Забрела ко мне как-то Мысль. Очень редкое явление в последние годы. На сей раз пришла, подсуетилась немного между полушариями и всякими сегментами, но, не встретив должного гостеприимства, ушла восвояси.
Бросился я за ней. Криком кричу, к людям взываю, не видели ли они эту самую Мысль. Очень важную, говорю, глубокую и фундаментальную, способную объять необъятное, проникнуть в суть мироздания, приблизиться к пониманию абсолюта.
Смотрят на меня люди как-то отчужденно. Ну, точно думают, псих какой-то. Неужто не знает, что мозг стал рудиментарным органом, подобно копчику, аппендиксу или зубам мудрости, а человек утратил способность к мыслительной деятельности.
- Как же так, - говорю. - Получается, что человек без мыслей уже не гомо сапиенс, а просто физическое тело с нежизнеспособной душой.
Радуется наше народонаселение свободе человека от бремени мыслей, ибо видят в том торжество равенства и справедливости. А то, что сохраняются некоторые различия в массе тел и внешних признаках, так это явление временное – будет, в конце концов, у всех и анфас один и профиль один.
Присел я на обочину дороги. Мимо меня снуют клонированные машины, спешат куда-то клонированные люди, живущие в клонированных городах и таких же квартирах. Из всего многоцветия мира остался лишь серый цвет – серое небо, серая трава, дома, люди.
Проснулся я весь в холодном поту. То ли сон это был, то ли явь? И тут в голове что-то щелкнуло, задвигалось, заскрежетало. Неужто заработал мозг, и вернулась способность к мыслительной деятельности.
Возрожденная мысль была весьма робкой и малозначительной:
- Надо бы отметить это событие.
Эта мысль оказалась мне по душе, и я незамедлительно дал возможность ей материализоваться.
- Хорошо - то как, - подумал я, встречая далеко не первые солнечные лучи наступившего дня. - Только вернется ли та Мысль, которая такая глубокая и фундаментальная, или, осознав, что ее разменяли на тысячи ничтожных, уйдет и навсегда забудет дорогу к моему дому.