Уходцы

Михаил Илекский
               
   Где-то в конце ХV века на берегах Яика начали заселяться казаки. Нелегко пришлось им обживать эти дикие места. Особенностью казачьего быта была заложена военная организация. Обороняясь, казаки объединялись в сотни, из которых со временем образовалось Яицкое войско. В трудных и опасных условиях казаки стали отстраивать хутора и станицы, заниматься рыболовством и скотоводством, при этом, не выпуская из рук саблю.

   Каждый казак имел право принимать решения в делах войска, для этого сходились на круг. Постепенно сложился своеобразный общественный строй. Этот строй основывался на признании равных прав всех казаков в отношении пользования войсковыми угодьями. Они основали вольное «Голубое городище». Яицкие казаки думали здесь в степях создать особый мир.

   Москва держала под наблюдением Яик, репрессии царя против казаков усиливались. Нередко царское правительство отправляло в станицы войска. Но казаки стойко отстаивали свою свободу и независимость.

   Много воды на Яике утекло в Каспий, так и у казаков в прошлое ушло набег на Сарайчик и первый поход на шамхала Тарковского. Затем пришли первые реформы: из соседей-союзников казаки становились подданными русского государства.

   Давно уж несут свою кару казаки за свое упрямство. Многие испытали на себе судьбу Степана Разина и Емельяна Пугачева. Царь Петр Первый хотел у них отнять против души отечество, бороду и крест. По его приказу полковник Захаров провел перепись казаков и повесил непокорных выборных атаманов.

   В начале ХIХ века военная коллегия вводит на Урале «справу» (мундиры и штаны). Казаки опять восстают. Наказание было жестоким. Знаменитый «Кочкин пир». Казаки сбрасывали с себя одежду и голые ложились на снег, и их пороли до потери сознания или смерти.

   Казаки окончательно покорены государством. Но еще теплится огонек спасения своей общины. Отправляются трое казаков на поиски святой страны «Беловодье», чтобы переселится всем войском. Объездив весь свет, они так и не нашли такой страны. Казакам некуда податься.

   Но казаки не унимались. Нелегко успокоить засевшую где то там глубоко внутри накопившуюся злость.  А тут зимний поход на Хиву, затем летний. Постепенно изменился порядок воинской повинности в Уральском казачьем войске.

   Вот казалось, дождались казаков из похода, но тут наступает открытая схватка  с властью. Наемка отменена, и теперь всех гонят на службу. Составив челобитную, казаки  заручились подписями стариков всех станиц. Челобитную вручили генералу Бизянову. Ответ был незамедлительный и неожиданный: делегатов стали пытать. И вновь загудело войско,  восставших арестовали. А через месяц повезли первую партию стариков казаков, несогласных с новым положением, такая беда шла от станицы к станице.

   Царская власть хотела обеспечить свои деления рубежа, освоить новый край и тем самым одновременно уничтожить казачью вольность на Урале.

   «Уходцев» - так стали называть ссыльных, было около четырех тысяч. Более чем через три года стали высылать семьи ссыльных в Туркестан.
               
                ************
   Зимы в этих краях холодные и нудные. Не спешат таять большие снега весенними днями. Ни потому ль запомнился людям тот год со скоротечной весной? А может от того, что выдался он особенно немилосердным, а может и ещё потому памятливые здесь были казаки, но вот чтобы уже в начале апреля дороги развезло и солнце растопило снега так быстро, не припоминали даже самые старые казаки, жившие испокон веков здесь, где кончалась Россия. ...

   - Не к добру это,-  гуторили умудрённые старые казаки, - ох, не к добру - быть голоду!

   - Только бы беды не накликать, - покачивали головами молодые казаки.

   - Голодный год – полбеды. … Куда страшнее "выгонка ". … - Неуверенно, вполголоса шептались прозорливые скептики за толстыми стенами крепких мазанок.

   Ох, правы были старые казаки - лето и впрямь выдалось слишком знойное и сухое. Ни капли дождя от дня Великомученика Георгия. Станичные казаки и казачки взывали к небу оросить их сады и огороды долгожданным дождем. В храмах паства отстаивала просительные молебны, уповая на милость божию. Но небо не внимало просьбам молившихся - ни тучки, ни облачка, - лишь звон раскаленного добела воздуха.

   Засуха. Запах голода шел с запада. …

   Вправо и влево от реки, простирались бесконечные жёлтые степи, где хозяйничали только полевой зверёк да ветер. Кочевник был здесь случайным и не прошеным гостем. Да и зачем ему умирать от пекла и жажды, когда дальше на юг столько вольных, теплых зеленых степей и рек. ...

   Боже, какое великое пространство, какая многоцветная равнина открывалась взору на все стороны света! Вот она, земля, принадлежавшая людям! Безграничная равнина, переходящая в линию горизонта, обещающая простую людскую свободу. А всадник: на голове у него ермолка, поверх которой надета войлочная шляпа с загнутыми кверху полями? Какая сила могла лишить его вольной воли?

   Отчего же он так долго, прищурившись, сидя верхом на коне, смотрит задумчиво в сторону казачьего хутора, как бы размышляя о чем-то?

   Езжай, киргиз, в свой аул, ведь там твой дом!

   Киргиз опустил голову. Конь медленно плелся, жуя сухую поросль выжженной солнцем травы. Поводья свисали свободно. Он дремал. Силуэт всадника четко вырисовывался на горизонте раскаленного заходящего солнца.

   Неожиданно всадник вздрогнул, вскинул голову и как степной курганник повернул шею, вслушиваясь в тишину, расширив ноздри плоского носа. Резко ударил кнутом коня, всполошив два перекати-поля, и ускакал так быстро. Только звуки булькающего кумыса в бурдюке, привязанном к седлу, да мягкий топот копыт повисли в воздухе. Потом и они утихли в знойной степной дали. Остались только трели полевых кузнечиков да вечерние вздохи, готовившейся ко сну изможденной степи.

   Но не ускользнуло от казачьего ока появление странного всадника, весть об этом событии молниеносно разнеслась по хутору. Кто-то видел или что то слышал, но никто толком ничего не знал.

   - Сказывают, будто дух киргиза тут бродит. Из-под войлочной шляпы лицо огнем горит, а конь лихой под ним так и пляшет, так и пляшет, так и бьёт копытом, - молвили одни.

   - Не иначе, как к дождю, ежели киргиз на коне явился! - обольщались надеждой другие.

   Полюбил степной киргиз казачку, дочь станичного атамана. Торговали они тогда. ... А та возьми, да и ответь степняку пылкой взаимностью. Ну, словом, любовь. Настойчивый  оказался киргиз. Против закона предков пошел. Сватов прислал, аул рядом на другом берегу реки расположил, калым большой привез. Несколько дней пир стоял горой до самой поздней ночи. Болтают - огромное стадо баранов пригнал. Луна катится шаром по темному небу. Аул киргиза спит, уснула и степь.

   А атаман сватов и на порог не пустил. Вот так-то. ... Дочь запер, а она с тоски на себя руки наложила. Киргиз узнал, слезами горючими обливался. А через месяц его труп река выбросила. То ли несчастный случай, то ли он сам утоп. ... Кто ж об этом знает. ...

   Только вот с тех пор стали видеть люди киргиза верхом на коне. Какой же киргиз без коня? Спросите - что странного в этом? Вроде бы ничего, если бы не одно обстоятельство - странный всадник исчезал так же внезапно, как и появлялся. Разное гуторят. Будто  пособляет он людям. ... Брехня всё это - излагали другие.

   В степи начинало темнеть, когда тишину разрезал заунывный скрип колес старой тагарки. Лучи солнца ещё не успели спрятаться за горизонт, а вдали показалась повозка, запряженная... медленно бредущим верблюдом. Воз тянул из последних сил тощий измождённый верблюд. 

   Верблюд остановился, издал трубный звук, похожий на потусторонний стон  и, испустив скорбный выдох, тяжело рухнул на землю. И всё стихло. Ни звука, ни шороха, ни признаков жизни.

   Наступила ночь, целиком овладев пространством. Темнота, окутав со всех сторон станицу, медленно исчезала в ночи. Вот и звезды уж высыпали на тёмном небе. Безмолвная тихая ночь. Затаилась степь. Даже перестали шуршать полевые мыши в норах. Какая тишина. … Всё живое уснуло в степи. …

   Ан, нет! Плач человеческого детёныша услыхала степь и зашумела от возмущения.  Знать, тагарка, что тянул верблюд, не порожняя была. Из любопытства высунулись грызуны из нор, зашелестела ковыль-трава. А плач всё не смолкает. Громче и громче звенит голос младенца - вся степь слышит.

   А что же мать? Слыша плач малыша своего, не успокоит его, не приласкает, не накормит?

   Вот и киргиз на коне верхом тут как тут. Услышал. Спрыгнул с коня, отвязал бурдюк с кумысом, над матерью дитя склонился. Что сделал он с нею, ожила она? Один Бог то ведает. Ужель кумыс у джигита в бурдюке чудодейственной силы был?

   А ближе к полуночи стояла молодая мать, прижимая к груди безмятежно спящего сыночка, на крыльце дома сестрицы своей.

   Встретились, плакали всей семьёй от счастья, губами слезы с лиц вытирали.

   - Царица Небесная! Тысячу верст отмахала на верблюдах... не один месяц в пути! Намаялась. ...

   - Муж умер в пути. Сама еле добралась до станицы. ... Сыночка спасала. Голод, - рассказывая, глотала слёзы.

   - А где ж верблюд твой? - спрашивали.

   - В степи лежит. Околел сердечный. Не уберегла я его. ... Киргиз меня в голом поле нашел, кумысом напоил. ...

   Переглянулись.

   - Киргиз, говоришь? Что за киргиз?

   - В шляпе остроконечной на гнедом коне. Сердечный человек!

   - Да где же он? - Поблагодарить не успела, а его и след простыл! Нехорошо получилось. Храни тебя Господь!

   А утром другого дня небо нахмурилось. Налетели тучи, а к полудни дождь пошел. Вздохнули хуторяне облегченно:

   - Может, Бог даст, и урожай будет.

   Казак, в бударе переправившись на другой берег Урала и уткнувшись острой кромкой в песок Бухарской стороны, выпрыгивает на песок, отбрасывает ногой в сторону коряжину.

   Он остановился и замер от услышанного рева. Вслушиваясь в тишину, он узнал звуки уставших верблюдов. Откуда они тут? Он повернулся на крик. В конце мыса вышла группа людей, мужчин и женщин, уставших и запыленных. Мужчины ведут к реке верблюдов. Худые верблюды, задрав кверху голову ревут.

   Казак был удивлён на не ведомо откуда пришедших людей на их землю и подгонявших верблюдов к Уралу.

   Казак бежит наперерез:

   - Не подходить к реке! - размахивая нагайкой, и цепенеет. …

   Бог мой, да это же казаки  – уходцы, возвращаются из Туркестана. Увидев реку, казаки-уходцы падают на колени и кланяются не людям, а родной земле и реке Уралу. Растерявшийся казак невольно стащил с головы картуз. С другого берега кричат кликуши. …  Надо же, как узнали станичники, все вышли на берег.

   Ссыльные шли теперь по степи мимо станицы. Как странно все они одеты. На головах малахаи, на плечах халаты. Среди женщин станицы слышатся всхлипывания. …
   
   - Сердечные вы наши! Бедные, вот хлебнули горюшко то. … … …