Первые мудрости жизни. гл. 3

Ольга Анциферова
Когда я заканчивала второй класс, мы переехали на новую квартиру.Именно эту квартиру, этот дом я считаю своим родным домом. Хотя и не всегда мне было здесь сладко и спокойно, и жизнь в этом доме началась печально - умер дедушка Ваня.Человек, который лучше всех понимал меня и всегда жалел. Но здесь, на берегу светлой реки Пышмы и прошло всё моё детство и ранняя юность.
Дом был старинным и красивым, украшен ажурнымдеревянным "кружевом".Одноэтажный, но на высоком фундаменте, он
возвышался на другими, рядом стоящими домами и окнами в резных ставнях "смотрел" вдаль, за реку, на далёкий синеющий лес. В доме было пять квартир. Наша - состояла из двух комнат и большой кухни с русской печкой. Кухня была царством нашей бабушки, здесь же стояла её кровать, всегда аккуратно заправленная. я любила смотреть, как ловко бабушка управляется с ухватом, переставляя чугунки и кастрюли, иногда очень большие и тяжёлые. Здесь в печке она готовила вкуснейшую еду, пекла пироги и ватрушки. Кормить всю семью, а также кур, уток, гусей, поросёнка - это была её обязанность. Правда, мы - дети помогали ей. Рвали траву для животных, загоняли домой уток и гусей, толкли картошку для поросёнка. Стиркой и уборкой в доме занималась  тётя Клава - сестра отца, которая приехала к нам в тот год и жила потом до самого конца. Мама занималась огородом. Сначала у нас было несколько грядок прямо во дворе дома, а потом появился дачный участок за городом. Для тёти Клавы поставили
кровать тоже в кухне. Она была нарядная с большим количеством подушек. Я не помню, чтобы мы когда-то забирались на её  кровать, это была территория тёти. Мы - дети располагались в узкой, длинной боковой комнате. Старший брат Арсений жил в ней с нами только зимой, а летом он устраивался в чулане, куда никого не пускал. Ну а большая, центральная комната - это комната родителей.  Кроме того, у нас постоянно жили какие-то родственники, их размещали тоже в большой комнате, на диване или раскладушке.
        Какое-то время жил у нас дядя Толя - младший  брат отца. Это был невероятный красавец. Тёмноволосый, с синими глазами в чёрных ресницах, высокий и стройный - настоящая беда девушек и женщин. Бабушка рассказывала, что
родила его уже в сорок лет. Потом дядя уехал в Ленинград, где закончил Высшее техническое военное училище. На все каникулы он приезжал к нам, и женился он на Камышловской девушке. Они объехали с ней всю страну и даже жили несколько лет
в Ираке, но родиной считали Камышлов. Дядя Толя дослужил до генерала и последние годы перед отставкой работал преподавателем в училище, где когда-то учился сам, в Ленинграде.
Иногда жила у нас сестра мамы - тётя Валя. Мы все, и взрослые и дети, её звали просто -Валя. Была Валя психически больным человеком. Болезнь её началась с того, что она в семнадцать лет оглохла. А что значит - красивая девушка, молодая, но абсолютно глухая. И психика не выдержала. Постоянно Валя жила в психоневрологическом интернате, но иногда мама привозила её к нам. Мама была самая старшая в их большой семье и считала своим долгом заботиться о больной сестре. В те времена Валя была всё ещё очень красивой, стройной, с большими синими глазами, хотя болезнь и отложила свой отпечаток, особенно в периоды обострений. Первое время, когда мама привозила её к нам, она вела себя тихо и спокойно. По утрам, как говорил шутливо отец, она "наводила красоту". Делала причёску, красила брови, ресницы, губы, аккуратно одевалась, а потом целый день гуляла или читала книги. Читая, Валя  пускалась в рассуждения о прочитанном и часто смеялась над авторами, особенно над поэтами. Например, громко декламировала :" Блестя на солнце, снег лежит...". И начинала высмеивать Пушкина: - Как это снег лежит на солнце? Он же там растает... Она сама писала стихи - примитивные, смешные, считая их шедеврами поэзии. У неё была
толстая тетрадь, исписанная мелким почерком - её "стихами". А были стихи такими: "Эх, Додониха, Додониха моя! Дочего ж ты, дочего ж ты довела..." Додониха - это врач-психиатр в интернате, где жила Валя.  После спокойных периодов у Вали начинались - буйные. Она вскакивала по ночам, ругалась матом, кричала, что мы хотим её отравить, убить. Мы все не спали из-за неё ночами.
Да и днём она вела себя не лучше. Начинала писать жалобы на родителей им на работу и даже в Москву, в правительство. Хорошо, что отец был человеком известным в городе и договорился на почте, чтобы письма Вали не отправляли, а отдаваил ему. Но некоторые письма всё-таки "прорывались за кордон". Она жаловалась даже на нас - детей, писала в школу. А однажды пришло письмо в
военную часть, где служил Арсений. И ректору моего института приходило письмо с жалобами на студентку, то есть на меня. Конечно с первых строк письма было понятно, что пишет больной человек, и во внимание их не брали нигде.
В периоды обострения Валиной болезни наступали мои чёрные дни. Она зло и жестоко высмеивала меня, мои веснушки, детскую  угловатость. Проходя мимо, больно щипала, отчего у меня по всему телу оставались синяки. я плакала, но не жаловалась. А  мама ругала меня, когда мыла в бане:
- Ну что же ты такая неловкая, ведь ты - девочка! Натыкаешься на все углы, посмотри, вся в синяках. Глаза мои наполнялись слезами. - Ну вот, сейчас ещё и заплачешь, - продолжала мама недовольно.
Только младший брат знал о нападках Вали, он пытался даже меня защищать, но был он ещё мал для этого. Не удивительно, что росла я робким, замкнутым ребёнком, боялась общаться со взрослыми, часто плакала.
Но однажды Саша, видимо, всё-таки рассказал маме, что Валя обижает меня. Валю быстро увезли в интернат и больше не привозили очень долго. По крайней мере, её не было у нас, пока я училась в школе. Снова она появилась в нашей семье только через много лет, я уже была тогда взрослой, замужем и жила отдельно. Валя в то время была  совсем другой. Она располнела, перестала следить за собой, почти не выходила из дома. Только читала, ела и спала. Она превратилась почти в "растение" и постоянно  просила у мамы таблетки. А та выдавала ей их по норме, столько, сколько выписал врач.
- Любушка, ну дай ещё одну "аминозинку", - канючила Валя, как ребёнок. Она превратилась в настоящую наркоманку. Но буйных периодов у неё не стало. Валя дожила с мамой до самой смерти.

Помню и светлые минуты. Мама хорошо пела и иногда, вечерами, когда все уже легли, но ещё не спали, она запевала песню, а отец, абсолютно не умеющий петь, только громко подхватывал концы куплетов. Всё это выглядело смешно, но такая любовь друг к другу чувствовалась в этом их пении, что становилось тепло на сердце. Хорошо пели и братья, и их жёны, и мой муж. Только мы с отцом не умели петь. Обычно я только слушала, как все поют.
По воскресеньем часто делали пельмени. Утром нас будил стук сечки. Это отец рубил мясо в специальном деревянном корытце металлической сечкой. Потом, гораздо позднее у нас появилась  мясорубка. Но фарш для пельменей ещё долго отец делал вручную. Он долго его рубил, добавлял лук, соль, воду, перемешивал и опять рубил, пока не получался сочный, вкуснейший фарш. Бабушка замешивала тесто. У неё был свой ритуал. Она резала тесто на полоски, раскатывала их на колбаски, затем резала на почти одинаковые частички.  И вся семья начинала делать пельмени. Мы с младшим братом давили нарезанные бабушкой колобки теста в лепёшечки, ровняя их в кружочки, мама или тётя Клава скалкой делали сочни, они должны были быть абсолютно круглыми, а все остальные лепили пельмени. Особенно красивыми и ровными они получались у отца. Его пельмешки стояли, как  солдатики - ровненькие, одинаковые. Пельменей делалось много - семья-то была большая. Зимой пельмени ещё и  намораживали  впрок.  Но всё-таки самые вкусные пельмени те, которые варились сразу, свежие, без заморозки.
В праздники пекли пироги с мясом, рыбой, картошкой. Это были закрытые, то есть с верхней корочкой пироги. А ещё пекли открытые пироги или ватрушки - с ягодами, творогом. Тесто  ставила бабушка с вечера, получалось оно у неё
пышным и очень вкусным. Пекли пироги в русской печке, это было объеденье!

Здесь, в этом доме у меня  появилось много друзей. Только в нашем доме, в пяти семьях, было десять детей, разных возрастов. И ещё мы дружили с ребятишками из соседнего дома.  По вечерам во дворе собиралась большая компания.  Играли до темноты в "лапту", "прятки" или в "войнушку". Никто не хотел быть "немцами", но по условиям игры, "немцы" должны были быть, иначе, что же это за война такая. Приходилось быть "немцами" по очереди, но это -мальчикам, мы - девочки были медсёстрами и радистками и всегда - русскими.
Росли мы у реки и с детства  насмотрелись, как коварна она бывает. Сколько раз мы видели утопленников. Особенно запомнился случай, когда утонула молодая девушка. Утонула она на самом,казалось бы, безопасном месте, где мы всегда купались. Просто вошла в воду и исчезла. Её подружка закричала: - Помогите! Утонула! И тут же с берега прыгнул в воду парень. Он в компании друзей загорал на траве. Молодой человек несколько раз нырял в глубину и, наконец, вытащил девушку.  Её положили на одеяло и этот же юноша стал делать искусственное дыхание "рот в рот". Помню синюю кожу утопленницы, закрытые глаза, её вздрагивающее тело от массажа грудной клетки, выбившуюся одну грудь из-под купальника. Спасатель делал искусственное дыхание до приезда "Скорой помощи". Но девушку не откачали, врач констатировал смерть, и её увезли. На парня все смотрели, как на героя, между тем, пока он пытался спасти утопленницу, у него украли часы... Было так обидно за него, что мы с
подружкой стояли и плакали. Но что же делать - люди такие разные, есть -герои, а есть - подлые и злые...
Однажды прямо на наших глазах утонул наш сосед дядя Гриша. Мы сидели на прицепленных у берега лодках, качаясь на них. Был какой-то праздник, и сосед, чуть выпивший, пришёл к нам, разделся на лодке, нырнул, и всё... Когда мы сообразили, что дяди Гриши нет, то, кто, громко крича, а кто, и плача, побежали к дому. Дядю Гришу нашли только на следующий день, далеко от нашего дома. Река наша была опасна омутами и быстрым придонным течением. Она многому научила нас - детей. И хотя  большее время мы проводили на реке, на её берегах, мы всегда помнили о её коварстве. Купались только в безопасных, проверенных местах. С раннего детства умели плавать и управляться с лодкой. Никогда не лезли на реку в непогоду.
          И всё-таки мы любили свою реку Пышму. Здесь мы росли, играли, радовались, сюда убегали плакать, если кто-то обидел.  Здесь, на реке
мы полюбили природу, научились любоваться закатами и рассветами, весенним пробуждением всего живого и прекрасным осенним  его угасанием. Сюда и сейчас тянет из всех поездок, это была и есть - наша Родина.