Брошенка, рассказ больничной медсестры

«Брошенка», рассказ больничной медсестры.
Было время, когда больница занимала в моей жизни значительную и большую часть времени. Я раньше жил вдалеке от своих родных мест. Служил на Дальнем Востоке, да и остался там после армии. Жил сначала в городе Находке, потом в Уссурийске, а потом долгое время в пригородном совхозе Уссурийском, в котором были плантации облепихи и женьшеня, собирали их для медицинской промышленности.
Затем я перебрался в Иркутск. И опять жил на природе, в тайге, - ходил-нанимался со старателями в артель золотодобытчиков.
И так далее – я продвигался с Востока на Запад. А когда вернулся-таки на родину, к берегу реки Волги, в родное Поволжье, - тут, вдруг, болезни одна за другой стали отправлять меня в больничную палату. И лежал я в городской больнице по месяцу и по два. Так что медсёстры мне были знакомы и с некоторыми мы даже подружились.
Есть пословица: «каждый кулик хвалит своё болото», а у меня случилось всё наоборот. «Приехал к себе домой – «дыра дырой», сплошная невезуха! Уж где-где, - в Сибири, - и холода переносил, «сибирские морозы», ни одна простуда не брала (правда моложе был, конечно); и руку ломал, - заживало всё быстро, - «как на собаке». А тут! – По ступеням поднимался в доме, ногу подвернул, связки порвал – в больнице лежу, чуть ли не операцию собирались делать: связки сшивать по технологии микрохирургии. Участок земли взял за городом, 8 соток, и начал дом строить, - сруб купленный собирал (домик дачный) – упал, ребра сломал – в больнице лежу… С обычной простуды – грипп, боясь осложнений положили в больницу. И подолгу лежал-то.
А в последний раз – инфекционное, «мышиная лихорадка»; из-за того, что поздно обратился с температурой под 40 градусов, до бреда и потери сознания, - то и пролежал я на лечении долго, более месяца.
_____________________
Как хорошо сказал Пришвин, который в своих рассказах восхвалял природу, о здоровье человека: «Здоровье человека не в сердце, не в почках, не в корнях, не в листьях или спине. Конечно, слов нет, хорошо человеку, если у него всё это тоже здорово, как у быков. Но самая суть чисто человеческого здоровья – это когда его неудержимо тянет сказать что-то хорошее другому человеку, как будто это даже закон (природы): раз мне – то должно быть и всем хорошо!»
____________________
Когда я начал поправляться, я уже, оказывается был известен всему персоналу нашего отделения. В бессознательном состоянии, в лихорадочном бреду, я вставал и пытался бродить, падал в коридоре, иногда, громко кричал, и прочее, и прочее. Помню кое-что смутно.
И я, в благодарность, так-как все со мной здоровались и приветливо относились, стал активно общаться и с санитарками, и с медсёстрами на посту, за стойкой у телефона и в процедурной за уколами, а кололи мне три раза в день антибиотики. Я рассказывал анекдоты и короткие байки, все приукрашивая и придумывая «новые ходы» к старым байкам. (Сам себя не похвалишь – кто ещё). Многим нравилось, да всем, ведь я рассказывал с выражениями и жестикуляцией, как театральный артист. Этим я приобрёл популярность среди медперсонала и у врачей, которые даже задерживались у нас в палате, чтобы послушать очередную «историю», мною рассказываемую нарочно перед самым обходом. Все знали, - что в такой-то палате – сочинитель-артист!
«Взаимность – на взаимность, откровение – на откровение». И медсёстры делились со мной своими историями.
Тётя Клава, пожилая санитарка. Называла медсестёр и некоторых молодых санитарок – брошенками. А у них образовался некий «дружеский клуб», сообщество. Многие с детьми, были оставлены, «брошены» мужьями-женихами, мужчинами, и они дружили между собой, некоторые с детьми.
Так вот. Одна медсестра, стала часто ходить ко мне в отдельную палату карантинную, куда меня перевели, изолировали, по причине заразности, - вдруг, неожиданно, я заболел ветрянкой – детской, вроде бы, болезнью. А медсестра. Которую все звали Алёнушкой, считала себя виноватой, да и сама зав. отделением, которая была моим лечащим врачом (она взяла меня, поскольку я был «тяжёлый»), приказала Алёнушке следить за мной лично. У неё, у Алёнушки, дома болела дочка этой болезнью, ветрянкой, и «бациллы» (по выражению врача) принесла именно она. Так что ничего другого не оставалось, - как исправлять, в наказание, свою «промашку». Нужно было смазать зеленкой все красные язвочки-точки на моем теле, которые покрыли всю мою спину и грудь, и ноги, и руки.
И вот мы сидели и мазали, - она спину, я, как мог, спереди, чуть не целый день. А между тем, Алёнушка рассказала свою историю.

Рассказ Алёнушки.
«Люда Патрушева, - знаешь, - из той смены, подруга, тоже брошенная, позвала Алёнушку встречать Новый год к себе; намекнула, что будут, мол, женихи. И все наши девчонки звали. Но Алёнушка отказалась. Отвыкла она от людей, уже более 10-ти лет – одна и одна. У неё даже платья выходного не было. Платья, в которых она когда-то ходила, вышли из моды, к тому же и велики стали: за последнее время Алёна похудела и очень изменилась.
Однако, Новый год есть Новый год. Всегда-то в такой день тоскливо бывает. Думаешь, вот ушёл ещё один год, навсегда минул (именно проскочил мимо), не вернешь его! А был у неё друг, который почему-то уехал, но обещал вернуться с деньгами – поехал на север, к нефтяникам… Поглядишь на себя в зеркало – к старым морщинкам добавились новые; ты их пробуешь расправить ладонью, а они не разглаживаются. Значит, легли навсегда. Грустно и обидно – ещё год прошел. Сколько лет? Уже много лет ОДНА, и сколько жить ещё так – одной, в тоске, в повседневной круговерти?
Для кого-то Новый год праздник. А для брошенной жены лишнее напоминание о былом…
Но Алёнушка решила наперекор всему не сдаваться!
У детишек начались каникулы зимние, и её Наташа ещё вчера уехала к дедушке на дачу. Алёнушка была одна. Пусть её назовут сумасбродной эгоисткой, как угодно, но она купит шампанского и накроет стол; сядет – пробку в потолок, шут с ним с другом обещалкиным! Всю жизнь, что ли, о нём горевать?
Возвращаясь с работы, Алёнушка зашла в магазин, купила вина, кое-какой закуски; даже не пожалела денег и у грузина, торговавшего на углу цветами, взяла букет с мимозами. Придя домой. Немного прибралась (было чисто и так), накрыла на стол чистую скатерть, поставила бутылку вина, вазочку с букетом цветов. Думала, может мать заглянет, проездом к отцу на дачу, чтобы позвать. В десятом часу позвонила-таки мама, поздравила, пожелала счастья, спросила про друга – нет ли открытки-телеграммы от него из далекого Севера. Он присылал к каждому празднику, но писем не писал, не любил, а созванивались они раз в месяц. Открытка была. Мать из жалости пригласила Алёну к ним (ещё можно было успеть на последний автобус) Но Алёнушка сослалась на нездоровье и осталась дома.
Она сидела у телевизора и смотрела праздничную программу. Зазвонил телефон. Алёнушка вздрогнула: неужели Друг? А может, кто из подружек вспомнил?
Она взяла трубку.
- Ирину можно? – спрашивал молодой мужской голос.
- Извините, но тут таких нет. –
- А это кто? –
- Алёна. –
- А-а, Алёнушка! Привет! –
 - Привет! – довольно холодно отвечала она.
- Алёнушка, будьте любезны, который час, не подскажете? –
- Пятнадцать минут двенадцатого. Так что вы ещё успеете к своей Ирине.
Алёна, не думая о том, зачем она это делает, приняла его игру; и между нею и незнакомцем, молодым человеком, завязался долгий беспредметный разговор. Когда, в общем-то, говорить не о чем, но и бросать трубку первым не хочется. Немного Алёна узнала о звонившем: узнала только, что он студент, что он уже проводил старый год в общежитии вместе с друзьями, а теперь собрался в другую компанию встречать Новый. Алёна – женщина сдержанная, даже строгая (как я знал и видел) – изменила самой себе.
Она читала как-то в детстве, что Новогодние знакомства всегда приносят счастье; и теперь, отбросив напускную строгость, кокетничала с незнакомым студентом. Он спрашивал её, замужем ли она. Сколько ей лет? Она увёртывалась, уходила от прямых ответов на его вопросы, и так незаметно они проболтали чуть ли не полчаса. До боя Кремлёвских курантов оставалось каких-то пятнадцать минут. Ясно было, что Анатолий (так назвался её собеседник) не успеет к встрече Нового года в свою компанию.
- Может, мы вместе встретим? – предложил он.
- А откуда вы говорите? –
- Из будки на углу, у «Гастронома». Имейте ввиду, - добавил Анатолий, - я богатый, в смысле, - у меня есть бутылка «столичной» и круг колбасы. –
- А у меня шампанское! – выпалила Алёна.
- Отлично! Я жду вас тут. –
Алёнушка набросила на плечи своё зимнее пальто и, сунув ноги в теплые зимние сапожки, выбежала на улицу. На углу у витрины «Гастронома» толкался рослый парень в дублёнке. В одной руке он держал завёрнутую в бумагу бутылку, в другой круг колбасы.
- С Новым годом! – сказала Алёна, подходя к нему.
- А-а, Алёнушка! С новым… -
Он подхватил её под руку – Куда? – и они побежали через улицу, к подъезду дома. Как это часто бывает с женщинами, своё смущение и замешательство Алёна скрывала под напускной развязностью. Молодой человек был в скользких ботиночках и во дворе поскользнулся. А она успела оббежать небольшой сугроб на газоне стороной.
- Прыгайте скорее напрямую, тут сугроб! –
Анатолий прыгнул и перепрыгнув сугроб обнял, и прижал её к себе. И Алёна не убрала его руку, а сказала только:
- Скорее. Не успеем! –
Со стороны можно было подумать, что не студент, а Алёна уже проводила старый год (кто был пьян, надо было рассмотреть). Они поднялись на лифте очень быстро. Алёна открывала дверь, и пока снимали свои «шубы», из комнаты, где стоял телевизор, донесся знакомый гул Красной площади. До наступления Нового года оставались считанные минуты. Даже отдышаться, даже осмотреться было некогда!
Алёна взяла за руку студента и потянула к столу. Едва они успели наполнить бокалы шампанским, как раздался бой курантов.
- С Новым годом! – сказал Анатолий.
- С Новым годом! – сказала Алёна.
Они чокнулись, выпили и только после этого сели за стол. И впервые за этот безрассудный час Алёна перевела дух и осмотрела парня. Молодой человек был высокий, крутоплечий, одним словом атлет, «спортивного вида», как говорят. Серые глаза его смотрели на Алёну с некоторым разочарованием во взгляде, чувствовалось. «Он надеялся, что я моложе его Ирины, - подумала Алёна. – А я вот такая…». На вид ему нельзя было дать больше двадцати – двадцати двух лет. Глядя на него, Алёна вдруг испытала что-то подобное ревности к той неизвестной ей Ирине. «Наверное, девушка-студентка, он думает о ней и сожалеет, что они врозь в этот Новогодний вечер, - подумалось Алёне.
- Ну, а теперь, может, вы пойдёте к своей Ирине? – вслух сказала она.
- Зачем? Мне и с вами хорошо! — подчеркивая возрастные различия произнес студент. Тут же Алёна предложила перейти на ты.
Анатолий рассказал о себе. Он студент местного института, а Ирина – это аспирантка на их кафедре. Ребята из общежития, посылая его за водкой, просили пригласить Ирину к ним, чтобы было с кем потанцевать…
Слово за слово Алёна с Анатолием разговорились.
Алёна рассказала о себе, по ошибке после школы выскочила замуж не за того. Как только родила – сразу же развелись, и он уехал далеко, в Столицы, там завел себе новую семью, алименты платит. В общем-то, рассказывать много не пришлось. На стене висел портрет дочки-Наташи в школьной форме, первоклассницы; на полках стояли игрушки, куклы и учебники. Оглядевшись, студент и так всё понял. Они выпили ещё – за знакомство. У Алёны голова пошла кругом. Чтобы скрыть своё волнение, Алёна встала из-за стола и выключила телевизор. Студент тоже встал и расхаживая, начал читать стихи, в тишине вкрадчиво и томно звучащим голосом:
Девушка в Купаву по лесу ходила,
Босая, с подтыками, по росе бродила.
Травы приворожные ей ласкали ноги,
Плакала в кустарнике иволга тревоги….
Стихи, как волны моря, лились плавно, однотонно. Студент читал хорошо, и были в этих стихах – невысказанная тоска и странная недосказанность, и всё это ещё больше волновало Алёну. (Известно, - женщина любит ушами. И студенту было, наверное, это известно, во всяком случае, он произвел на Алёну впечатление).
Во втором часу ночи Анатолий собрался уходить. Он налил «по последней», на посошок. Когда Алёна встала, чтобы чокнуться, студент привлек её к себе. Она не оттолкнула. Тогда он поставил на стол свою и её рюмки, подхватил Алёну и посадил на колени к себе на диван, и как-то неловко стал целовать.
Запрокинув голову, Алёна чуть слышно говорила:
- Брось! Перестань, ну зачем? – а сама продолжала играть и отвечала на поцелуи. Вдруг Анатолий встал, подхватил её на руки и понёс на руках в угол к тахте-кровати.
- Дурачок, - прошептала Алёна. – Дай я-я выключу свет….
И то. Долго сдерживаемое чувство разом захватило Алёну, и, не помня себя от счастья, она целовала его, повторяя одно и то же:
- Милый… милый.
Ей было очень хорошо с ним, как никогда не было хорошо с бывшим мужем. Она уже позабыла об этих чувствах.
Было всё также как не раз бывало, только с той разницей, что с мужем всё это походило на заученный урок. А тут волнение, ожидание, блаженство – о! Если б Алёне кто-нибудь сказал ранее, что после стольких лет ей всё еще не знакомы настоящие истинные чувства, она бы посмеялась – ведь она выходила замуж по любви, любила мужа. Теперь же она с радостью для себя открыла во всём этом что-то новое, возвышенное. 
Анатолий оставался у неё чуть ли не до рассвета. Когда он ушел, Алёна поправила скомканную постель и легла. И, прежде чем заснуть, она подумала: «А что, если и тому другу на Севере так же хорошо с тамошними девицами, как мне с этим студентом?». Но подумала об этом в полусне и тут же простила всё: «ведь он любит её и скоро обещал приехать…».
Алёна спала до полудня. И проспала бы ещё дольше, но её разбудил стук в дверь. Она тогда даже испугалась: вдруг это мама приехала её проведать, поздравить с Новым годом, а в квартире бардак, - немытая посуда на столе. бутылки из-под водки и вина… Она даже не хотела открывать: постучит, мол, и уйдет, но услышала голос студента:
- Алёна! –
- Зачем стучать? Для этого есть звонок, - сказала Алёна, открывая дверь.
- Звонок! Да у него кнопка сломалась! Звоню, звоню – молчание! Я уже готов был дверь ломать. –
Студент больше часа оказывается под дверью «бился».
Новый «друг» оказался привязчивым. Все десять дней, пока дочка Наташа жила у деда на даче, студент не давал ей покоя. Каждый день он встречал её у больницы и заснеженным парком они шли домой. Ужинали вместе, причем ел студент хорошо, с аппетитом. Потом смотрели телевизор и дурачились, как знакомые «сто лет». Иногда Анатолий уходил в полночь, но чаще не уходил, и утром они покидали квартиру вместе, как муж и жена: он бежал в институт, а она на работу.
Все эти дни были для Алёны словно праздник. Она прибегала на работу помолодевшая, радостная, Подруги замечали её перемену, выпытывали у неё причины. Но Алёна молчала, усмехаясь в ответ.
Но каникулы в школе закончились и с возвращением Наташи всё усложнилось. Алёна хоть и потеряла вначале голову, но в душе она была уверена, что из этой связи со студентом ничего серьёзного не выйдет. Спортивный студент, он баскетболистом оказался, был моложе её и учился на последнем курсе. А там, - окончит институт, уедет по направлению, и на этом их любви придёт конец. Значит, надо сделать так, чтобы про связь эту знало как можно меньше людей. Алёна не говорила ни отцу, ни матери и долгое время скрывала от дочери. Она предупредила студента, чтобы он приходил поздно вечером, когда заснёт Наташа.
Анатолий был послушен. Он звонил и приходил тогда, когда она разрешала. Он снимал потихоньку свои стоптанные ботинки и в носках тихо, бочком-бочком пробирался на кухню, где закрывалась дверь. Алёна кормила его. С аппетитом глотая что-нибудь, студент рассказывал анекдоты или всякие забавные истории. Алёна шикала на него, сама еле сдерживая смех, чтобы он говорил тише, и студент переходил на шепот, от чего становилось еще смешнее.
Так продолжалось около двух месяцев. Алёна думала, что ей удастся сохранить эту связь в секрете. Но вот однажды, помыв девочку, она уложила её в постель. Наташа была чем-то очень возбуждена и всё никак не могла остановиться. Рассказывала о том, как прошел день в школе, что говорила учительница про её сочинение, которое они с мамой писали вместе, какую задачку она решала по геометрии.
Пересказав всё, Наташа замолкла. Её глаза вдруг встретились с глазами матери.
- Мам, а кто этот дяденька, который приходит к тебе вечером? – вдруг спросила девочка.
- Когда, доченька? –
- Ну, когда я ложусь спать. –
Алёна даже похолодела внутренне, настолько этот разговор был для неё неожиданным.
- Тебе показалось, наверное. –
- Нет, мама! Я слышу всё. Вы разговариваете тихо, а стулья передвигаете громко, и я просыпаюсь. –
Алёна поняла, что отнекиваться было глупо – дочери уже было много лет, не маленькая, в пятый класс ходит и обманывать её не имело смысла.
- Он мой друг, Наташенька! –
- Ты его любишь, мама? –
- Ну, это слишком сложно всё, девочка, подрастешь поймешь. Но он хороший человек. –
- почему сложно? – Наташа свела белёсые брови. – ты знаешь, мама, у нас все девочки в классе влюблены. –
- И ты? –
- Ну, что ты мама! Я решила до тридцати лет не влюбляться, как наша классная – Вера Павловна. –
- Ух ты, девочка моя! – Алёна прижала к себе девочку, и поцеловала.
- Только ты, мам, не скрытничай. –
- Хорошо! – Алёна поглядела на дочь, в упрямых её глазах она прочла участие. – Не буду. –
- И, пожалуйста, если надо, говорите громко.
________________________
С тех пор положение студента было легализовано.
Анатолий снова стал встречать Алёну у самой больницы, звонить по телефону, и когда приходил, они сидели на кухне только ужиная: парень был завсегда голоден, как все студенты, и Алёна его помаленьку подкармливала. После ужина они переходили в комнату. Садились на диван, смотрели телевизор и разговаривали по-обычному, уже не шепотом.
Однако встречам продолжаться долго не пришлось. На восьмое марта Алёна получила от далёкого друга с Севера посылку в которой было письмо. В письме Друг высказывал самые серьезные намерения. Он писал, что любит Алёнушку и вскоре приедет. Чтобы сделать официальное предложение: «Так что шей себе подвенечное платье!».
Вероятно, Друг «разбогател» достаточно, чтобы вернуться с Северов домой и сразу жениться. Но еще был вопрос в родителях Алёны, которые тоже знали всё про её друга и тоже ждали не один год, что Он возьмет Алёну с ребенком в жёны («с хвостом, - как мама говорила, - кому-то ты нужна?»).
Подобно всем женщинам, на которых неожиданно сваливается такое счастье (мужчина замуж берет), Алёна развила поразительную деятельность. Придя с работы, она садилась к телефону и часами не отходила от него. Начинала со звонка матери. С матерью обговаривалось всё самое главное, как у женщин считается (у мужчин немножко не так). Во-первых, когда устраивать свадьбу – сразу же после прибытия Друга или после регистрации брака? Во-вторых, как должна обращаться к нему её дочка, Наташа: звать его дядей или уже папой? И так далее, вплоть до посуды: фарфор или хрусталь, есть ли вилки мельхиоровые, стульев хватит ли для всех гостей на свадьбе…
Выяснение этих тонкостей отнимало много времени, ибо каждый раз возникали новые и новые аспекты: то соседи предлагали сервиз для стола на 12 персон…
Но ещё совсем было неясно ничего, - на какое время приедет Друг? Будет ли он прописываться у Алёны, если будут жить в её квартире? Наводились справки, как быстро выписать с одной квартиры и прописать в другую, строились догадки: может он новую квартиру купит? Иногда разговор с матерью длился по целому часу. В чем она одета будет? – это вообще, отдельная тема.
В квартире Алёна навела порядок: вымыла всё, и полы, и все полки в шкафах и на шифонере, все занавески были заменены на новые самые красивые. Потом Алёна нашла и увеличила фотографию Друга, увеличила её в ателье и вставила в купленную в том же ателье рамку, и повесила на самое видное место в комнате, у окна.
Студент сам почему-то не звонил второй день. И только Алёна повесила портрет Друга, как вдруг кто-то позвонил. Алёна открыла дверь. На пороге стоял Анатолий. Студент, как всегда, снял стоптанные свои ботинки и потоптался в прихожей, осматриваясь. Он сразу заметил перемену, но ничего не сказал. Алёна провела его на кухню по-обычному, но почему-то не спешила накормить. Не спешила не из корыстных побуждений, просто она никак не могла остановиться в своих стараниях. Она продолжала бегать из комнаты в комнату: прибиралась она в маленькой Наташиной, довершая какие-то недоделки. Судя по всему, студент уже сам обо всем догадался – он знал о далёком Друге и увидел уже его портрет в комнате у стола. Он посидел-посидел и, видя, что хозяйке не до него, засобирался уходить.
- Я провожу тебя. Мне надо тебе кое-что сказать – Алёна набросила на себя плащ и приоткрыла дверь в комнату дочери. – Наташенька, я ухожу, закрой за мной дверь. –
- Ты надолго, мамочка? – Наташа делала уроки у себя за письменным столом и теперь обернулась.
- Нет-нет! Провожу дядю Толю и тут же вернусь. –
Алёна уже прикрыла дверь, как навстречу ей по лестнице поднималась пожилая почтальонша, которая приносила телеграммы. Это Друг торопил события. Не было дня, чтобы он не присылал телеграмму, одна трогательнее другой: люблю, женюсь. Почтальонши уже знали её в лицо, и она их.
- Вам опять «срочная», - сказала женщина, протягивая бумажку. Сложенную голубой полоской наружу.
- А, спасибо! –
Алёна расписалась ручкой. Которую предложила ей доставщица, и, опережая её она побежала вниз.
Было еще не очень поздно, и огни на улице ещё не горели. На углу они постояли, пропуская автобус, перешли на другую сторону. Завернули в парк. Этот парк был старый, неухоженный. Липовая аллея еще не распустилась, но трава местами уже зеленела вовсю и пахло весной.
Алёна решила первой начать объяснение.
- Толик! – сказала она, беря его под руку. – Я хочу тебя попросить об одном одолжении. Могу я на тебя положиться? –
- Да, конечно! –
 - Прошу тебя, не звони мне больше, не встречай меня с работы и вообще забудь меня. –
- Почему? –
 - Друг приезжает. –
- Надолго? –
- Надолго. Насовсем.
На том они и расстались. Студента ждала практика. Как потом Алёна узнала, он остался в другом городе, там, где проходил практику.
_________________________
А вот с женихом вышло всё не просто.
Приехал. Остановился сразу у неё. Жили несколько дней в относительном спокойствии, пока Мама устав ждать, - ведь готовились…, попросила Алёну устроить смотрины. Алёна не торопила Друга потому, что «он издалека, он устал и не привык ещё».
Размолвки начались с первого же вечера, когда Друг курил, сидя на кухне. Она сама же разрешила, и сама же раздраженно высказала:
- Давай так договоримся, когда куришь, открывай окно. А то дышать нечем. –
- Пум-пум-пум! – обронил Друг, но всё-таки встал и открыл окно. Хотя была открыта форточка, которую пришлось закрыть.
Пока она была на работе Друг тоже не сидел дома, и первая начинающая размолвка из-за курения тут же была погашена им. Он подвел Алёну к тахте и откинул покрывало, под которым лежали новые одеяла и атласные наволочки.
- Я не могу спать на чужих тряпках, - признался он Алёне, - пусть будут лучше новые. –
- О, какое чудо! – Алёна в радостном порыве обняла его, поцеловала.
- Я думаю, мы так поступим, - заговорил Друг сдержанно. – Месячишко поживём тихо. Потом сыграем свадьбу. Потом ты возьмешь отпуск, и мы махнем на юг. Вдвоем! Согласна? –
- Согласна! –
- Будем считать, что инцидент исчерпан. –
Так началась их совместная жизнь, которая продлилась не так долго. До свадьбы было далеко, поэтому Алёна считала, что это время надо потратить на то, чтобы о её счастье узнало как можно больше знакомых. И в воскресенье она устроила приём – своеобразные смотрины. Алёну можно понять – самолюбие её было удовлетворено. Как же! Одинокая, «брошенка с хвостом», а вот нашелся человек, который, даже мало зная её, полюбил, сделал официальное предложение. Они скоро поженятся. Сразу же после свадьбы отправятся на юг; свой медовый месяц они проведут в каком-нибудь тихом приморском городке. Они пока не решили, в Крыму или на Кавказе. Но непременно тихом. Снимут отдельный домик с виноградником и садом с персиками у самого моря. «Море чтоб обязательно было рядом, Другу так нравится» - говорила Алёна подружкам.
Сам Друг при этом, слушал молча; иногда улыбался, иногда согласно кивал головой. Он сохранял важный вид, как подобает человеку «хозяину положения». Он был задумчив (будто бы).
Смотрины с родителями тоже прошли, вроде бы гладко, как Алёне показалось. И мама была учтива к знакомому Другу, с отцом только вышел какой-то спорный разговор.
Алёна очень хотела, чтобы Друг понравился отцу. Для этого она заранее рассказала ему всё об отце и намекнула ему, как следует вести себя со стариком и о чём лучше с ним вести разговор.
Отец, Лев Николаевич – был человек почтенный. Он во время войны оставался за старшего в семье, с двумя младшими братьями и совсем маленькой сестрой. Между тем, он учился на рабфаке, затем в Институте, потом стал директором одного из музеев и всё знал об искусстве, а в последнее время увлекался астрономией.
Они разговаривали вдвоем после обычного застолья в присутствии и мамы и Алёны и ей показалось, что Друг выставил себя глупым, и явно «дураком» в глазах отца.
Примерно так это выглядело:
- Наша наука, особенно за последнее десятилетие, совершила великий скачок, - сказал Друг, продолжая разговор, возникший ещё в самом начале беседы. – телевидение, ракеты, спутники… -
- Я бы не сказал так: «великий», - возразил Лев Николаевич. – Кое-чего добились наши инженеры. Но инженерия – это, мой юный друг, ещё не наука.
Отец сидел в некотором отдалении от стола. Он сидел так, в некотором отделении, потому что к шестидесяти годам у Льва Николаевича был уже изрядный животик. Судя по всему, он любил поесть вволю. Серая, грубого сукна толстовка сидела на нём свободно, а узенький ремешок, которым он был подпоясан, затянут чуть-чуть, для виду. Ремешок то и дело соскакивал с живота, вернее, скатывался вниз и отец изредка подправлял его руками, - как запомнила Алёна.
- А полёт человека в космос! Разве это не говорит о достижениях науки? – настаивал на своём Друг.
- к этому эксперименту, можно сказать, ученые мало причастны, - Лев Николаевич собрал бороду в ладонь и, погладив, вновь распушил её. – отрегулировать и запустить ракету – дело инженеров. Наука – это теория, мой юноша! Наука должна опережать развитие инженерной мысли. В этих экспериментах с ракетами мы пользуемся пока идеями Циолковского. А нам пора заглядывать вперёд.
На лице Друга были кротость и внимание, он играл роль. Он изображал послушного и очень смышлёного ученика. И всё это, вроде бы, нравилось Льву Николаевичу, и он продолжал свою лекцию:
- В своём проникновении в космос мы зачастую действуем без достаточного научного обоснования. Наука уже сегодня должна дать четкое объяснение галактике: её пространственности, происхождению и возрасту планет, законам их движения. Между тем во всей мировой науке изучение проблем галактики находится в запустении. Есть ряд интересных работ у французов. Но французы – они популяризаторы. У американцев ничего нет. Американцы полностью во власти практицизма, во власти инженерии. Да-да! А объяснение галактики – это не дело инженеров, это предмет философии. Философия – мать всех наук. Она подготавливает скачки вперёд. Гегель с его «отрицанием отрицания» открыл дорогу не только Марксу, но и Эйнштейну. Его теория относительности осветила путь науке на сто лет вперёд. –
От теории относительности Лев Николаевич перешел к изложению своего учения о Галактике. Он категорически отрицал доводы учёных, считающих, что планеты образовались из мелких твёрдых частиц. Солнечная система, утверждал он, образовалась в результате сгущения вращающего газового облака. И так далее.
Друг, начавший беседу исключительно из вежливости, чтобы только поддержать разговор со стариком, был немало удивлён и озадачен потоком такой научной информации, к восприятию которой он не был подготовлен. Однако, не желая показать свою неосведомлённость, он поддакивал, кивал согласно головой. Задавал вопросы… (в вопросах-то он и «прокололся»).
- Простите, Лев Николаевич, - перебил Друг своего собеседника. – Я хотел спросить вас. Разрабатывая свою гипотезу о Галактике. Вы, видимо, исходите из своих конкретных наблюдений? У вас, видимо, есть свои приборы? Скажем, подзорная труба или телескоп? –
Отец тогда сощурил глаза, и по этому прищуру можно было догадаться, что он язвительно усмехнулся, услышав про подзорную трубу и телескоп. Реплика эта с головой выдала Друга; было ясно, что он ничего не понял из рассуждений отца о чистой науке. В душе, наверное, Лев Николаевич, конечно, презирал молодого человека, но он лишь снисходительно улыбнулся. Из-за бороды его, было не так-то легко заметить его ухмылку. Другу было невдомёк, но Алёна сразу всё поняла и незаметно под столом носком туфли коснулась ноги Друга, ткнула, предупредила. Друг вскинул взгляд на Алёну и, заметив, что она делает ему какие-то знаки, решил исправить свою оплошность.
- Насчет подзорной трубы это я пошутил, конечно, - невозмутимо проговорил Друг. – Видимо, у вас блат в какой-нибудь обсерватории, и вы ходите туда, чтобы наблюдать за вселенной.
Лев Николаевич очень обиделся, что его обвиняют в блате. Он поёрзал, еще более отодвинулся от стола.
- Юноша! – с чувством нескрываемой иронии заговорил отец. – Да будет вам известно, что в телескоп, а тем более в подзорную трубу я за планетами не наблюдаю. Это дело астрономов. И они это делают хорошо… -
Алёна знала слабость отца: излагать свою концепцию всем, кто готов слушать его. Лев Николаевич мог говорить об этом и день и ночь. Вся беда в том, что у Друга не хватит терпения и он начнет перебивать старика всякими наивными вопросами, вроде «подзорной трубы» или «блата» в обсерватории, и тогда всё пропало! Тогда уж точно ничто не поможет, расположение отца к Другу будет подорвано навсегда.
Опасаясь этого, Алёна решила переключить собеседников на другую тему:
- Деда у нас философ, сказала она. – Даже всякий брак и развод, и рождение ребёнка он объясняет взрывами на солнце. –
- Оно так и есть, Алёнушка! – Лев Николаевич улыбнулся дочке.
Тогда заговорили об искусстве, о художниках и картинах….
В общем все прошло, Друг больше помалкивал и глупых вопросов не задавал.
Однако. Он видимо вынес для себя какое-то мнение: будто «что я буду профан и незнайка делать здесь в умной семье, в которой даже маленькая дочка ходит в музыкальную школу и разбирается в картинах». В разговоре про искусство участвовала и Наташа, которая кроме музыкалки еще посещала изостудию, где училась рисовать».
Прожили они после этого, после смотрин, в некотором негласном напряжении еще с недельку. Как вдруг, Другу позвонили вечером. А он будто обрадовался звонку, и с радостью подбежал к трубке телефона, когда Алёна, взявшая её, позвала его.
После короткого телефонного разговора, Друг объявил, что ему надо ехать. Потом он стал объяснять Алёне что-то про то, будто без него бригада, в которой он работал на Севере не справляется и будто нет незаменимых людей и что он подготовит себе замену и приедет назад….
Но всё уже было и так ясно для Алёны: что друг не вернётся.
______________________
 На этом рассказ Алёнушки кончается.
Конец.