Развод, который Владимир потребовал у Ольги, и последующая регистрация брака с Юлей, потребовались мужчине для того, чтобы оформить опекунство над Алисой.
Хоть болезнь и отступила, веры в то, что не будет рецидива, у Владимира не было. Он присматривался и прислушивался к каждой мелочи, все ему казалось подозрительным – и цвет лица любимой, и темные круги под глазами, и периодически возникающий кашель…
Из разговоров с Юлей, он понял, что женщина сильно обеспокоена будущим дочери. Решение стать официальным опекуном девочки он принял самостоятельно задолго до того, как стали известны результаты очередного обследования.
Владимир планировал отправить жену в Израиль, чтобы самые опытные по части онкологии доктора вылечили любимую женщину, на это требовались немалые деньги, тогда и возникла идея получить часть имущества после развода.
Но, пока шла судебная волокита, пришла пора очередного обследования. Юля сделала необходимые диагностические процедуры, тут и выявилось, что уже слишком поздно – метастазы появились в позвоночнике, печени, щитовидке и поджелудочной железе.
Юля не стала ничего говорить Владимиру, объявив лишь то, что никуда она не поедет и беспокоить Ольгу насчет доли его имущества не нужно. У нее был еще дом в столице, который ждал возвращения Дениса. Коль уж парень решил остаться за рубежом, Юля вольна распоряжаться особняком по своему усмотрению.
Несмотря на огромное сопротивление, которое Юлия оказывала болезни, организм сдавался, и она прекрасно все понимала. Избегая разговоров на тему болезни, она все чаще упоминала Алису. Сама того не замечая, давала Владимиру какие-то напутствия, уверенная, что он девочку не оставит. Но однажды она все-таки решилась спросить об этом.
- Ты же не отдашь Алису в детдом? – спросила напрямую. – Я бы этого не хотела, понимаешь?
- Юля, все будет хорошо, не думай о плохом, прошу тебя. Ты… мы вылечим тебя, сейчас медицина очень хорошо развита. Не хочешь в Израиль, мы и здесь найдем хороших врачей, главное, верить, и… болезнь никогда к тебе не вернется.
- Вов, не хотела тебя расстраивать… Я прошла обследование…
- Что? Когда ты успела?
- Что там успевать, сделала снимки, УЗИ и прочее…
- И…?
- Тебе придется это принять… Прошу тебя, Алиска ничего не должна знать. Когда мне станет совсем худо, отвезешь меня в хоспис, ей скажешь… я приболела… скоро поправлюсь… она не должна это видеть…
Разговор этот был тяжелый, но Юле хотелось все сказать сейчас, пока она при памяти, ведь неизвестно, что ждет их потом…
Больше к этой теме они не возвращались. Жили, как могли, ели, пили, уроки у Алисы проверяли. Владимир хозяйничал на кухне, приносил продукты, Юля все чаще отлеживалась, при дочери стараясь хоть немного шевелиться.
Владимир предпринимал все меры, чтобы хоть как-то облегчить состояние любимой женщины, но с каждым днем ей становилось все хуже, Юля таяла на глазах, ее донимали боли, которые сводили с ума. Пришла пора вводить наркотики.
- Мама, ты умираешь? – спросила как-то Алиса.
- Нет, что ты! – побелевшими губами ответила ей Юля.
- Умираешь, - констатировала девочка. – Я же вижу.
- Доченька, скажи мне, а ты… любишь папу Вову?
- Наверное. А он… останется со мной?
- Он… хороший… и любит тебя, как настоящий отец… Иди ко мне.
Алиса присела на край кровати, наклонилась к матери, положив голову ей на грудь. Юля гладила дочку, мысленно повторяя: «Бедная моя девочка», слезы катились по щекам у обеих, говорить они не могли…
- Это меня Бог наказал, - сказала Юля мужу как-то поздно вечером, перед тем, как получить очередную дозу лекарства.
- За что?
- За… любовь. За грех.
- Какой грех, о чем ты?
- Ты сам знаешь, о чем.
- Ты считаешь, что любовь – грех?
- Я разбила тебе семью, увела у жены, у детей. Это грех.
- Юля, я не оловянный солдатик, знал, на что шел. Я полюбил тебя. И не наша вина, что так все вышло. Грех наш, вернее, мой лишь в том, что я не боролся за нашу любовь, упустил тебя и время…
До хосписа дело не дошло, ночью ее не стало. Юля умерла во сне, тихо и спокойно, под действием наркотика, который ей собственноручно вот уже неделю вводил Владимир.
Ни Ольга, ни Вероника с Виктором об этих событиях не знали. Возможно, они и дальше оставались бы в неведении, но Ольгу навестил Леонид. Он и рассказал, что помогал брату с похоронами, и про Алису тоже. Ольга и не знала о девочке.
- Как он? – видит Бог, женщина беспокоилась о бывшем муже. - Пьет небось? А девочка как?
- Нет, Оля, не пьет. Не знаю, насколько его хватит. Почернел весь, но держится, ей обещал ребенка не бросить.
- Вот как бывает, своих почти не растил, а чужую…
- Оль, ты же не такая… Ну прости уже его.
- Бог простит. А я давно зла не держу, беспокоюсь только.
- Ты бы вернулась к нему, Оль.
- Ты за этим приехал?
- Думаю, да. Я поразмыслил, девочке мать нужна. А он тебе не чужой, муж все-таки…
- То есть, я так поняла, что еще и должна ее ребенка вырастить?! И потом, какой он мне теперь муж?!
- Знаешь, он ведь развелся, чтобы легче было опекунство оформить. Кто бы ему ребенка отдал, не будь он законным мужем Юли.
- Нет, Леня, я к Володе не вернусь, и не уговаривай. Я только-только жить начала, женщиной себя почувствовала. Как-нибудь справится он, если пить не будет. Он все умеет, если захочет.
- Я понял.
- Вот и спасибо, что понял. Мать-то там как?
- Слабая уже мать. Годы. Ты бы навестила, чего спрашивать? Не чужая ведь.
- Нет, Леня, это для тебя я была не чужая, а для нее… даже вспоминать не хочу!
- А ты изменилась, Оля.
- Хорошие были учителя, Леня.
- Ладно, проехали. Я у Вероники был на днях, Ульянка – чудо.
- Спасибо! А ту девочку как зовут? Ну… сироту.
- Алиса.
- Алиса, - повторила Ольга. – Красивое и редкое имя. Бедный ребенок.
- Ну вот! Узнаю нашу Олю, а то…
Вечером Ольга все рассказала Антону. Он внимательно слушал, не перебивал, свои выводы делал, потом подытожил:
- Оль, давай так, мы же их не бросим, правда? Владимир – хороший мужик, думаю, мы подружимся. А девочке семья нужна, вот мы все для нее и станем семьей – ты, я, ваши с Володей дети, маленькая Ульяна и он сам. Согласна?
Ольга с благодарностью посмотрела на мужа.
«Лучшего решения и не придумать», - заключила она.
Конец.