В жизни каждый из нас вольно или невольно совершает ошибки, с той лишь разницей, что бывают ошибки случайные, простительные и бывают непростительные. Но вот как угадать? У каждого свой взгляд, угол зрения на одни и те же совершённые действия: если тебе кажется, что это всего сущий пустяк, для другого это может быть крушением всего. Вот и в этой истории, что хочу поведать сейчас, два разных взгляда, и если смотреть с точки зрения каждого, оба правы, а вот где золотая середина? Как поэт, найдя правду, ужаснулся от её вида: несуразная, кривая и в итоге спросил у неё: «Правда, а как я расскажу о тебе людям?», она ответила просто: а ты ради меня солги…
Накануне вечером мы отмечали какое- то событие, плавно перешедшее ко мне домой, где возлияния продолжились, что в итоге я не помню, как оказался в постели: сам лёг или уложили. Супруга моя, была у родителей, что в конечном итоге тоже сыграло свою роль, будь она дома, ничего может быть и не было. А ведь Ирина не один раз предупреждала, что уйдёт от меня, оставив на произвол судьбы, если не прекращу пить, и вот настал этот день, поднебесным громом грянув посреди ясного неба. Да и её понять можно, шар наполненный воздухом до предела, при попытке перейти его, лопается, разлетаясь в пространстве мелкими рваными лоскутами, и канат натянутый до крайности, пренепременно обрывается и всё же, мне не хотелось верить, по правде и не верилось до конца, что это произошло.
До сих пор как- то ведь умудрялись жить и обходились без разрыва. Но и винить в этом как- будто бы и некого, себя в расчёт редко берут, да и я тоже, что уж греха таить, не исключение. Словно из густого тумана начали проясняться воспоминания вчерашнего вечера, обретая реальные очертания…
Мало того, что я был пьян, и причём изрядно, я был не один, на диване в недвусмысленной позе, не оставляющем никаких сомнений для стороннего, лежала наша общая знакомая – Наташа. В первую минуту, когда в комнату вошла Ира, и что поразило меня, этот миг странным образом запечатлелся в памяти даже через пьяное сознание – её глаза. Необыкновенные, полные недоумения глаза, ещё не желающие примириться с тем, что отчётливо отпечаталось в сознании, но и игнорировать тоже никак не возможно. Затем эти огромные, но уже полные справедливого негодования, глаза смотрят на меня с презрением, и она мне что- то говорит, говорит, я осознаю это по шевелению губ, но не слышу её голоса, словно выстреливая слова из лёгких и по комнате от каждого слова расходятся круги, как от камня, брошенного в воду и они расходятся в пространстве комнаты, всё сильнее и сильнее вдавливая меня в спинку дивана. А затем, уже беспомощная в своих попытках что- либо втолковать мне, вразумить, разворачивается и уходит на кухню. Когда с немалым трудом покинув уютный диван, я прошёл вслед за нею на кухню, первое, что бросилось в глаза, это: Ирина стояла ко мне спиной у окна, плача от бессилия, обиды, предательства, и видно, как вздрагивают её худенькие плечи. Она не желала, чтобы я видел это. Ира интуитивно почувствовав моё присутствие, обернулась ко мне, с тоской посмотрела в мою сторону и… исчезла. И я услышал как что- то тяжёлое грохнуло в стену, затем гулко хлопнула входная дверь.
Тишина. Темнота. И в этой, гнетущей темноте слышен лишь размеренный стук анкера часов, лишённого всякого восприятия чувств, отмерявших время до нас и готовых продолжать своё священнодейство и после. И больше ничего. Тяжело переступая ногами, не желающими слушаться меня я, придерживаясь за стены, прошёл в комнату и присел на кровать. Незаметно лёг, а может быть и упал, и сразу же, словно в детстве в парке аттракционов карусель, закружилась кровать, сначала медленно, затем всё быстрее, набирая обороты и уже вместе со мной кружилась комната, диван, Наташа, и зная что за этим может последовать, я напрягся всем телом. Еле подняв не слушающееся, будто чужое, тело, которое по не доходящей до меня причине, жило отдельно от сознания и никак не желало подчиняться мыслям, я сел. Странным в комнате было всё. И жёлтый свет, от уличного фонаря, что прожектором бил в мои глаза сквозь зашторенные окна, неестественная тишина, стоящая в комнате, бесконечная ночь, никак не отступающая перед рассветом, откуда- то возникла в голове мысль, сверля моё сознание: как же можно так жить?
Мысль возникла ниоткуда, сама собой, и росла подобно снежному кому, катящемуся по склону горы, всё более и более увеличиваясь в размерах и не на шутку испугавшись самой мысли, грозящей раздавить меня, я громко ответил: можно! Наверное, я произнёс всё это вслух, откуда- то из тёмной незримой глубины комнаты, я услышалл как в пьяном угаре, отозвалась Наташа:
- О чём ты?
- Ни о чём, спи, - огрызнулся я недовольный своим состоянием, в котором продолжал пребывать, недовольный собой. Не знаю, но я нисколько не испытывал чувства виноватости, сколько десятков моих знакомых, так же выпивают, бывает, что и подругу приводят домой и всё им сходит с рук, всё- то им прощается. Даже скандалы на этой почве у них заканчиваются миром и полюбовно. А вообще, если здраво рассуждать, кто знает, мы же при этом не присутствуем, что у них там происходит за закрытыми дверьми. От всех этих оправдывающих мыслей разболелась голова, которую и без того терзали и распирали спиртовые пары. И уже, ничуть не думая, я позвал Наташу:
- Натка, ты спишь?
Видимо обидевшись на меня, она молчала, и я ещё раз окликнул, обезличенно:
- Ты спишь, нет?
- А тебе что за дело? – наконец отозвалась она, нехотя.
- У нас ещё осталось? – весь диалог одни сплошные вопросы.
- На кухне посмотри, - сквозь сон, уже засыпая ответила она.
Я встал, пошатываясь, неверной походкой направился на кухню, по дороге не заметив косяк, больно ударился об него.
На кухне я долго водил рукой по стене, нашаривая кнопку выключателя, пока до меня не дошло, что он находится в коридоре. Пришлось выйти в коридор и там уже, интуитивно, нашёл его и включил свет. Ещё не успев войти, я определил точное расположение бутылки. От многих умеренно пьющих и безо всякой меры мне доводилось слышать, будто бы спиртное , где бы оно ни находилось, манит к себе, словно магнит, притягивающий железо. Но вот до сегодняшнего вечера, вернее этой минуты, я считал подобное байкой. На практике, как убедился сам, выходит, что так оно и есть, манит. Дрожащими руками обхватив бутылку и, боясь уронить, я поднял её. На самом донышке оставалось около пятидесяти граммов водки, живительной жидкости.
Горлышко бутылки ритмично застучало о край стакана, пока содержимое до последней капли не перешло в стакан, тем временем, глаза рыскали по столу в поисках чего- нибудь съестного, что могло и должно было оставаться. Напрасно, как ни всматривался, глаза не смогли выхватить ничего, кроме смятой пачки сигарет «тамбовский вожак», с которой, словно насмехаясь, скалился волк, коробок спичек и… больше ничего.
Что ж, придётся без закуски, - подумал я про себя, осушая стакан. Что было дальше, я помню смутно, а если без обмана, не помню совсем. Как прошёл в комнату, добрался до кровати, когда ушла Наташа, всё забылось, будто выветрило сквозняком мою память, ничего не помню. Как если всё это было во сне. И лишь судьбоносная записка, на листке школьной тетради, сложенная пополам, говорила о реальности произошедшего…
Всё моё дальнейшее воспоминание начинается с сегодняшнего утра, когда проснулся с тяжёлой головой. Свет горел на кухне, в зале, в спальне, в окно пробивались солнечные зайчики и… Эта записка, сиротливо белеющая на столе. Отчего- то я решил позвонить её подруге, номер телефона которой был записан где- то на обрывке бумаги. Перебрав кучу газет, квитанций, счетов и прочего, нашёл его и, набрав номер, сел в томительном ожидании, превратившись всем телом в один долгий слух. Из сита телефонной трубки доносились длинные гудки, затем на том конце отозвались:
- Алё, кто это?
- Здравствуй, Инна. Ирина к тебе не приходила?
- Нет, а что? Что- то случилось?
- Да нет, в общем- то… Ничего, - я не стал объяснять ситуацию, которую сам ещё до конца не осознал, да и впутывать в семейные проблемы, виновником которых в первую очередь был сам, тем более у неё своих хватает. А время, когда можно было пожаловаться, осталось в далёком прошлом – в детстве. Я мучительно начал раздумывать: куда она могла направиться? Мои горькие раздумья оборвал резкий пронзительный звук звонка в дверь и от неожиданности меня даже передёрнуло всего, всё ещё надеясь на что- то, я почему- то решил, вернулась Ирина. От волнения и дрожи в пальцах долго провозился с замком, пока наконец смог открыть дверь.
Каково же было моё разочарование, трудно передать на словах. За дверью, на лестничной площадке, стоял мой бывший коллега. Неделей раньше уже уволенный за пьянство, навеселе, из кармана куртки виднелось горлышко поллитровки.
- У-у, ты ж совсем раскис, - поддел он меня, - опохмелишься?
- Витёк, - он позвал кого- то, обернувшись, и словно из- под земли, не будь паршивое настроение я, может быть, зашёлся бы в хохоте из- за его схожести с гномом из сказок, возник невысокий мужичок с кудлатой головой и седой бородкой, обрамляющей лицо, с пакетом в руках, - айда, проходим.
По русской традиции, моё похмелье вылилось в новую попойку. И продолжалась она около двух недель, пока не случилось из ряда вон выходящее .
Ночью мне приснился сон, больше схожий с кошмаром, как мне теперь известно, обычное явление при выходе из запоя, а выражаясь языком современности – типичный триллер. Вначале явилась Ирина, со своим укоряющим взглядом и что- то быстро начала говорить, но ни слова не разобрать, а потом… то ли исчезла она, то ли ещё что, на её месте возникла древняя старуха. Всё её испещрённое морщинами лицо навевало ужас. Щёки ввалились, из- под платка выбились жидкие седые пряди и казалось живое, что в ней осталось: это глаза, сверкающие злобно. Нет, никакой косы при себе у неё и в помине не было, но даже отсутствие сего непременного атрибута, не мешало определить кем она на самом деле является, холод, что тянулся от неё, заставил меня подобраться всем телом, съёжиться и… проснулся я в холодном поту. Уже наяву, я всё ещё под влиянием сна, чувствовал этот потусторонний, могильный холод. В какую- то минуту, мне подумалось, что возможно на пьяную голову оставил открытой форточку или фрамугу окна, и, встав, спотыкаясь об расставленные в беспорядке стулья, прошёл к окну, зияющему чёрным провалом в стене, воочию убедиться. Окно было закрыто и не только, оно оставалось заклеенным с зимы.
Мне вдруг стало страшно: страшно от этой ночи, от жизни, от одиночества, страх словно поселился в комнате и обрёл реальные контуры. Я размашисто перекрестился, хотя особой набожностью никогда не отличался, но страх, не объяснимый страх не отступал. И вот, как бы боясь нарушить чей- то сон, я чуть не на цыпочках прошёл на кухню, чтобы узнать, который час. Часы отсвечивая фосфоресцирующими стрелками указывали ни больше, ни меньше – ровно час ночи…
Сколько разных дум было передумано, пока я сидел на кухне, дожидаясь рассвета, про то мог бы выйти отдельный рассказ. Но с той ночи я бросил пить. Никто в это не верил, даже близкие друзья, мои слова воспринимали с улыбкой на устах, не иначе. Надеясь на примирение, не один раз пытался поговорить с Ириной, но каждый раз она уходила от нужного и важного для меня разговора, то ссылаясь на отсутствие времени, то на притворную занятость. И никакие уговоры не действовали, она видимо решила упорствовать в своём решении до конца.
Что может показаться странным, на первый взгляд, в нашем небольшом городке, насчитывающем не более сорока тысяч жителей, мы никогда не встречались. И если когда- либо случалось пересекать один и тот же перекрёсток, мы умудрялись отставать друг от друга то на полчаса, то на каких- нибудь десять минут, и порою мне удавалось выхватить в толпе прохожих её тёмно- голубой плащ, ладно облегающий её стройную фигуру и в эти мгновения хотелось бежать вслед за нею, догнать, пасть перед ней на колени и просить прощения. Но… увы! – я стоял и смотрел вослед до тех пор, пока её силуэт не терялся в людском потоке, а в памяти из глубин сознания всплывало прошлое, где мы вдвоём, ещё не знающие тревог и потерь, предательства и обид, и перед нами дни и ночи, полные нескончаемого счастья и любви…