Предыдущая страница http://www.proza.ru/2018/07/04/1278
«Остаться бы только живым; вот лучшая награда в настоящее время; по крайней мере, из флотских большая часть так рассуждает»,- так написал сестре лейтенант Пётр Лесли. Он, как и его погибший брат, капитан-лейтенант Евгений Лесли, сражался на бастионах.
А вначале всё было по-иному. Молодые офицеры горели желанием отличиться в войне, получить награды и звания. Только главнокомандующий русскими войсками и флотом в Крыму адмирал Меншиков и остальные высшие военачальники, особенно те из них, кто имел за плечами боевой опыт, понимали, что шансов на победу у них практически не было.
Вспомнить хотя бы смятение Корнилова в первые дни появления противника в Крыму. Академик Тарле в своих трудах утверждал, что доверие к военачальникам в войсках рухнуло после Инкерманского сражения.
Но если почитать откровенные письма к родным и мемуары участников войны, то видно, что это доверие заколебалось значительно раньше, уже после Альминского сражения. Слово «измена» пронеслось по всему севастопольскому гарнизону, хотя никакой измены, конечно, не было.
При этом подавляющее большинство моряков были охвачены высоким патриотическим порывом и готовились к решительной схватке. К великому сожалению, порывы действуют только короткий промежуток времени, а потом, как и первоначальный накал страстей в любви, сменяются буднями жизни.
Когда началась длительная, изматывающая осада, от порывов ничего не осталось. И, тем не менее, русский гарнизон держался очень стойко. Об одной из причин я уже упоминал: многие матросы имели собственные дома, в которых оставались семьи.
Кстати, нижним чинам иметь собственный дом запрещалось. Севастополь был исключением.
Другая причина – постоянное присутствие офицеров в солдатской и матросской среде, которые подвергали себя тем же опасностям, что и нижние чины.
Об этом вспоминал один из боевых офицеров:
«Постоянные обращения к солдатам, что Россия ждёт от нас побед… что нам нет отступления, … электризовали их. Каждый из нас считал священною обязанностью каждый день внушать эти мысли, и солдаты охотно слушали».
Можно, конечно, говорить и о том, русские солдаты и матросы по своим морально-боевым качествам превосходили всех остальных в мире, а их патриотизму вообще не было предела. Если кто-то так считает, то ради бога. О патриотизме обычно громче всех кричат те, кто сам находится далеко от опасности.
По мне, такие утверждения – форма проявления национализма, который не приемлю в любом виде. Чем дольше длилась война, тем тягостнее она становилась для её участников. Вот как менялись чувства офицерского состава: от восторженного патриотического порыва до отвращения к войне.
Упоминавшийся выше Пётр Лесли писал: «Знаешь ли, что другой раз приходят такие мысли, что желаешь быть раненым для того, чтобы избавиться от всех душевных и телесных тревог, …мы сделались какими-то деревяшками.
На всех наших начальников нашла какая-то апатия ко всему, и, видя это, и у самого всякая энергия пропадает. Вообще, пора бы кончить эту ужасную, кровопролитную войну.
Теперь из-за неё многие вещи оказались в другом виде совершенно, в каком мы сперва их видели; и нужно много времени, чтоб исправить их».
Офицер Алексопольского егерского полка Валериан Зарубин оставил такую запись: «Так всё опротивело, что ей-ей – сил нет!
И готов бы был пойти сейчас же на каторжную работу в Сибирь, хоть на целый век, лишь бы выйти из Севастополя; потому что видеть ежеминутно перед собою страдания людей, - нет средств!
И, кроме того, знаешь, что неприятель не держит больших войск на батарее, и потому у него и урона нет такого, как у нас. Боже мой, сколько осталось сирот, и сколько родителей потеряло своих детей!».
Известны случаи, когда некоторые офицеры умышленно выставляли из-за бруствера ногу или руку в надежде получить лёгкое ранение. Какие мысли были у матросов и солдат, неизвестно. Их сохранившихся писем в архивах нет.
Менялись настроение и взгляды Льва Николаевича Толстого, участника обороны Севастополя, что нетрудно заметить в его «Севастопольских рассказах». Рассказ «Севастополь в декабре месяце» заканчивается рассуждением писателя, почему люди, находившиеся в таких ужасающих условиях, подвергаясь постоянной смертельной опасности, продолжают сражаться.
Толстой делал вывод, что главный побудительный мотив для солдат, матросов и офицеров – любовь к родине. Другой его рассказ, «Севастополь в мае», написан, когда Лев Николаевич уже достаточно поварился в севастопольском котле, и пафос его начинает исчезать.
На этот раз он начинает с размышлений, зачем вообще нужна была эта война, и заключает: «…или война есть сумасшествие, или ежели люди делают это сумасшествие, то они совсем не разумные создания, как у нас почему-то принято думать».
Продолжение http://www.proza.ru/2018/07/06/352
На фотографии: подпоручик граф Лев Николаевич Толстой