Почему все дети так любят качели? Их не пугает даже скрип. Стоит им только увидеть качели, они кидаются к ним, и хотят качаться без конца. Чем вызвана эта любовь? Может это потому, что все на свете кружится? Вот тот камень, то дерево, черно-белые кошки бегущие во дворе, автомобили на стоянке…. все качается. Все качается как качели. Как интересно! Вчера друзья поделились на ФБ постом о том, что якобы задолго до Коперника греки говорили, что Земля не вращается, а качается. Не знаешь, что и думать, чему верить! Ведь и древние шумеры утверждали, что Земля вращается вокруг своей воображаемой оси. То одно говорят, то другое! Порой кажется, что все двуногие существа лгуны, воры или лицемеры! (Смеется). То качаются, то кружатся! Ну да, кто качается, кто кружится; представь, то качаешь, то кружишь человека. Когда качается – хороший, когда кружится – плохой. Земля – наши качели, мы качаемся и кружимся вместе с ней. Когда она вращается, человек также кружится, значит создает нам проблемы. В детстве считаешь ее обычными качелями. Может, поэтому дети так любят качели? Ах, как хорошо быть ребенком! В детстве человек качается, не кружится…
Давеча белый кот, лежащий на качелях под большим тополем, растущим в центре зеленого парка, спрыгнул на землю и качели, слегка качнувшись, заскрипели. Молодая женщина, быстрыми шагами обходя парк, наверно раз десять прошла мимо качелей, но не заметила кота, спящего на сиденье. Мысли ее витали далеко. После того как кот спрыгнул на землю и ушел, она услышала скрип и обратила внимание на качели. Потом ее мысли снова смешались, запутанные, странные вещи пришли ей в голову. Она думала то о загадке качелей, то об открытии Коперника, то вспомнила свой ФБ, за которым проводила все дни напролет, думая о том, что он лицемер и вор, обманывающий людей, занимая их умы всевозможными развлечениями; ей казалось, что Марк окрутил мир, он дурачит нас, создав хитрый механизм контроля над нашими застоявшимися чувствами, мыслями, душами, выставив нас на посмеяние вращающемуся миру. Тут ее почему-то потянуло к качелям. Да, к качелям. Она видела эти качели почти каждый день, но не каждый день думала о них. Сейчас же ей кто-то нашептал: «гляди на качели, думай о качелях, что тебе до Коперника, шумеров, и даже до Марка»…
Она улыбалась думая или думала улыбаясь. Ей можно было дать лет тридцать-тридцать пять. Ее вспотевшее лицо дышало красотой и свежестью молодости. На ней был дорогой спортивны костюм, черный с белыми полосками, и кроссовки «Адидас». Голову прикрывал белый платок. Из-под него на лоб выбивались каштановые волосы. Она улыбалась как все счастливые женщины, но думала, казалось, не как счастливые женщины. Вот уже полчаса она быстрыми шагами гуляла в парке – каждый день она по обыкновению выходила на утреннюю пробежку. Наконец занимавшие ее запутанные мысли развеялись, как птицы, разлетевшиеся с вершины высокого тополя. Она сбавила шаг, сделала еще один круг, и, решив передохнуть, подошла к детским качелям и встала перед ними. Покачаться на качелях после такой пробежки наверно лучшее занятие лета, - подумала она и села на качели. Оттолкнувшись ногами и наслаждаясь ароматным свежим ветерком, начала качаться. Черты ее лица играли как ласковые лучи утреннего солнца; ее улыбающееся, раскрасневшееся лицо то напрягалось, то разглаживалось. Она качалась как в колыбели, ее качала ликующая жажда жизни. Все страхи отступили далеко, даже страхи не могут совладать со счастьем. А качели скрипели в унисон теплому зефиру утреннего моциона своей счастливой хозяйки. Давеча, когда ей вздумалось покачаться, она решила завершить так прогулку этим тихим, солнечным, обычным летним утром. «Отличные качели! Они для детей, но и взрослые могут качаться!» Молодая женщина качалась под мерный скрип и как видно наслаждалась этой мелодией. Вокруг, казалось, не было ни души. Никому не было дела до этого скрипа, даже уборщице в синем халате, неожиданно появившейся за ее спиной.
- Аззз1, качели для детей! – сказала старая уборщица.
На ветхом, синем халате уборщицы не было ни одной пуговицы, так и носила нараспашку; под халатом была надета красная полосатая кофта, вся в заплатках. Кофта была растянута до такой степени, что в промежутках между пуговицами виднелось ее худое, высохшее как соломинка тело, в чем только душа держится! Она поставила свое ведро сбоку скамейки, стоящей неподалеку от качелей, крепко прижала к груди длинную, деревянную рукоять свей метлы (словно кто-то намеревался отобрать у нее ее единственный источник дохода), и молча, презрительно посмотрела на качающуюся женщину. Но той словно и дела не было до того, что происходит вокруг - закрыв глаза, она все качалась. И снова уборщица не стерпела:
- Нынешних словом не проймешь! Аззз… Кому говорю?
Молодая женщина качалась. Качели скрипели. Этот скрип, нарушающий тишину утра, словно убаюкивал женщину. Воробьи, порхающие с дерева на дерево, начали чирикать. Желторотики заливались, воспевая дивное утро. Голос уборщицы прозвучал на сей раз грубее:
- Вот такие и ломают качели. Взрослая женщина… Как ребенок! Нашла место сидеть!
- Чего тебе? Не даст покачаться. – Наконец отозвалась женщина.
- Ну а как сломаешь, кто отвечать будет? Ведь это для детей!
- Не волнуйся, не сломаются. Крепкие. Да и я все равно что ребенок…
- Да уж вижу…
Женщина на качелях, казалось, погрузилась в себя - вытянув ноги вперед, ухватившись за железные подвесы, она закрыла глаза. Уборщица ничего боле не сказала и стала подметать вокруг скамейки напротив качелей. Затем снова посмотрела на качели, все стояла и смотрела, вздохнула, взглянула на белые кроссовки, прилегающий спортивный костюм, снова вздохнула. «Да чтоб тебе с места не сойти, и ведь все нипочем!». Уборщица вновь стала водить метлой, стоя все на том же месте, лишь иногда вскользь смотря на качели. Презрение в ее взгляде вроде угасло, оно сменилось дикой завистью. Она хотела что-то сказать той женщине. Ее губы шевелились, но говорила она про себя. Иной раз бывает, разговариваешь с кем-то в душе, засыпаешь его вопросами, и сам же придумываешь ответы. Ну, вот примерно так:
«Поглядите на ее потное лицо! Я с утра до ночи мету улицы и не потею. На нее погляди, потеет без всякой работы. Еще и качается».
«Ну да, чтобы покачаться, нужно попотеть!»
«А я что делаю, по-твоему?»
«Ты прицепилась ко мне, словно клещ!»
«Ты наверно книжки читаешь, поэтому так разговариваешь?»
«Нет, никаких книжек я не читаю. Не видишь разве каково тем, кто читает книжки? Им не до качелей».
«А что ты читаешь, такая языкастая?»
«Я работаю на ФБ, иногда бывает, учусь чему-то новому. Тебе не понять».
«Что еще за ФБ? Это часом не компьютер?»
«Что-то в этом роде…»
Тут зазвонил телефон уборщицы. Из кармана халата доносилось: «джанджанады- джанджана, джанджанады-джанджана…2». Она с важным видом поднесла телефон к уху.
- Доброе утро… Да, я здесь. Дааа… Что я делаю? Подметаю все, что намусорили окаянные, что ж еще? Нет, я одна, Шёля не вышла на работу. В роддоме она, говорит, невестка родила. Ну что поделать… Каждому свое. Знать, мне на роду написано быть уборщицей, а не качаться как некоторые! (Она сказала это нарочито громко, словно для того чтобы услышала молодая женщина).
Уборщица все с таким же важным видом отключила телефон и обернулась к качелям. Видно не нашлась что сказать ни вслух, ни про себя. «Думаешь, я не могу качаться?» - только и пришло в голову. Она изредка водила метлой вокруг себя, будто бы убираясь на вверенном ей участке. Наклонившись, она взяла свое ведро, полное мусора, и поставила на зеленую выцветшую скамейку, и снова начала водить метлой перед собой, иногда останавливаясь, чтобы взглянуть на качели, вздохнуть, затем опустить голову и мести на одном и том же месте. Метла не всегда соприкасалась с землей, но издали казалось, что женщина подметает. Тут крупный белый кот вскочил на скамейку и, застыв словно изваяние, уставился в одну точку. Уборщица вздрогнула.
- Вай! Бисмиллах! Чтоб ты пропал, напугал меня! Брысь отсюда! – сказала она и подняла метлу, чтоб ударить кота, но он оказался проворнее, и убежал, перепрыгнув через ведро и опрокинув его. Мусор рассыпался. Уборщица рассердилась:
- Ах, изверг-мучитель! Чтоб тебя машина сбила!
-Не проклинай кота! Жалко. И проклятье вернется к тебе! – молодая женщина остановила качели и собралась уходить. Уборщица уничижительно взглянула на нее.
Ни в парке, ни на улочках, выходящих к парку, не было машин. Редкие прохожие нарушали это иллюзорное одиночество. Проклятие уборщицы не услышал никто кроме качающейся женщины, естественно не услышал его и кот. Немного спустя животное вновь появилось. На этот раз кот вытянулся в струнку позади качелей и уставился на молодую женщину или куда-то вдаль. Кажется, он заметил что-то интересное. Уборщица не увидела кота, наклонившись, она собирала мусор в ведро, ворча себе под нос:
- Ну что за жизнь, ей-богу! Одна качается, другой переворачивает все вверх дном! Ахххх! Все мои беды оттого, что не пошла в певицы! Аххх, Башир, Башир! Это все ты! Не дал мне петь! Если бы пошла в певицы, сейчас бы… не здесь я была бы! И голос у меня был неплохой! Я бы сейчас тоже качалась, я что, хуже кого-то?
Молодая женщина отдалилась от качелей и, улыбаясь, неспешно шла между кустов. Как ни странно кот следовал за ней. Уборщица долго хмуро смотрела им вслед, вздохнула несколько раз, прислонила метлу к дереву и зашагала к качелям. Подойдя к ним, она оглянулась вокруг, затем украдкой взглянула вверх, на балконы высоток, окружающих парк; не забыла и края железной рамки, к которой крепились опоры качелей. Она почувствовала запах высохшего на солнце черного машинного масла и, не поморщившись, коснулась подвеса, осторожно качнула – скрипят. Поколебавшись на мгновенье, она, как красивые, озорные женщины, игриво притянула качели к себе, осторожно села и раскачалась. Поначалу она скривилась, видимо не ей понравилось качаться медленно или, может, скрип. Качели постепенно набирали скорость, уборщица, отталкиваясь правой ногой, старалась раскачаться посильнее. Казалось, она постепенно входит во вкус. «Как хорошо!» - подумалось ей. Она тоже закрыла глаза как та молодая женщина. Вытянула ноги. Утренний ветерок ласкал ее не вспотевшее, но загоревшее под солнцем лицо и это начинало нравиться ей.
Качели раскачивались все сильней. Она еще раз оттолкнулась ногой. Еще раз… еще раз… да… еще раз… Словно кто-то толкал ее в спину - поднимал в воздух и опускал вниз. Качели набрали такую скорость, что уже не скрипели. Женщина счастливо смеялась, хохотала, захлебываясь смехом… Это был совсем другой смех. Да, да, женский смех бывает разным, и всякий хорош по-своему. И вдруг этот счастливый смех прервался резким вскриком и громким мявом; неожиданно железные подвесы качелей сорвались с перекладины, уборщица, вскрикнув, упала навзничь на землю вместе с сиденьем, и кубарем покатилась к скамейке, где стояло ее ведро. Она ударилась о скамейку с такой силой, что опрокинула ведро. Давешний кот, сидевший на скамейке, спрыгнул на землю. Уборщица попыталась встать, но не смогла, заохала, и обессилено застонала. Белый кот, прихрамывая, с хриплым мявом пошел прочь от скамейки. Досада взяла уборщицу, она оскорбленно взглянула на кота, нашарила камешек и, осторожно повернувшись на бок, бросила ему вслед камень.
- Да чтоб тебя!… Чтоб ты сдох во цвете лет! Ойййй… Спину ломит!
Конечно, камень не достиг своей цели. Да и кот не убежал - отойдя немного поодаль, он лег под кустом и, глядя на уборщицу, замяукал. Это было не мяуканье, - он пел, выл как волк, всхрапывал как лошадь, ревел как корова… потом снова пел. Проклятье уборщицы на сей раз было более суровым, она глухо прошептала: «Чтоб тебя земля поглотила!». И было не ясно кому адресовано это проклятие – молодой женщине, несколько минут тому назад удалившейся отсюда или коту…
Перевод: Пюста Ахундова
1 Аззз – грубо-просторечное обращение к женщине, укороченное «ай гыз» - эй, девушка.
2 Слова уличной песни.
Изображение из интернета