Ловил недавно на большом озере на большого живца крупную рыбу: щуку, сома… А лучше всего приличного басса, он — спортивная рыба и сражается за волю до конца.
Гляжу, поплавок повело. Как опытный рыбак, не тороплюсь подсекать. Выжидаю. С трепетом. Наконец поплавок ушёл под воду. Резко тяну на себя и чувствую необычную тяжесть. Что-то очень крупное!
Но ведёт себя как-то странно. С рыбой ты борешься, она сопротивляется, мечется то в одну, то в другую сторону...
А тут никакой борьбы, просто тянешь, как репинский бурлак. Лишь по отдельным слабым рывкам догадываешься, что это не коряга и не солдатский башмак времён войны Севера и Юга, а нечто живое и, судя по весу, очень даже живое.
Молю святого Петра всех других покровителей рыбаков, чтобы тот, кто на другом конце лески, не сорвался.
Наконец, подтащил к берегу и в прозрачной воде вижу — о, мамма мия! — нечто огромное, круглое и с четырьмя ножками. Черепаха.
Мне приходилось выуживать непрошенных черепашек величиной и с ладонь, и с ресторанную тарелку, а то и больше... Но такого великана никогда! Ни дать ни взять казан для плова на приличную компанию. Галапагосский монстр какой-то!
Тяну... По мере того как это чудище приближается к берегу, мой первобытный восторг, смешанный со страхом, этот коктейль чувств, который человек с незапамятных времён испытывает при виде огромной живности, сменяется суетной тревогой и разочарованием. Вряд ли эту громадину можно без проблем выволочь на берег; я ведь рыбачу не на комфортном пляже, пологом и чистом, а на крутой, поросшей по краю камышом, насыпи из острых и скользких валунов.
Даже если мне и удалось бы совершить подвиг, достойный Геракла, это была бы пиррова победа. И с небольшими черепахами возни на берегу хоть отбавляй. Это вам не рыбы, которые, извлеченные из родной стихии, теряют силу и обречённо сдаются на милость победителя. Черепахи на суше сопротивляются более яростно, чем в воде, и залезть щипцами к ним в рот, чтобы извлечь крючок и отпустить их на волю, бывает не только трудно, но и опасно: того и гляди кусанёт.
А уж соваться в пасть этого аллозавра — перспектива, мягко говоря, не самая радужная. Ему ведь всё равно, с добром ты к нему или со злом. На покорного пациента стоматологического кабинета он совсем не похож и рот послушно разевать не будет.
Короче, леску придётся обрезать. С такими невесёлыми мыслями я, рискуя свалиться с камня в объятия гиганта, всё же подтягиваю его на расстояние вытянутой руки. Внушающая ужас голова на мгновение высовывается из-под воды, и я успеваю заметить, что крючок-то не в пасти, а снаружи, на наживке, в которую черепаха вцепилась мёртвой хваткой. Пробую сильными рывками освободить рыбёшку, но куда там...
Отчаявшись, я заорал на всё озеро: «Да отпусти ты рыбу, дура!».
И свершилось чудо! Черепаха разомкнула челюсти и погрузилась в буро-зелёную пучину восвояси. Это случилось так быстро, что от неожиданности я по инерции попятился назад и свалился с валуна навзничь, но тоже остался жив.
Успокоившись, осмотрелся. Черепаха успела отгрызть добрую половину наживки. Видимо, пока я, воображая себя опытным рыбаком, терпеливо выжидал, она наглым образом набивала себе брюхо на халяву. Рыбка была не из мелких, но её довольно крепкий хребет был отсечён как ножом. Я представил на месте несчастного живца свой палец и мне стало не по себе.
Но большее впечатление на меня произвело поведение твари. Оказывается, даже черепахи понимают человеческий язык. Ведь сообразила же, что жадность до добра не доводит, и в лакомых кусочках таится опасность. Халявы без крючка не бывает.
Я бросил остатки рыбы туда, куда уплыла эта мудрая черепаха. Пусть доедает.
Умные не должны быть голодными.
На снимке: Утро на озере Раунд-валлей. Фото автора.