Дурак, всегда опасен.
Дурак, обременённый властью, опасен вдвойне.
Танкер «Новоцак-3», бывшее название т/к «Пётр Алексеев», постройки Югославской верфи г. Сплит. Эту серию судов моряки между собой так и называли, «сплитами».
В начале 90-х, когда началось разворовывание торгового флота СССР, как грибы начали расти многочисленные судовладельческие компании внутри пароходств. Так называемые СП (совместные предприятия). Суда сериями выводились под флаги Мальты, Кипра, Багамских островов и т.д. В Новороссийском Морском Пароходстве это были Новоцаки, Новоклавы, Новомиры, Новоцентролы…
Теплоход, на котором мне пришлось проработать около года, изначально носил имя революционера Петра Алексеевича Алексеева, и по этому поводу, в каюткомпании располагался большой агитационно-информационный стенд с фотографиями и перечислением всяких разных его революционных подвигов. Сверху, на стенде имелась надпись, которая убеждала присутствующих в том, что они непременно должны гордиться революционером Петром Алексеевым.
Когда судно переименовали, не нашли ничего лучшего, как в спешке поменять на стенде «Пётр Алексеев» на «Новоцак-3», и для вновь прибывших на судно, и не знающих революционера Петра Алексеева лично, новая надпись выглядела достаточно загадочно и зловеще: «Революционер «Новоцак-3» - гордость нашей страны!» Чьей страны именно, тоже не уточнялось, но всё происходило под флагом Мальты с Кипрскими судовыми документами.
Знакомство с капитаном выглядело приблизительно так – заходит в радиорубку пожилой человек с дрожащими руками, и таким же голосом говорит: «Здгаствуйте, Я Семён Моисеевич – Вашь новий капитан!», и тут же зачем то добавляет: «Ви конэчно не подумайте плохого, я совершенно нэ еврэй».
На вид ему было лет под семьдесят, маленькое, грузное тело, очки с постоянно бегающими глазками и нимбом из остатков седых волос на лысой голове. На ногах рваные советские кеды, с дырками на носках, из которых торчали большие пальцы.
Историю Семёна Моисеевича я узнал немного позже. В начале 70-х он отправился в свой первый рейс капитаном и на его судне произошло какое-то серьёзное ЧП, после которого, он был списан на берег, и все эти годы числился капитаном стоящего на вечной стоянке у причала яхтклуба «Водник» учебно-производственного судна «Курсант».
На «Курсанте» по тем временам имелась хорошая сауна, и естественно там парилось начальство, с помощью которого Семён Моисеевич и вытащил счастливый билет, позволивший ему снова поработать перед пенсией капитаном.
В процессе общения с Семёном Моисеевичем, впервые в своей жизни вынужден был изменить своё мировоззрение относительно капитанской должности. Произошло это не сразу и началось вот с чего...
Был Семён Моисеевич жаворонком, и просыпался всегда очень рано.
День его начинался со звонка в каюту начальника рации, как правило, в районе пяти часов утра.
И бодрый картаво-шепелявивший голос очень вежливо и блеяще повествовал: «Здра-а-а-вствуйте Валерий Витальевич! Как Ваше самочу-у-у-вствие? Настрое-е-е-ние? Вы уже поза-а-а-втракали?»
Мои дежурные объяснения о том, что завтрак на судне начинается по расписанию в 0700, а не в 0500, что я, отстояв ночную вахту, только что лёг отдыхать, и хочу спать, никакого эффекта не имели. И каждое моё утро из-за хронического склероза Семёна Моисеевича и постоянной моей «незаменимости», начиналось одинаково в пять утра и со слов: «Здра-а-а-а-вствуйте Валерий Вита-а-а-льевич!»
В течение следующего часа, раздавалось ещё десятка два звонков, стуков и царапаний в дверь каюты. Ему постоянно, что-то было от меня нужно. Попросив сначала запаять поломанные очки, следом могла последовать просьба, починить его рваные кеды. Мотивированный отказ, что я не сапожник, ничего не значил, и на следующий день просьба снова повторялась.
Удивительно, но этот человек, находясь в должности капитана, был абсолютным и полным дилетантом во всём! Он не мог пользоваться радаром, не знал, как правильно взять в руки сектант, сделать прокладку курса. Помимо незнания английского языка, Семён Моисеевич не мог даже прочитать карту погоды, но требовал как минимум четыре карты в сутки и около десятка сводок погоды из разных источников.
Комиссаров к тому времени на судах уже не осталось, но за то остались отечественные АТС с возможностью подслушивания через «0» из каюты капитана, внутрисудовых телефонных разговоров. Стоило сделать паузу, во время телефонного разговора, как в трубке возникали сопения Семёна Моисеевича, а если пауза затягивалась, то Сеня появлялся собственной персоной, вклиниваясь в разговор, и мог заявить, не стесняясь, следующее: «Старший механик, Вы идиот! Отвечайте начальнику рации быстрее, и не задерживайте меня! Вы же знаете, что я вас всех подслушиваю!»
Взяв груз сырой нефти в порту Туапсе, судно проследовало под выгрузку в итальянский порт Генуя с заходом к грекам в порт Лаврион для отбора проб груза.
В бухту Лавриона зашли с лоцманом без происшествий, а вот выйти самостоятельно так и не смогли. Узнав, что на выход из бухты лоцмана не будет, Семён Моисеевич вздохнул, и не дождавшись подъёма якоря, скомандовал: «Прямо руль! Полный Впеёд»!
По несчастливой случайности, на пути к исполнению заветной команды капитана оказался берег с автомобильной трассой. А греческие автомобилисты с удивлением рассматривали искорёженный форштевень* танкера, грозно нависающий над дорогой.
Скажу честно, что находиться на судне водоизмещением несколько десятков тысяч тонн во время его столкновения, с каким либо объектом, очень не комфортно.
Находясь в это время в радиорубке, я вместе с оторванным от крепления в палубе креслом, неодолимой силой инерции был припечатан к кормовой переборке. Хорошо, что основной удар пришёлся на диван. Якорной команде тоже повезло, так как, подлетев от удара метра на три над палубой, и приземлившись обратно, боцман с двумя матросами отделались синяками и ушибами.
С мели снялись самостоятельно, отрабатывая машиной назад. Через несколько дней на борт аварийного судна прибыл капитан-наставник Соколов. Вечером, задержавшись в радиорубке после переговоров с пароходством, он, поинтересовался: «А кто это у Вас за дверью сопит всё время?» За дверью, мог сопеть только один человек. Его я и продемонстрировал капитану-наставнику, резко открыв дверь. Семён Моисеевич, потеряв равновесие, и всем своим видом показывая, что оказался тут случайно, грохнулся на палубу радиорубки.
После осмотра повреждённой части корпуса водолазами, подводными сварочными работами и установки временных латок, отправились на выгрузку в Геную.
Интересный порт, Генуя. Единственное место в мире, где имел место инцидент столкновения гражданского самолёта с пароходом, заходившим в порт. Дело в том, что взлётно-посадочная полоса аэропорта там исполняет ещё и обязанности портового мола. Заходит в порт судно, а взлетающие самолёты так и норовят зацепиться шасси за его мачту.
Есть в Генуе культовое место, называемое в народе, «Колбасный переулок», что- то вроде «блошиного рынка». Там нашему матросу и продали видеокамеру. Брал с рук, подешевле. Вроде всё проверил. Пришёл на судно, открыл коробку, а там точная копия видеокамеры Sony, только из дерева, выкрашенного чёрной краской.
Стало обидно за соотечественника! Взял висевший в моей каюте корпус от отечественного фотоаппарата «Зенит» и поехал в «Колбасный». Фотоаппарат, когда то был хорошим, но с годами сломался и ремонту уже не подлежал по причине полного отсутствия внутренностей. Зачем я его взял с собой на пароход, уже и не вспомню.
Повесив фотокамеру на шею и изо всех сил изображая туриста, покупателя я таки нашёл, и после не продолжительной торговли, весьма удачно обменял его на лиры. Даже не исключаю, что им оказался тот самый Папа Карло, мастер по изготовлению деревянной оптики.
А после Генуи, ждал нас доковый ремонт в греческом Элефсисе на судоремонтном заводе.
И только после подъёма судна в док, были оценены в полной мере, последствия нашего столкновения с автобаном. Кованая сталь форштевня, толщиной около метра была разорвана и скомкана как школьная промокашка вдоль корпуса до диптанков** на полтора десятка метров.
Неистребимая тяга к подслушиванию и подглядыванию была не единственной патологией капитана. Для судоводителя это прозвучит весьма странно, но Семён Моисеевич не любил места, там, где глубоко и боялся их. Чем глубже уходила изобата в морскую пучину, тем напряжённее становилось лицо капитана.
Даже во время дрейфа в ожидании фрахта в районе острова Мальта, он выбирал банки*** с минимальной глубиной.
Плато с небольшими глубинами нравятся, как правило, и рыбакам, так как на них можно часто встретить большие косяки рыбы.
Местные мальтийские рыбаки ставили в этих местах сети, а Семён Моисеевич их собирал. Каждое утро борта танкера опутывало с десяток сетей. Рыбаки с лодок, подходящих к судну в попытке спасти снасти с остатками улова, выкрикивали ругательства, стуча в борт баграми, но Сеня был не преклонен, и как только судно немного сносило на глубину, звучала команда в машинное отделение на подработку в исходную точку.
Стенания старшего механика, о том, что судно, лежащее в дрейфе не должно делать по две сотни реверсов машиной в день сжигая тонны мазута и дизтоплива, разбивались об капитана, как горох об стену. Зато все были при деле. Экипаж судна героически держался в заданной точке, а рыбаки знали, где искать свои орудия лова.
Очень может быть, что за неделю нашего «рейдерства» на рыболовном промысле, на острове Мальта в местных магазинах возник острый дефицит морепродуктов.
Кто видел мальтийских сверчков? Сверчки, прилетевшие к нам в гости на пароход с Мальты, оказались в несколько раз больше обычных русских сверчков. Мало того, что больше, так и шум от них исходил в прямо пропорциональной зависимости от их размеров.
Находиться с таким насекомым в одном помещении было крайне неуютно. А на то, чтобы найти и извлечь его из какой-нибудь щели, требовалось достаточно много времени.
Мысль, что мне необходима полная коробка мальтийских сверчков пришла сама собой. Насобирал я их на палубе в нужном количестве, нисколько не напрягаясь. И то, что они поселятся в каюте у Семёна Моисеевича, сомнений не было. Каюта у капитана просторная, сверчкам понравилась, и свистели они так, что в соседних каютах спать было не возможно. Ночью не спали все, кроме капитана, чей богатырский храп, сливаясь со свистом сверчков, безмятежно разносился по надстройке парохода. Кто же знал, что Семён Моисеевич окажется ещё и в определённой степени глухим.
продолжение следует...
форштевень* - деревянная или стальная балка в носу корабля, на которой закреплена наружная обшивка носовой оконечности корпуса и которая в нижней части переходит в киль.
диптанк** - судовая цистерна, возвышающаяся над вторым дном. В диптанке содержат водяной балласт, и т. д.
банка*** - отдельно расположенная мель ограниченных размеров, глубина которой значительно меньше глубины моря в данном районе.