После закрытия

Миша Зиновьев
Глупость,спрятанная в пасхальной глазури,не отзывается внутри,а скорее вызывает зажим.Она заполняет кровотоки исскуственными красителями,маскирующими паразитирующие токсины и
вводящими в ступор.Человек превращается в пораженное,радиактивное тело,не способное к восстановлению. После длительной атрофии,мозг запускает процесс гибернации.
Фактическое существование становится невыносимым от навязчивых состояний,прогрызших защитную оболочку,и,словно спруты,кольцами обвивающие уязвимые элементы,утаскивающих остатки здравомыслия через искорченные отверстия.
Покой приходит под руку с ложью.
Словно пара бродячих артистов,они создают иллюзию полноценности происходящего,очаровывая непредсказуемыми, но тайно желаемыми сценами.
Туалетные кабинки в павильонах кажутся эпизодами из давно просмотренных западных нуаров; беснующиеся под вядуком лошади  вытесняют из кадра кольцевую,в нужный момент сжаливающуюся над перебежцем; отражения в подземных тунелях,обманом награждающие пассажиров фобиями;ключи,забытые в поручнях брусьев на подростковом корте...И аномальная духота,заливающая глаза кровью.
Отпустив на мгновение контроль,можно легко оказаться на неизведанном дне, между водяными слоями,под давящий, усыпляющий гул глубоководных феноменов.Жуткая,многоуровневая тишина,не позволяющая озабоченности собой взять вверх.
Фонари наклоняются под тяжестью дождя,отстукивающего ''near dark''; подсветка многоэтажки, как пустая взлетная полоса, ожидает полночный дирижабль с гуманитарной помощью.
Чтобы отвлечься,нужно принять и использовать доступную свободу, перестать создавать внутри сбивающие с толку проекции,отторгнутые действительностью из-за непозволительного расширения.
Встречать слабой улыбкой крик сирен и опоздавшее на закрытие одиночество, успевшее лицезреть лишь самый длинный палец, исчезающий в ледяной глади.
Ночное небо на мгновение отобразит чьи-то рваные воспоминания, похожие на магнитные диаграммы.