Будет выкладываться по главам, по мере написания
- Раз-два-три!
- Трам-пам-пам, тарара-пам-пам!
- Меня зовут Валерий!
- Фамилия – Хворостян!
- Я голоден, в кармане ни копейки, но я свободен, счастлив и могу заниматься любимым делом – написать свою книгу!
- Поэтому я иду к богатому клиенту – писать его мемуары!
- Пусть готовит денежки, нищему писателю надо на что-то жить!
Так про себя повторял высокий полноватый мужчина, спешивший на встречу с новым клиентом, который решил написать и издать свои мемуары. Он был одет в рубашку-разлетайку и тонкие голубые джинсы, на ногах бежевые мокасины. Его длинным вьющимся волосам могла позавидовать любая брюнетка, которая тратила большие деньги на стойкую краску для волос. У него они были естественные, иссиня-черные, что сейчас вспыхивали темным пламенем под ярким солнцем, когда пятерней зачесывал их назад, но непокорные волосы все равно падали на лоб и почти закрывали большие противосолнечные очки. Под этим очками прятались глаза небесно-голубого цвета.
На плече у него висела небольшая черная сумка для ноутбука.
Валерий, как он насмешливо себя определял в третьем лице, был из категории еще подающих надежды и надеялся, что не скатится в категорию вечных неудачников.
Он надеялся, что книга, которую обдумывал, перед тем, как сесть написать, может и не принесет ему славу, зато его имя станет известным, и следующие книги читатели будут ждать.
Был конец мая, переходящий в июнь. Погода, словно спохватившись, наверстывала упущенное, холодные и дождливые дни сменились на по-настоящему жаркими. Было ранее утро, но было уже душно, на небе ни облачка, и солнце, прочно заняв любимое положение в зените, словно гонялась за еще бледными горожанами, насильно покрывая их лица и руки первым загаром, и плавило асфальт.
По городским дорогам, испуская солнечные зайчики, неслись стада автомобилей, но Валерий шел пешком, он, хоть и имел водительские права, еще не заработал себе на автомобиль, но не переживал по этому поводу. Его время еще не пришло.
Он свернул с шумного проспекта на тихую улочку, прошел до ее конца и остановился у местно достопримечательности.
Перед ним возвышалось угрюмое шестиэтажное здание, сложенное из серо-коричневого тесаного камня. Оно было построено в конце двадцатых годов двадцатого века, когда революционные бури пронеслись над Россией, и Советы во главе с большевиками прочно взяли власть в свои руки. Молодая советская власть специально построила этот жилой дом для истинно своих революционных чиновников, которыми вскоре обзавелась в этой губернии.
Архитектор, чье имя было утрачено неблагодарными потомками, сделал здание доминантой окружающих улиц, в то время застроенными одноэтажными халупами. Со времени постройки этого здания уже прошло более ста лет, но оно так и продолжало возвышаться над окружающим его районом. Рядом, спустя полтора десятка лет, было построено здание городской милиции. По преданиям, новый начальник милиции, присланный издалека, хотел превзойти мрачное здание по соседству, и построить его десятиэтажным, чтобы там разместилось управление губернской милиции, чтобы потом занять этот пост, но на свою беду, оказался скрытым троцкистом, и поэтому вскорости был осужден и расстрелян. Здание к моменту ареста скрытого троцкиста было достроено до пятого этажа, и вновь назначенный следующий начальник милиции не рискнул продолжить стройку, решив благоразумно остаться просто начальником городской милиции, и здание так и не переросло соседнее, для советских номенклатурных работников. Чтобы жильцы шестого этажа этого жилого дома не проявляли излишнего любопытства и не заглядывали в милицейский двор, между двумя зданиями возвели высоченный забор. Он был сложен насухую из местного камня-пластушки. Тогда умели так строить, добротно и на совесть. Забор продолжать стоять до сих пор, и со стороны милиции к нему сделали всевозможные пристройки.
Угрюмый дом лучше всего смотрелся зимой, когда его не затеняли листья высоченных пирамидальных тополей, и шпиль его центральной башни-пинакля возносился в такое же угрюмое, как и само здание, низкое небо. В дни больших революционных праздников на нем вывешивался кумачовый стяг, который нехотя полоскался в небе.
Безвестный архитектор сделал здание эклектичным, в нем удивительным образом сочетались черты конструктивизма и готики. На центральной части здания, как раз под башней-пинаклем, располагалась большое окно-розетка, выполненное из бетона и разноцветного стекла, но по всему дому окна были ленточные, как и положено у конструктивистов.
Несомненно, ревнители чистоты архитектурных линий скептически бы поджали губы, увидав сие творение безвестного архитектора, и объявили бы его пошлым и безвкусным, но в провинции отродясь таковых не имелось. Здесь со старины исповедовался принцип: ешьте, что подают и радуйтесь, что не посадили за пустые тарелки.
Это угрюмое творение неизвестного архитектора стало городской достопримечательностью, и местные власти, когда составляли новые планы городской застройки, так и не рискнули покуситься и построить здесь новые здания выше этого номенклатурного дома, и оно презрительно смотрело сверху вниз на крыши других зданий и на человеческий муравейник у своих стен. Этому зданию прочло прилипло странное название «шанхайское гнездо». Возможно, по той причине, что строили его, по преданию, китайцы, невесть как очутившиеся здесь в начале двадцатого век.
Конечно, этому угрюмому зданию было далеко до Дома на Котельнической набережной в Москве, но за последующие годы в городе так и не сумели выстроить ни одного здания, которое могло бы потягаться с уникальностью его облика. Готические детали теперь не казались чуждыми остальным конструктивистским элементам здания.
Дом был выстроен в форме буквы «п». В центральной части здания была устроена арка-проезд во двор, закрытая коваными воротами.
В годы постройки этого здания город не мог похвастать многими благами цивилизации, без которых современных человек просто не сможет выжить и дня, и поэтому в подвале здании была своя угольная котельная.
В каждой квартире дома имелся теплый ватерклозет, но поскольку в городе центральной канализации еще не было, в центре двора была построена большая выгребная яма, перекрытая бетонными плитами, поверх был разбит сквер с лавочками и беседками. По мере заполнения ямы комендант здания вызывал золотаря, и приезжал старый татарин на не менее старом одре, который влачил за собой бочку. Открывался люк ямы, и золотарь ведром переливал нечистоты в бочку. Тогда жильцам дома приходилось брезгливо зажимать носы от благоухающих отнюдь не популярными в то время духами Красная Москва нечистотами.
Привередливые дамочки, которым повезло стать женами больших губернских чиновников и поселиться в этом доме, мгновенно забыли о том, что раньше не имели понятия об отдельном ватерклозете, ходили до ветру в дощатую будку в конце двора, а в особенно сильные морозы на ведро. Теперь эти дамочки брезгливо морщили припудренные носики и устраивали высокопоставленным мужьям плаксивые скандалы и отказывались по утрам вставать до тех пор, пока не уедет из двора этот ужасный золотарь.
Начальственные мужи хмурились, вызывали коменданта здания, и требовали от него, чтобы золотарь приезжал только по ночам. Комендант, уставший от начальственных требований, однажды прислал другого золотаря. Он приехал ночью и умудрился расплескать содержимое выгребной ямы по всему двору. Утром из подъездов было невозможно выйти, чтобы не заляпать обувь, а какой стоял непередаваемый аромат! Пришлось срочно вызывать пожарных, которые тугими струями воды смыли с брусчатки двора злополучную жижу коричневого цвета. Однако пока вызывали пожарных, пока они приехали, дерьмо успешно впиталось в землю, и потом долго во дворе стоял неприятный запах, который усиливался после дождей. В следующий раз днем приехал прежний старый татарин, который неспешно вычерпывал из ямы её содержимое. Больше нервические дамы не докучали своих номенклатурных мужей ароматом из ямы.
Спустя десять лет этот эпизод с выгребной ямой забылся, к дому подвели центральную канализацию, а на брусчатку положили асфальт. Новый асфальт был красивого угольно-черного цвета, и его с восторгом приняли модницы из дома, носившие обувь на высоких каблуках, поскольку ходить в такой обуви по брусчатке было сущим мучением. Прошло еще десять лет, асфальт приобрел пыльно-серый унылый цвет, он потрескался и выбился, и из-под него показалась брусчатка, над которой время оказалась невластным.
В подвале центральной части дома была еще столовая, где за небольшую плату могли питаться не только жильцы дома, но и милицейские и работники губернских присутствий. В подвальном помещении левой части дома была установлена особая воздуходувная машина, изготовленная в Германии.
В те годы никто и понятия не имел о кондиционерах и сплит-системах, а эта машина в особенно жаркие летние месяцы продувала насквозь весь дом, и даже в самые жаркие летние месяцы в квартирах было свежо и прохладно. Эта воздуходувная машина, в отличие от столовой, до сих пор была в работоспособном состоянии, только ею уже не пользовались в доме, в каждой квартире теперь были или кондиционеры, или сплит-системы.
Сами квартиры имели от двух до восьми больших комнат, не считая кухонь, подсобок и коридоров, с высотой потоков в четыре метра. В каждой квартире было по две двери. Одна дверь квартиры была большая, богато украшенная резьбой, она предназначалась для жильцов, а другая, поменьше и поневзрачнее, была для прислуги. Поскольку советская власть уничтожила проклятых угнетателей-богачей, поэтому в этом доме не построили черную лестницу для прислуги. Ведь известно, что одним из величайших завоеваний революции была ликвидация постыдного класса прислуги. Однако новая власть, к сожалению, не смогла обойтись без обслуживающего персонала, но из-за отсутствия черной лестницы приходилось устраивать два выхода на одну лестничную площадку, и по утрам высокопоставленным губернским чиновникам, выходящим из больших дверей, были вынуждены сталкиваться с обслуживающим персоналом, входящим через невзрачные двери в их квартиры. Выходящие и входящие вежливо здоровались друг с другом. Победа социализма была налицо, классы угнетателей и угнетенных были ликвидированы!
Война пощадила это угрюмое здание, и, несмотря на то, что было отличным ориентиром, в него, чтобы проверить прочность каменной кладки, не стреляли из орудий, как с одной, так и с другой стороны, и все бомбы пролетели мимо него. Соседнему зданию городской милиции повезло меньше, оно было основательно разрушено, и после войны его пришлось восстанавливать.
Угрюмая цитадель неизвестного архитектора продолжала гордо возносить в небо свой шпиль, только в праздники вместо одноцветного стяга на нем реял трехцветный, и здание свысока поглядывало на окружившие его, взамен давно снесенных халуп, типовые пятиэтажки. Среди горожан этой здание получило странное название «Шанхайское гнездо». Никто не мог прояснить этимологию этого названия. Одним из предположений было, что его строили китайцы, поэтому за зданием и закрепилось такое название.
За прошедшие годы в Шанхайском гнезде изменился состав жильцов. Раньше на жилплощадь в нем можно было претендовать только при получении высокой губернской должности. Теперь здесь жили состарившиеся никчемные дети бывших вершителей судеб губернии, немногочисленные высокопоставленные пенсионеры и – на удивление – средние городские чиновники, купившие квартиры у деток бывших на нажитые непосильным трудом доходы. Нувориши избегали покупать квартиры в этом доме, чувствуя, наверное, своим звериным чутьем пролетарскую ненависть к ним этого угрюмого здания. Они предпочитали строить аляповатые особняки, что как грибы выросли там и сям по городу.
Чиновники, приобретая квартиры в этом доме, сразу начинали их уродовать, производя в них то, что обозвали звонким и бессмысленным словом «евроремонт». Из квартир безжалостно выбрасывали ясеневый паркет, вместо него стелили ламинат, снимали дубовые двери, заменяли на антивандальные стальные, выбрасывали на помойку ажурные люстры, вместо которых делали навесные потолки. Из ниш под окнами убирали большие чугунные радиаторы, верой и правдой прослужившими не одному поколению жильцов, которые меняли на блестящую жесть с клеймом от лучших европейских производителей. Не важно, что эти радиаторы потом приходилось менять каждые три года, зато на каждой было выдавлено по-английски: «сделано в Европе». Не выдерживала европейская жестянка широкой души российской водички.
На выходе получался безликий и холодный хай-тек, подсвеченный ярким светом бесчисленных лампочек, больше похожий на офисы многочисленных фирм, заполонивших город, и только квартиры постаревших детей когда-то высокопоставленных чиновников, живших только на пенсию, сохранили дух канувшей в прошлое эпохи.
Валерий тщательно собирал сведения об этом угрюмом творении безвестного архитектора и мечтал когда-нибудь написать книгу о нем и о судьбах его жильцов. Его вдохновил роман М.Осоргина «Сивцев вражек». Однако он мечтал написать не реалистический, а мистический роман, полный, как он про себя посмеивался, «зловещих тайн прошлых времен». Еще у него была мечта - попасть в подвалы этого здания.
Так удачно получилось, что у него появился клиент - отставной начальник полиции, которому надо было «помочь», а точнее написать за него мемуары.
Валерий полагал, что уговорит его показать подвалы «Шанхайского гнезда».
Ему осталось только зайти во двор и подняться на третий этаж второго подъезда угрюмого здания.