Говорят, что в этот день с утра показывали «Лебединое озеро» - в знак того, что наверху что-то... Но я жил уже в деревне, мои занятия были на улице, и я ни о чём не подозревал. Недалеко была дача приятеля, профессора физики, и я зачем-то пошёл к нему. И вдруг мы слышим из транзистора «выдержанное» сообщение о ГКЧП. Вопросительно переглянувшись, мы вполне хладнокровно стали предполагать, надолго ли это «нововведение»? По опыту тогдашних переворотов в мире, я «дал» жизни новому-старому режиму полгода. Профессор стоял на стремянке, починивал что-то на кровле, и был в превосходном летнем настроении. Я был моложе, и нам не было даже пятидесяти.
Событие, однако, не выходило из головы, оставалось в повестке нашей беседы, и тут я вспомнил... а точнее — забыл, осталось ли моё заявление о выходе из КПСС в партбилете или же всё-таки парторг «дал ему ход»? Дело в том, что когда после прибалтийских событий в начале 91-го я решил выйти из разваливающейся партии, парторг (тоже мой приятель) взял мой партбилет и заявление, но вскоре, когда я зашёл «поболтать», отдал мне со словами: «Оставь дома, теперь уже все равно...» Я был не против оставить билет на память об организации, делу которой служил более девятнадцати лет, но попало ли моё заявление «о выходе» в райком и куда-нибудь в архив?.. В связи с ГКЧП, это могло быть важным моментом для моей дальнейшей биографии. И я поспешил домой. И потом, на протяжении десятилетий уже, да и сейчас, профессор подтрунивал и подтрунивает надо мной, что я тогда «побежал выкапывать партийный билет».
Пару слов, как я «оказался» в КПСС. С момента вступления в комсомол в 1964 году, я всегда был «каким-то где-то комсоргом»: в школе, в техникуме, в армии... В техникуме я был еще старостой этажа в общаге, назначал дежурных, требовал соблюдения разного порядка, но на последнем курсе, когда со стипендии в комнатах старшекурсников запел Высоцкий и битлы и сами парни, я вышел в коридор, митингово воздел руку: «Гуляем, ребята!» И дали мне выговор «по комсомольской линии», а из общаги выгнали, и я полгода доучивался (до армии), ночуя то на голой панцирной сетке, то у девок на их этаже (конечно, не притрагиваясь к ним, хотя подушка была одна. Кто-то может не верить — значит, он не был истинным комсомольцем). В девятнадцать в армии вступил в кандидаты, а в двадцать один, уже на гражданке, на заводе, - в члены КПСС. А работал в тот год слесарем, и вот мужики «в сердцах» спрашивают: «Зачем ты-то вступаешь в «их» партию?» (имея ввиду начальство). На это я ответил, что не я к ним «вступаю», а их (партию) к себе принимаю, пока!.. Уже после университета меня всегда назначали пропагандистом среди рабочих, и меня слушали, и я не врал им, и получил «выговор с занесением в учетную карточку» - за непонимание политики партии в деле «политического обучения трудящихся»... Членство в КПСС было замечательным периодом в моей жизни, ибо я повстречался со многими честными и умными людьми. Но потом я понял, что этот период в моей жизни мог быть ещё интереснее, если бы от меня преступно не скрыли сокровища мировой культуры... На последней партконференции (я работал уже на селе в совхозе) я открыто призвал коммунистов повиниться (1990 год), осудить КПСС «условно на два года» за железный занавес, тут же попал «на карандаш» КГБ (сотрудник сопровождал на конференции секретаря райкома), но вскоре всё рухнуло, и третьего наказания не последовало. Так вот, когда я услышал о ГКЧП, во мне затлел законный вопрос: чего хотят эти безумцы, эти смельчаки, эти ребята? Возврата к старому? Была даже призрачная надежда, что будет провозглашена модерновая коммунистическая программа, но это был тривиальный реванш «старого», и он провалился. Но расскажу, что было в деревне нашей дальше, пока имел место ГКЧП.
На тот момент в нашей деревне купил дачу полковник пенитенциарной системы, только что вышедший на пенсию. Другие мужики-пенсионеры смотрели на него только как на пенсионера уже, а не как на полковника, ибо сами имели всяк свои заслуги: один был классный обувщик, «обшивавший» экспедиции «Комсомолдьской правды» к полюсу, другой — сталевар, объездивший весь «соцлагерь», ну и я — первооткрыватель кооперативного дела, герой газетных очерков, коренной в деревне, приятель сестры полковника (она была председателем сельсовета), мастер на все руки (ко мне была в то время очередь - сменить кровлю, построить баню, сложить печь...). С полковником я был на ты, в деловых соседских отношениях, но он мне слегка как бы завидовал: как «молодой» дачник - «старому», давно обжившемуся и вписавшемуся в местную элиту.
С приходом ГКЧП полковник с утра напился вдрызг! Мы обыкновенным образом сошлись лицом к лицу на улице, встали друг против друга. Сначала вроде бы дружелюбно молча постояли (я дал пьяному человеку быть самим собой, уж какой есть). Он крепко-крепко взял меня за грудки, встряхнул перед собой:
- Ты знаешь, что наши взяли власть?!.. Теперь меня назначат комендантом этой деревни!.. И вы все каждое утро будете строиться — все-все — с лопатами на плече, и я погоню вас копать вокруг деревни что-нибудь, строем, каждый день!.. А ты, если возьмёшь ещё хоть один участок земли, - я тебя уничтожу!..
Пред мои очи вырос пьяный кулак. Мужики-дачники опасливо не отходили от своих калиток. Я пообещал полковнику, что больше не возьму ни одного участка земли ни в собственность, ни в аренду, никак; что утром в семь утра буду с лопатой на плече уже возле его дачи, что уважаю, и так далее ( мы когда-то даже бутылку с ним распивали). И полковник отпустил меня, пошёл дальше, упиваясь сладкими мечтами и представлениями...
Наутро я опять встретил полковника лицом к лицу, часов этак в девять. Он был трезв, а точнее — с похмелья, глубокого. Мужики опять выжидательно постаивали у своих калиток: можно ли подойти перекинуться словом или уж не дергаться? Я начал свою сцену:
- Ну так ты где?!.. Мы с семи ждём, лопаты готовы. Строиться, что ли? Ты только скажи... - и тут я обернулся к мужикам у своих домов, - Че встали-то? Бери лопаты, стройся. В карцер захотели?..
Полковник устало и просяще и вполне добродушно остановил:
- Да прекрати ты! Или не понимаешь, что пьяный я вчера был?..
Он махнул рукой (как бы на всё) и побрёл дальше, на другой край деревни, где у него была какая-то родственница. Вот так ГКЧП не укрепился в нашей деревне, но причудливо расцвели диковинные люди-растения. И остается только предполагать, как мы — каждый из нас — расцветём в каких-нибудь «пограничных» ситуациях. Не дай Бог расцвести сплошным чертополохом.
Наш «комендант»-полковник наглядно продемонстрировал всю глупость беспомощных затей ГКЧП. А я всё вспоминаю, что если бы партия рухнула чуть позднее, я бы пополучал добавку к зарплате 50 рублей (по тогдашнему курсу). Такую надбавку получал помимо зарплаты (ставки) кандидат наук (треть среднего заработка по стране!). Коммунистам эту «надбавку» выплачивали после 20-ти лет членства. Сейчас кандидату наук доплачивают... рублей этак триста — менее сотой части средней зарплаты. Нынешним коммунистам в ГД РФ бюджет доплачивает на содержание их думской партии, а я «пролетел» бесповоротно! Да ещё и выплатил "взносами" свою аж полугодовую зарплату! Но не жалею и даже горжусь этим. А вот если бы наш полковник стал-таки комендантом, я бы, может, уж и не писал эти строки. Да здравствует ГКЧП! Такой, каким он был, беспомощным и вдрызг пьяным, и на самом верху, и в некоторых деревнях и весях.
К О Н Е Ц