15 мая. Вечер. (Ну и пусть знает)
Они пили месяц. Изредка, пошатываясь, отходили в туалет, а после возвращались пить. И даже спали тут же за столом, положив на него тяжелые, взлохмаченные головы.
Точнее пили только Семен Павлович и Корзухин, поскольку пожаловавшийся на больную печень Либерман отвалился от них уже на третий день, да и Володя вскоре был вынужден остановиться вследствие юношеской непереносимости больших доз алкоголя.
Чуть дольше держался Михаил Михайлович, но на девятый или десятый день он вдруг выронил стакан и, ухватившись за грудь, повалился набок, а приехавший на вызов фельдшер брезгливо взглянув на тяжело дышавшего Пушкина, безапелляционно заявил, что «деду пора завязывать, а, то будете бухать на его поминках».
Михаил Михайлович стал пьяно хорохориться, но Корзухин сказал:
– Миша, ша – и тот сдался.
В результате их и осталось двое: Корзухин и Семен Павлович.
У Корзухина, конечно, и раньше бывали длительные запои. И по неделе он пил. И по две. Однажды, на спор пил непрерывно двадцать один день. Но столь продолжительного периода непрерывного пьянства у него ещё не было.
– Иду на личный рекорд – с гордостью подумал он, с трудом втягивая в себя горькую жидкость, которая сама по себе в него уже не вливалась.
За весь этот месяц они, пожалуй, не произнесли ни слова.
Сначала молчали, страшась произошедшего предательства и, испуганно косясь друг на друга, пытались понять, кто же сообщил о них Антону Петровичу.
Потом не то, чтобы пересилили, но как-то смирились с окружившим их страхом и уже, кажется, могли бы начать разговор, но вот это мерзкое чувство всеобщего недоверия, повисшее в напряженной тишине лишь изредка нарушаемой бульканьем опорожняющейся бутылки, так давило на них, что и общительному Михаилу Михайловичу, и бесцеремонному Корзухину, и тем более Либерману с Володей, было как-то неудобно заговорить первыми и поэтому они ждали, когда скажет Семен Павлович, а тот молчал.
Его казалось, ничего не брало.
Он пил алкоголь как воду, не замечая ни его крепости, ни вкуса, ни количества. Пил и закусив кусочком хлеба неотрывно смотрел на увеличивающиеся за окном березовые листочки. Пил и молчал, и они молчали вместе с ним.
И вот целый месяц Володя, Либерман и Михаил Михайлович собирались по вечерам у стола в корзухинской квартире и безмолвно наблюдали за напивавшимися друзьями.
Ответственность за доставку алкоголя взяли на себя Либерман и Михаил Михайлович, которые в основном с этой задачей справились, однако в последнее время ситуация стала становиться критической, поскольку уже было выпито не только то, что было, но закончились и наличные и заемные денежные средства, и хотя Либерману удалось обменять на выпивку Корзухинский телевизор и Володин эсбук, это лишь на непродолжительное время отодвинуло нависшую над ними проблему алкогольного краха, поскольку пить скоро было бы уже нечего.
А всё это время за ними лично наблюдал Президент России Антон Петрович Курицын. Сначала наблюдал с гордостью от того как легко и быстро ему удалось их пережать. Затем с некоторой досадой, что они так быстро сломались и ему, снова придется придумывать себе какое-нибудь занятие. А потом это ему надоело и махнув рукой он буркнул Начальнику Самой Секретной Службы:
– Все. Хватит. Снимайте наблюдение – и вышел из Главного Подслушивательного зала.
И именно в этот момент, когда вслед за командой Антона Петровича защелкали тумблера и затих гул голограматора, именно в этот момент Корзухин не выдержал и сказал:
– Ну и … с ним – и решительно отодвинул от себя стакан.
– В смысле? – удивленно поднял брови Семен Павлович.
– Ну и … с ним – повторил Корзухин, а затем, уточняя свою позицию, добавил – ну и пусть знает.
И почему-то от этих слов всем стало спокойно. Все сразу как-то расслабились, зашевелились, а Семен Павлович, то же отодвинул от себя стакан, и неожиданно для всех применив в разговоре ненормативную лексику, сказал:
– А и, правда, ну и … с ним. Что это мы. Ведь действительно. Ну и … с ним, что знает. Ему же хуже.
И всех как будто прорвало. Все стали грязно обзывать и Президента России, и Премьера, и Правительство, и его министров, и Государственную Думу вместе с депутатами, и не забыли обматерить Совет Федерации и сенаторов, и даже Володя громко выругался в адрес руководителя страны, а затем смутился и покраснел.
Но именно эти неприличные слова и формулировки, обозначавшие отношение собравшихся за столом и к государственной власти России, и к её действиям и решениям позволило им сбросить с себя гнетущее ощущение предательства и почувствовать себя настолько свободными, что даже исчезла необходимости пить дальше.
И от этого охватившего всех радостного возбуждения от завершения запоя, Михаил Михайлович так расчувствовался, что предложил незамедлительно выпить, что тут же и сделали и пили ещё дня три.