- Так феть по этой низине государи на охоту идти! Что же теперь?
- Что-что… утонут в болоте к лешему… Стоять! – подхватил Тихон качнувшегося толмача.
***
Пот заливал глаза, комары и мошка роились у разгоряченного смуглого лица, но Мартин не замечал ничего. Он таскал к болоту рубленый лесником молодняк и укладывал на топь дорожку «елочкой», как было показано. Гать продвинулась уже заметно, пружиня под ногой, когда он вдруг упал на березняк, зацепившись ногой за что-то. Скосив глаза, увидел зеленую руку, что, высунувшись из болота, держала его за лодыжку. Дико завизжав, сильно дернул ногой, освободился, и, то и дело оскальзываясь в болото, на четвереньках побежал по гати к берегу.
Раскрасневшийся Тихон в драном армяке и с топором в руке выскочил навстречу: что стряслось?! «Рука… зеленая… за ногу меня…» - крючковатый нос Мартина, казалось, заострился от испуга. Лесник взглянул на опутанную петлей из зеленых водорослей ногу иноземца и махнул рукой: «Успокойся, пойдем гатить дальше, спешить надо!»
Однако все уговоры Тихона оказались напрасными – работать на болоте Мартин отказался наотрез, уговаривая дать топор ему. Но и с топором дело застопорилось, пришлось леснику самому и молодняк рубить, и гать мостить, толмач же бестолково суетился на берегу, с ужасом наблюдая, как матерится лесник на болоте, отмахиваясь от кого-то топором. Когда солнце стало клониться к закату, гать была проложена, наконец, и Тихон, весь в тине и водорослях, привалился спиною к березе, хрипло дыша. Рубаха его была расхристана на груди, и армяка не было – утопил, когда сорвался с гати в болото.
- Думаю, озолотит тебя тфой государь за спасение, - уселся рядом Мартин. – А наш наградит точно, у нас ценят такие подфиги. Может, даже… - перехватило дыхание у толмача. – Орден Подфяски тебе пожалует! Сфой…
Уходя с русским Государем «на медведя», иноземный – дабы не потерять – снял с груди и оставил Орден Подвязки у лесника. Береженого Бог бережет – и Тихон, уходя, не оставлял Орден в избе, а прятал за отворот армяка. Того, что утопил.
Отчаяние засквозило в глазах Тихона, и он, махнув рукой толмачу: «Иди, встречай государей у гати», пошел в избу.
***
Кавалькада из трех всадников, покидая заимку, скрылась за поворотом лесной тропы. У поворота придержал коня Мартин, обернулся, и, словно извиняясь, развел руками. Тихон щербато улыбнулся в ответ: лицо его приобрело теперь приятную симметрию, под обоими глазами светилось по фонарю.