В начале 2018 г. в Государственном Историческом музее Москвы открылась выставка, посвященная 200-летию памятника Минину и Пожарскому. Монумент был установлен на Красной площади и торжественно открыт 20 февраля 1818 г. в присутствии императора Александра I. Автором памятника являлся выдающийся русский скульптор Иван Петрович Мартос.
С биографией Ивана Мартоса и его творчеством можно ознакомиться в многочисленных публикациях, включая и статьи в Википедии. Поэтому только краткие биографические сведения.
Иван Петрович Мартос (1754–1835) – русский скульптор-монументалист. Родился в 1754 г. в городке Ичня (ныне Черниговская область Украины) в семье мелкопоместного дворянина. Учился в Петербургской Академии художеств (1764–1773), пансионер (стипендиат) академии в Риме (1773–1779).
По возвращению в Санкт-Петербург был определён преподавателем ваяния в Академии, а в 1794 г. стал старшим профессором, в 1814 г. – ректором и в 1831 г. – заслуженным ректором скульптуры.
Императоры Павел I, Александр I и Николай I постоянно поручали ему осуществление важных скульптурных предприятий. Многочисленными работами Мартос составил себе громкую известность не только в России, но и за границей.
Умер в Петербурге, был похоронен на Смоленском православном кладбище.
Биография Ивана Мартоса, несмотря на многочисленные публикации, содержит неясности, а также недостоверные данные и даже вымыслы, на этом и хотелось бы остановиться.
Совсем мало информации об отце скульптора Петре Мартосе, даже его отчество нигде не указывается.
Родовод Мартосов приведен в «Малороссийском родословнике, т. 3» В.Л. Модзалевского (1882–1920), изданном в 1912 г. Основателями рода были лохвицкий сотник (1693–1698), а затем лубенский полковой судья (1698–1706) Мартын Васильевич Мартос (?–1708) и его брат Павел Васильевич Мартос (?–1745), лохвицкий сотник (1699–1708, 1710–1712) и лубенский полковой обозный (1712–1737). В исторических документах встречается написание фамилии как Мартус, духовное завещание (1695) полковника Лубенского Григория Михайловича Гамалеи (?–1702) подписал, в числе других, Павел Мартус. Встречается также написание фамилии на украинский лад – Мартосенко. Мартын и Павел Мартосы, как и их отец Василий, переселились в Лохвицу на Полтавщине с правого берега Днепра.
В.Л. Модзалевский не смог установить, к какой из ветвей рода Мартосов принадлежат Петр Мартос, отец скульптора, и Роман Мартос, и выделил Петра и Романа Мартосов в два рода отдельной ветви, которую сейчас называют прилуцкой ветвью.
Родом Мартосов интересовался выдающийся историк А.М. Лазаревский (1834-1902), который изучал историю Левобережной Украины. В биографическом очерке «Иван Романович Мартос», опубликованном в «Киевской старине» (№ 10, 1895), он привел родословную И.Р. Мартоса, начав ее от Мартына Мартоса.
Согласно Лазаревскому, И.Р. Мартос был внуком Федора Михайловича Мартоса (войскового товарища), а его прадедом был Михаил Мартынович Мартос (бунчуковый товарищ), сын основателя рода Мартына Мартоса. Такую родословную приводят и некоторые современные биографы.
Однако в росписи Модзалевского, составленной по документальным источникам, нет ни Михаила Мартыновича Мартоса ни его сына Федора, а есть Михаил Павлович Мартос (бунчуковый товарищ, умер в 1773 г.), сын другого основателя рода Павла Мартоса. У него был сын Федор, войсковой канцелярист, который умер бездетным в 1798 г.
Отчество отца скульптора нашлось в публикациях современного украинского историка В.В. Кривошеи. В его книге «Українська козацька старшина. Ч 1. Реєстр урядників гетьманської адміністрації. – Вид. 2-ге. – К., 2005» в списках Ичнянской сотни указывается сотенный атаман (1749-1755) Петр Михайлович Мартос.
Более подробные сведения о Петре Мартосе содержатся в другой публикации (Кривошея В.В., Кривошея І.І., Кривошея О.В. Неурядова старшина Гетьманщини. – К., 2009). Исследование содержит выписки из исторических документов. Вот цитата: «Мартос Михаил Михайлович (?–до 1773) – значковой товарищ Переяславского полка. Перешел в середине XVIII в. из Воронкова в Ичню. Войсковой товарищ. После его смерти землями Мартосов завладели Хоменко Прокоп и Федор. По этой причине сыновья Михаила Иван, Петр и Иван вели тяжбу с потомками Хоменко. Его сестра жила в с. Салькове, а жена – в Прилуках. Один из братьев, Петр Михайлович был сотенным воронковским есаулом (1775–1785), Женат с 1771 г. на Марине Розумковой». И еще одна цитата: «Дараган Ефим Федорович (? –1762)… Полковник киевский (1751.21.01.–1762)… В 1753 г. купил у значкового товарища Переяславского полка Михаила Мартоса и его брата атамана сотенного ичнянского Петра Мартоса хутор Мартусовщину».
Таким образом, отца И.П. Мартоса звали Петр Михайлович, был у Петра брат Михаил, который также проживал в Ичне с середины ХVIII века.
Проданный полковнику Киевскому Е.Ф. Дарагану хутор Мартусовщина находился на территории дубового леса в верховьях реки Иква за 7 км к юго-западу от Борисполя и входил в состав Бориспольской (Баришпольской) сотни (1648–1782) Переяславского полка. В Генеральной описи Левобережной Украины за 1765 г. значится как хутор Мартусовский. Ныне это село Мартусовка (Бориспольский район Киевской области).
Одного из племянников Петра Мартоса также звали Петр Михайлович (ок. 1744-?). Он служил в Воронковской сотне Переяславского полка в должности сотенного есаула. В первой книге В.В. Кривошеи (2005) указано, что Петр Мартос служил сотенным есаулом в 1775–1781 гг., т.е. до расформирования Переяславского полка (1782).
И о родственных связях Петра и Романа Мартосов. В большинстве публикаций Романа Мартоса называют сыном Петра Мартоса (старшего), тогда, соответственно, Роман Петрович Мартос – брат скульптора, а Иван Романович (1760–1831) и Федор Романович (1775–?) Мартосы – его племянники. А Петр Михайлович Мартос и его брат Михаил, вероятно, являются сыновьями Михаила Павловича Мартоса, указанного в родословнике Модзалевского.
Во многих биографиях скульптора Ивана Мартоса указывается, что он родился в семье мелкопоместного дворянина. Еще, как вариант, пишут «родился в семье обедневшего помещика» или «отставного корнета», а местом рождения указывают Малороссийскую, Полтавскую или Черниговскую губернии.
В середине ХVIII века Левобережная Украина была автономией в составе Российской империи и официально именовалась Войско Запорожское. Позднее в историографии стало употребляться наименование Гетманщина. В Гетманщине сохранялось административно-территориальное деление на полки и сотни, введенное Богданом Хмельницким. Поэтому местом рождения И.П. Мартоса будет сотенное местечко Ичня, Прилукский полк, Гетманщина.
Отец будущего скульптора был сотенным атаманом (помощником сотника), т.е. И.П. Мартос происходил из казацкой старшины. Одновременно быть еще и дворянином Петр Мартос не мог, дворянское звание он мог получить значительно позже.
Комиссии по установлению дворянства казацкой старшины в Малороссии были основаны в 1781 г. Получение дворянства требовало установления соответствия малороссийских старшинских чинов табели о рангах в Российской империи. Хотя формально такое соответствие было установлено еще в 1764 г., но с его реализацией были проблемы.
С 1782 г. на основе казацких полков Гетманщины создавались 10 карабинерных кавалерийских полков русской армии. Часть казацкой старшины получила в 1783 и 1788 гг. армейские чины от прапорщиков до премьер-майоров, что давало право на дворянский статус. Другие получили унтер-офицерские чины и должны были еще выслужить обер-офицерский чин. Часть старшин была переведена на гражданскую службу с низкими чинами, которые права на дворянство не давали.
Путь к дворянству обеспечивали и документы, подтверждающие польское шляхетство. Сведения о шляхетстве Мартосов содержатся в еще одной публикации В.В. Кривошеи (Козацька старшина Гетьманщини. Енциклопедія. - К., 2010). Основатели рода Мартын и Павел Мартосы были шляхтичами герба «Осория». Но во время пожара в доме Павла Мартоса все документы сгорели.
Претенденты, у которых не было польских грамот, составляли семейные предания о происхождении из польской шляхты, или же «сказки». С частью «сказок» нобилитационные комиссии согласились, но многие претенденты получили отказы.
И только в 1835 г. по ходатайству дворян Черниговской и Полтавской губерний император Николай I подписал Указ, приравнявший малороссийские чины к великороссийским. Потомственное дворянство было признано за генеральными старшинами, полковниками, полковыми обозными, есаулами, хорунжими и писарями, сотниками, войсковыми и бунчуковыми товарищами, из чинов генеральной артиллерии – за есаулами, хорунжими и атаманами, а из гражданских чинов – за подкомориями, земскими судьями и подсудками. Сотенные, городовые и куренные атаманы, а также сотенные есаулы в приведенном перечне отсутствуют.
С дворянством отца скульптора нет полной ясности. Согласно А.М. Лазаревскому, Петр Мартос был военным дворянином. В предисловии к «Частной переписке Ивана Романовича Мартоса» (Киевская старина, № 6, 1896) историк сообщал: «... В свидетельстве Полтавского губернского маршала (1805 г.) о дворянстве Мартоса значится, что Петр Мартос (отец скульптора) был корнет». Свидетельство попало к Лазаревскому вместе с личным архивом И.Р. Мартоса.
Первый обер-офицерский чин корнета, как и прапорщика, давал тогда право на получение потомственного дворянства. Отсюда, видимо, и исходит информация о происхождении скульптора Ивана Мартоса из семьи мелкопоместного дворянина.
О службе отца скульптора, Петра Мартоса, в российской армии и получения им чина корнета нет документальных сведений. Ему тогда могло быть около 60 лет или больше, поэтому факт его военной службы в российской армии является весьма проблематичным.
Упомянутое свидетельство было выдано Киевским дворянским собранием Ивану и Федору Романовичу Мартосам с детьми, оно хранится в Институте рукописи в Киеве. А.М. Лазаревский считал, что в нем идет речь о Петре Мартосе, отце скульптора. Но из анализа текста следует, что в свидетельстве упоминается полный тезка отца скульптора, его племянник.
В родословнике В.Л. Модзалевского есть этот П.М. Мартос, но историк не смог установить, к какой ветви рода он принадлежит, поскольку о его отце, Михаиле Михайловиче Мартосе ему не было известно. Поэтому он включил этого Петра Мартоса в список лиц, не вошедших в родословную. Но сведения о нем историк привел: в 1786 г. этот П.М. Мартос был отставным корнетом и проживал в Воронкове.
Модзалевский также указал в биографии скульптора Ивана Петровича Мартоса, что «у него в м. Воронкове, Киевского наместничества, приобретенных обоего пола 3 души (1782)». Здесь снова путаница с племянником и полным тезкой отца скульптора. Крепостные, возможно, принадлежали сыну Петра Мартоса (младшего) по имени Иван. Есть и друге объяснение: у отставного корнета Петра Мартоса было два брата по имени Иван, один из них, очевидно, сводный, мог носить отчество Петрович.
И.Р. Мартос стал дворянином в 1789 г., он был записан во II часть дворянской родословной книги Киевского наместничества. Как подтверждение дворянства И.Р. Мартоса в свидетельстве Киевского дворянского собрания указано наличие общих предков с его дядей-дворянином, корнетом Петром Михайловичем Мартосом из Воронкова, а также письменные свидетельства двух дворян. В метрической книге церкви Сошествия Святого Духа при Академии художеств есть запись от 16 февраля 1794 г. о крещении Петра, сына скульптора Ивана Мартоса. Восприемником при крещении записан Иван Романович Мартос, киевский дворянин.
Вопрос о дворянстве Мартосов, возможно, требует дальнейшего изучения, но, скорее всего, отец скульптора Петр Михайлович Мартос вообще не был, ни корнетом, ни дворянином.
В любом случае, записи в биографии скульптора Ивана Петровича Мартоса о том, что он родился в семье «мелкопоместного дворянина», «обедневшего помещика» или «отставного корнета», просто некорректны. Такого рода записи свидетельствуют о незнании биографами скульптора тогдашней истории. Ну не было в Войске Запорожском в середине ХVIII века ни мелкопоместных помещиков ни корнетов! А на даты весьма гипотетического получения отцом офицерского чина и приобретения им дворянского статуса скульптору было бы более 30 лет!
И о дате рождения И.П. Мартоса. В большинстве биографий указан 1754 г., хотя в «Энциклопедии истории Украины» осторожно указывается: 1754, возможно, 1752 или 1753. Сведения о годе рождения И.П. Мартоса содержатся в его письмах к племяннику И.Р. Мартосу. Вот выдержки из переписки: «…а при том мне уже почти 64 года…10 ноября 1817 г.»; «…мне скоро исполнится 73 года и я чувствую всю тягость оных… 15 января 1826 г.». Из этих данных следует, что И.П. Мартос родился в начале 1754 г. Этот год указан у В.Л. Модзалевского и выбит на памятнике, установленном на родине скульптора в Ичне. А число и месяц рождения установить не удается, метрические книги церквей Ични середины ХVIII века не сохранились.
Иван Мартос поехал на учебу в Петербургскую Академию художеств в 1764 г. в возрасте 10-11 лет, а вот как это произошло, имеются лишь предположения, догадки и гипотезы. Они разнятся, но если все обобщить, то ситуация сводилась к следующему. У Петра Мартоса был родственник, диакон или священник. Он заметил явные склонности Ивана к ваянию и уговорил отца отдать сына в Академию художеств, которая недавно открылась (в 1761 г.). Кто это был, неизвестно, но в роду Мартосов были и священнослужители. Прежде всего, это Лука Мартос (?–до 1786), хорольский священник, а дочь Павла Мартоса была замужем за Григорием Ивановичем Рогачевским, лохвицким протопопом (1734–1743).
Подтверждение этой истории содержится в «Воспоминаниях» Марьи Федоровны Каменской (1817–1898), дочери вице-президента Академии художеств, графа Федора Петровича Толстого (1783–1873). Они были опубликованы в 1894 г. в журнале «Исторический вестник». М.Ф. Каменская называет И.П. Мартоса «хохол из духовного звания», а в другом месте пишет «недаром он происходил из духовного звания». В Академии художеств, вероятно, помнили, что именно священник привез будущего скульптора в Санкт-Петербург.
В одной публикации написано, что скульптор Иван Мартос учился в гимназии г. Таганрога. Здесь авторы вовсе напутали, в Таганроге проживал Федор Романович Мартос, племянник, окончивший Киево-Могилянскую академию и служивший в городе председателем коммерческого суда. А в гимназии, вероятно, учился его сын.
Хотя И.П. Мартос был русским скульптором, происходившим из украинской казацкой старшины, но из-за «неотечественной» фамилии кое-кто воспринимал его как иностранца, строились различные гипотезы о происхождении рода Мартосов.
По одной из гипотез И.П. Мартос происходил из греков. Писатель-эмигрант А.И. Дикий в книге «Неизвращенная история Украины-Руси» писал об общине греков-торговцев, проживавших в Нежине. Они постепенно ассимилировались, и, сохранив свои греческие фамилии, превратились в полноправных граждан Российской империи, почти исключительно торговцев. Некоторые из них даже стали крупными помещиками, обрусели, и в быту и языке ничем не отличались от окружающих украинских помещиков. К грекам он отнес Бориса Николаевича Мартоса (1879–1977), уроженца Полтавской губернии, Председателя Совета министров УНР в апреле–августе 1919 г. Происходил Б.Н. Мартос из того же древнего рода лохвицких Мартосов.
Эта гипотеза основана только на греческой фамилии Мартос, она не объясняет, как те греки появились на Правобережной Украине и стали польскими шляхтичами, а уже оттуда переселились на левый берег Днепра, где находились Лохвица и Нежин. Да и среди известных греческих фамилий нежинских купцов нет фамилии Мартос.
Похоже, что И.П. Мартос и сам поддерживал легенду о своем греческом происхождении. Вот одна цитата: «Иван Петрович Мартос ещё до того, как стал ректором Академии художеств в Петербурге, неоднократно посещал Бетанкура, жившего с семьёй в Юсуповском дворце на Фонтанке. Мартос очень не любил говорить по-русски, несмотря на то, что родился в Малороссии и с шести лет учился в Петербурге. По национальности он был грек, и говорить по-русски ему всегда было в тягость. Поэтому он сходился быстрее с французами и англичанами, чем с соотечественниками. В семье Бетанкура, где обычно говорили по-английски, а при посторонних по-французски, Мартос чувствовал себя уютно».
Речь идет об Августине Августиновиче Бетанкуре (Августин Хосе Педро дель Кармен Доминго де Канделария де Бетанкур и Молина) (1758–1824), испанском, затем российском государственном деятеле и учёном, генерал-лейтенанте русской службы, архитекторе, строителе, инженере-механике и организаторе транспортной системы Российской империи. Его жена была наполовину англичанкой, наполовину – француженкой.
Иван Петрович просто шутил, подыгрывая слухам о своем греческом происхождении при объяснении причины частых визитов в дом Бетанкура, а некоторые гости воспринимали его высказывания за чистую монету. А причина состояла в другом. Скульптор свободно владел французским, а также итальянским языками, но общаться на французском языке было просто негде. Проживал он в служебной квартире Академии художеств, в аристократические салоны не был вхож, а визиты в дом Бетанкура позволяли попрактиковаться во французском языке. Скульптор владел также, хотя и несвободно, английским и немецким языками.
А свое отношение к засилью иностранцев в столице он изложил в письме от 10 октября 1819 г. к И.Р. Мартосу. Писал скульптор о своем зяте А.И. Мельникове, талантливом архитекторе, профессоре Петербургской и Римской Академий, и сетовал на то, что тот не очень известен императору и не имеет от него заказов. И указал на причину: «трудно, почти невозможно, искоренить у нас иностранцев, которые привлекли к себе особую доверенность; кажется, что и самое время сего не исправит».
Русский искусствовед, барон Николай Николаевич Врангель (1880-1915) в публикации «Российские скульпторы ХVIII века» также писал об увлечении Мартоса французским языком, дополняя факты слухами и собственными домыслами: «Постоянное изучение древнего мира делает из этого хохла по происхождению то, что под конец жизни он так офранцуживается, что почти разучивается говорить по-русски. По наружности он полный, добродушный грек, с острым носом и карими умными глазами. Множество художников пишут его портреты. Соболевский (1812), Варнек, Росси (1813), Антонелли (1820), Завьялов (1833), Гальберг (1835) и Мягков – все наперерыв стараются запечатлеть его черты».
Врангель, очевидно, преувеличивал. Мартос, конечно же, знал тогдашний русский язык, его письма к родственнику написаны на добротном русском языке конца XVIII – начала XIX века. А вот говорить по-русски скульптор, вероятно, действительно не любил. Русский язык создавался при нем, начиная с «Российской грамматики» Михаила Ломоносова (1757), и был, в значительной степени, синтетическим и несовершенным. Он был пригодным для делопроизводства, но его неуклюжие канцелярские обороты плохо передавали всю глубину мыслей, чувств и образов. Другое дело – полностью сформированый французский язык. М.Ф. Каменская писала: «Итальянского языка я никогда не знала и не могу судить о нем, но помню, что Иван Петрович говорил по-французски свободно, даже красноречиво ...».
По другой гипотезе Мартосы происходили из испанского рода. Эту гипотезу отстаивал один из носителей фамилии Мартос. В Испании есть старинный город Мартос в испанской провинции Хаэн. В испанской, да и во французской традиции, было принято выбирать фамилии от названий городов. В Испании известен род маркизов де Мартос, в настоящее время фамилия Мартос широко распространена как в Испании, так и в Латинской Америке.
По мнению автора гипотезы, в России фамилия Мартос появилась от испанского эмигранта, который поселился на юге России в Украине, а оттуда в своем потомстве распространился в разных городах России.
Эта гипотеза еще менее вероятна, чем предыдущая, она основана лишь на существовании в Испании фамилии Мартос, а других доказательств нет. Да и вариант фамилии «Мартус» у испанцев, как и у греков, от нее не образуется. Автор и сам сообщал, что его предки из Западной Белоруссии ничего не знали о своем испанском происхождении. Сетовал также на то, что украинские националисты считают фамилию Мартос своей, украинской. Выходит, что русские историки В.Л. Модзалевский и А.М. Лазаревский были украинскими националистами.
Указал он и имена своих предков из Белоруссии: Доминик Францевич и Викентий Доминикович. Имена и отчества явно польского происхождения, что наводит еще на одну гипотезу происхождения фамилии Мартос.
С середины XIII века до 1795 г. в Восточной Европе существовало Великое княжество Литовское, сначала как отдельное государство, а затем в составе федерации Речь Посполитая (Королевство Польское и Великое княжество Литовское). В состав княжества входила Белоруссия, большая часть тогдашней Украины, юго-западные земли России, Литва, Латвия, часть Эстонии и даже левобережная часть Молдавии.
Как пишут, фамилия Мартос может происходить от аналогичного имени, которое является балтийским вариантом церковного мужского имени Мартин, по-латыни Martius, что означает посвященный Марсу.
Пишут также о мирской форме этого имени – Март. От этого имени и образована фамилия Мартус. Такой фамилией подписывал некоторые документы основатель одного из лохвицких родов Павел Мартос, да и хутор Мартосов на Киевщине назывался Мартусовским.
Фамилия Мартус, скорее всего, латышская, в перечне латышских имен есть имя Marts, а при образовании фамилии от имени используются окончания -is, -us.
Делопроизводство в Великом княжестве Литовском велось на старославянском языке. Это был светский вариант церковнославянского языка, который в своей основе являлся македонским диалектом староболгарского языка. На этот язык Кирилл и Мефодий в VIII веке осуществили перевод с греческого основных книг Библии. У славян старославянский язык играл ту же роль, что и латынь в Западной Европе. Основатели рода Мартын и Павел Мартосы были образованными людьми, у них не было проблем в общении с казацкой старшиной Левобережной Украины, также владевшей старославянским языком и использовавшей его в делопроизводстве. Поэтому гипотеза о балтийском происхождении фамилии Мартос является еще более вероятной.
Память о знаменитом скульпторе Иване Мартосе бережно сохраняется на его малой родине в городе Ичня Черниговской области. Иван Мартос является гордостью местных жителей, его называют гением из Ични, в 1980 г. благодарные ичнянцы установили ему памятник на центральной площади города, а к 225-летию со дня его рождения о жизни и творчестве скульптора был снят документальный телевизионный фильм. Есть в городе и улица Ивана Мартоса.
Желая дополнить и украсить биографию скульптора, его земляки иногда приводят непроверенные сведения, не имеющие документального подтверждения. Так, например, вот это: «в июле 1832 года Мартос вместе со своим воспитанником, профессором скульптуры Самуилом Гальбергом и академиком скульптуры Борисом Орловским посетили петербургскую квартиру А.Пушкина и несколько часов гостили у поэта». Часть этого сообщения правдива, встреча действительно имела место, но это не был дружественный визит. Мартос, Гальберг и Орловский исполняли служебное поручение. Пушкин хотел продать правительству за 25 тыс. рублей статую Екатерины II, стоявшую в его квартире на Фурштатской улице в доме Алымова. По распоряжению министра Императорского двора князя П.М. Волконского была назначена комиссия из упомянутых авторитетных членов Академии художеств, они осмотрели статую и 12 июля 1832 г. составили соответствующий акт. А о дружбе Мартоса и Пушкина и речи быть не может: в 1818 г. Пушкин беспощадно критиковал Мартоса за совсем неудачную, по его мнению, надпись на памятнике Минину и Пожарскому.
К приукрашиванию биографии И.П. Мартоса относится и утверждение, что его отец или дядя был ичнянским сотником. В списках сотников Ичнянской сотни Прилукского полка нет Мартосов, а в 1753—1763 гг. эту должность занимал еврей-выхрест Яков Иванович Новицкий.
Утверждают также, что дядя скульптора Михаил Михайлович Мартос, войсковой товарищ, был хорошим резчиком по дереву и вырезал иконостас ичнянской церкви, поэтому первые шаги по обучению будущий скульптор мог пройти дома. Это утверждение является лишь легендой или гипотезой, документально ничем не подтвержденной.
Наиболее дискуссионными являются сообщения о пребывании скульптора в Украине. В документальном фильме о Мартосе голос за кадром озвучивает следующее: «"Украина меня вскормила и вспоила", – говорил скульптор. Он часто приезжал в Украину, подолгу жил, когда находился в творческих командировках, много работал».
По поводу «творческих командировок» можно лишь улыбнуться, это так по-советски, в то время и понятия такого не существовало. Все же очень хотелось бы во все поверить, но никаких документальных свидетельств о том, что Иван Мартос когда-либо ездил в Украину, не найдено. Авторитетный ичнянский краевед Владимир Балабай писал о Мартосе в своей книге «На землі Ічнянській»: «Система воспитания оторвала гениального скульптора от Украины. Национальная тема в его творчестве вовсе отсутствует. А его любовь к Украине проявлялась только в желании посетить родную землю. Но за свою долгую жизнь он так и не успел этого сделать, имея все возможности».
Скульптор действительно помнил о своих родовых корнях. В Санкт-Петербурге существовало достаточно сплоченное малороссийское землячество, от земляков он и узнавал новости с Украины. Скульптор также переписывался с И.Р. Мартосом, который после выхода в отставку уехал из Санкт-Петербурга и проживал в Украине в имениях приятелей, поскольку собственного имения у него не было. В 1819 г. поселился в келье Киево-Печерской лавры, прожил в монастыре 10 лет.
Переписка с племянником продолжалось с 1817 по 1830 гг. В письмах нет даже намека на то, что скульптор бывал в Украине, как раз наоборот. С грустью и доброй завистью он писал 20 января 1821 г.: «Я воображаю, что вы окружены прелестными видами величественного Днепра и окрестностей Киева; пожалуйста, опишите их, ваше перо послужит картиною, с них списанною. Киев все хвалят, но описания я нигде не читал, ни даже в Сыне Отечества, в котором все пишут». Из этой цитаты видно, что скульптор никогда не был в Киеве.
А вот в телевизионном фильме голос за кадром сообщает совсем другое: «В 1804 году Иван Петрович писал: "Вот только что приехал из Киева, просят создать памятники-надгробия в Выдубицком монастыре, а тут еще одна штука, надо осуществить давно уже задуманный образ Кирилла Разумовского для установления в Воскресенской церкви в Батурине. Поэтому задержусь еще на несколько недель. Пишите мне в Ичню Борзенского уезда, в Черниговской губернии"».
Так кому верить, самому Ивану Мартосу, или авторам текста к фильму?
Если Иван Мартос никогда не бывал в Киеве, то и анализировать закадровый текст к фильму вообще нет смысла. Но в том надуманном тексте также имеются несоответствия и явные ошибки.
Из приведенной цитаты создается впечатление, что Мартос создавал свои гениальные произведения прямо на месте их установки, просиживая у заказчиков месяцами. И это при том, что Мартос преподавал скульптуру в Академии художеств, в 1804 г. он был адъюнкт-ректором и оставлять службу и преподавание на длительное время не мог. Все гениальные скульптуры Мартоса создавались в его мастерской в Академии художеств в Санкт-Петербурге. Заказчики сами ездили в столицу к уважаемому мэтру, а необходимую подготовительную работу осуществлял более молодой член семьи, Абрам Иванович Мельников (1784-1854), архитектор, профессор Академии художеств, муж дочери Мартоса Любови Ивановны. Платили знаменитому скульптору за его произведения большие деньги, на которые он и содержал свою многочисленную семью.
Подготовительные работы, проектирование постаментов и монтаж скульптур Мартоса осуществляли и другие архитекторы. Так, работами по установке надгробия фельдмаршала П.А. Румянцева-Задунайского (1804-1805) в Киево-Печерской лавре руководил Ж.Ф. Тома де Томон, французской архитектор, академик Академии художеств.
Есть и несоответствия в датах. Надгробие Ильи Михайловича Высоцкого (1804-1818), установленное на кладбище Выдубицкого монастыря, скульптор создал в 1820-х годах по заказу скорбящих родителей. Их единственный сын, кадет Павловского кадетского корпуса Илья Высоцкий умер в возрасте 14 лет. Других заказов по Выдубицкому монастырю у скульптора не было.
А работать над надгробием гетману Кириллу Разумовскому для Воскресенской церкви в Батурине скульптор начал еще в 1803 г., а не в 1804 г., как сообщается в тексте к фильму.
Ну а фраза «Пишите мне в Ичню Борзенского уезда, в Черниговской губернии», это, похоже, творческие фантазии авторов закадрового текста, которые не имеют никакого документального подтверждения. Даже адрес указан неверно: в 1804 г. Ичня входила в состав Прилукского уезда Полтавской губернии.
Мартос не решался на дальние поездки по состоянию здоровья. Обсуждая с племянником его поездку на кавказские воды, он писал, что сам не решается туда ехать из-за болезни, которой часто страдают мужчины преклонного возраста: «но чтобы ехать туда, надобно быть в независимости многих обстоятельств!, препятствующих теперь этому исполнению, а при том мне уже почти 64 года, и поэтому остаюсь в нерешительности, нужно заботиться о поездке или оставить себя воле Божией ... 10 ноября 1817 г.». На кавказские воды скульптор так и не поехал.
Письма отправлялись почтой, а также передавались через земляков. Одно из писем доставил И.Р. Мартосу Яновский, вероятно, родственник Николая Гоголя. От племянника Иван Петрович получал посылки, которые передавались с оказией. Популярным продуктом, часто передаваемым в посылках, было украинское сало. Письмо и посылку доставил Мартосу архитектор Николай Ефимович Ефимов (1799–1851), посетивший Киев в 1827 г. для осмотра остатков Десятинной церкви, которую собирались восстанавливать. Как написал Ефимов, «сие препоручение доставило мне несколько минут приятных, во время беседы с почтеннейшим Иваном Петровичем…».
Иван Романович Мартос скончался 4 апреля 1831 г. в имении Парк-Трудолюб, находившемся в Хорольском уезде и принадлежавшем его другу, полтавскому помещику Василию Яковичу Ломиковскому (1778–1848). Похоронили И.Р. Мартоса в саду имения, Иван Петрович изготовил для могилы племянника надгробную колонну с надписью.
После монтажа памятника Минину и Пожарскому в Москве в 1817 г. скульптор больше не выезжал из Санкт-Петербурга, хотя его памятники и устанавливались в Архангельске, Батурине, Киеве, Одессе и Херсоне. Основными причинами были преклонный возраст и состояние здоровья. Даже летние каникулы семья Мартосов проводила в Санкт-Петербурге, лишь переезжая с академической квартиры в собственный дом на одном из островов Петербургской стороны.
Так, сопроводительное письмо к эскизу памятника герцогу Арману де Ришелье, в котором излагалась концепция памятника, скульптор в феврале 1824 г. отправил в Одессу с курьером, а проект представил одесситам архитектор А.И. Мельников. Он же вместе с итальянским архитектором Ф.К. Боффо был автором постамента памятника.
Исключением стала только вынужденная поездка в Нижний Новгород в 1828 г.: обелиск с барельефами, посвященный Минину и Пожарскому, был поврежден при транспортировке водным путем, при перегрузке откололи верх обелиска. Для спасения выполненного заказа и семейных денег в Нижний Новгород прибыли Мартос со своим зятем Мельниковым и гранильщики. Ствол обелиска пришлось укоротить на 1,5 метра. Отколовшуюся часть посадили на металлический штырь и заполировали швы.
К 1830 г. состояние здоровья Мартоса существенно ухудшилось, он оставил должность ректора Академии художеств, но из уважения к огромным заслугам скульптора перед Академией ему присвоили звание Почетного ректора скульптуры. Иван Петрович так писал об этом 10-го октября 1830 г. И.Р. Мартосу: «Что ж касается до моего здоровья, то оно в большом упадке: от службы по академии я должен отказаться, потому что ходить на верх не могу по причине недуга, который только позволяет мне сидеть».
Лестницы в Академии художеств, которыми скульптор поднимался более 50 лет, стали для него непреодолимым препятствием. Болезнь развивалась постепенно, на ноги он жаловался И.Р. Мартосу еще в письме от 10 января 1822 г.: «... Я стал несколько туп глазами и слаб ногами ...».
Но, несмотря на такое печальное состояние здоровья Ивана Мартоса, его земляки писали о визите скульптора в Ичню незадолго до смерти: «Сохранились предания, что в последний раз Иван Петрович посетил Ичню в 1834 году, за год до своей смерти. А вместе с тем он посетил и Григория Степановича Тарновского, владельца знаменитой Качановки».
В телевизионном фильме голос за кадром сообщает примерно то же самое: «В последний раз Мартос был на Ичнянщине в 1834 году, за год до смерти. Он приезжал по приглашению хозяина знаменитой Качановки Григория Тарновского, известного в Российской империи мецената и собирателя древностей. В украинском имении Тарновского собирались и творили такие выдающиеся деятели искусства как Илья Репин, Николай Ге, Михаил Глинка, Тарас Шевченко, Марко Вовчок. Помнят эти аллеи и Ивана Петровича Мартоса».
Нет оснований даже предполагать, что разменявший девятый десяток лет скульптор, который еле ходил, мог решиться на поездку в Ичню за девять или десять месяцев до смерти. Такое путешествие было изнурительным даже для молодых людей: поездка на почтовых лошадях в собственном экипаже или в дилижансе из Санкт-Петербурга до Нежина занимала почти неделю.
В знаменитой усадьбе Качановка Борзнянского уезда Черниговской губернии имелась гостевая книга, в которой записывались все гости Тарновских. Книга сохранилась, Черниговским областным историческим музеем им. В.В. Тарновского в 2010 г. был издан красочно оформленный альбом автографов «Качановка». В альбоме 608 фамилий известных людей, есть там и развернутые автографы, и просто имена и фамилии, но среди них нет Ивана Петровича Мартоса. Очевидно, что сведения о визите Мартоса в Ичню действительно лишь предания, к тому же недостоверные.
Но тема продолжает раскручиваться, недостоверные сведения, мифы, творческие фантазии и просто вымыслы начинают жить собственной жизнью и подаются уже как доказанные факты, вот цитата из одной статьи: «Да, и судьбой своей, и произведениями Иван Мартос – великий русский скульптор. Но! Вся его родословная здесь, в Ичне ему поставлен памятник, в письмах, которые он писал из Качановки, когда гостевал у Тарновских, скульптор говорит “Пишите мне в Ичню Черниговской губернии”». Очень бы хотелось прочитать эти письма и порадоваться вместе с автором статьи неизвестной ранее странице биографии Ивана Мартоса, но таких писем у автора, конечно же, нет.
Выдающийся русский скульптор-монументалист Иван Петрович Мартос на века прославил родное местечко Ичню, написав на обратной стороне памятника Минину и Пожарскому, установленному на Красной площади в Москве: «Сочинил и изваял Иоанн Петрович Мартос родом из Ични». К этому, как говорится, ни убавить, ни прибавить. И не стоит придумывать то, чего не было в действительности, нужно просто гордиться своим гениальным земляком и чтить его память.