Ураган Кристина, или Чужое
Кристина не готова была рожать. Она даже не знала, что беременна. Об этом ей, оттаскав за волосы, сообщила мать. Виталя, из параллельного шестого «В», чрезвычайно испугался. Она рассказала ему всё в столовой, беря из буфета бесплатную булочку «Дон». Разломила, протянула половину и произнесла: «Вот. Теперь мы с тобой, как эта булочка. Пополам».
«Что пополам?» – не понял Виталя, но полбулки взял и с аппетитом откусил. Булочки «Для особо нуждающихся» вкус имели отменный. Наверное, потому что раздавались бесплатно. Или потому, что их постоянно проверяла комиссия. Виталя не привык раздумывать над тем, что само попадало в руки. Или в рот. И он – с набитым ртом – спросил ещё раз: «Так фто пофоламта?»
Кристина взяла со стойки сухофруктовый компот и отошла с ним к вешалке у окна. Возле вешалки никто не ел, столы там не стояли, поэтому можно было поговорить без боязни, что услышат. Виталя помедлил, но пошёл следом.
– Ну? – нетерпеливо спросил и отхлебнул из её стакана.
– Что «ну». Меня теперь двое. А ты – половина ко мне тоже.
Кристина не смотрела на него. Но точно знала, что он весь красный. Виталя всегда краснел, когда злился. А сейчас он обязательно будет злиться, потому что она говорит непонятно, а он не хочет напрягаться и понимать сам. Ему надо, чтобы всё сказала она. А он бы сразу всё понял. Но это вот как раз и страшно. Чтобы он всё сразу понял. Потому что если он всё поймёт, то... что будет, Кристина не могла себе представить. А она пыталась.
– Борисов. Ты дурак или прикидываешься? Меня вчера мать заставила сходить к врачу.
– И что?
– Во мне ребёнок живёт. Твой.
– Лять!!!
– Ага.
Виталя долго молчал. И даже выплюнул в ладонь недожёванный «Дон». Потом спросил:
– Как она узнала? А ты – как? Узнала...
– У меня живот уже вон... Я, что ли, так просто в платок этот дурацкий кутаюсь?
Виталя хмыкнул: так вот оно что.
– Я думал, ты для меня так красиво одеваешься.
– Для тебя тоже.
– Борян, ты чё встрял, пошли домой! – мимо, чуть тормознувшись, пробежал Серёга Пузырь, первый Виталин друг. И пока единственный. В будущем, думал Виталя, обязательно надо будет обзавестись ещё парочкой таких же. Надёжных, весёлых и умных. Себя Виталя умным не считал, учился на «три пишем – два в уме».
– Иди, я встрял, это точно. Догоню.
Он посмотрел на Кристину. Что в ней такого, что в тот вечер на чужой заброшенной даче ему захотелось стать мужчиной? С ней. Но и ей захотелось тоже. С ним. Она боялась, он храбрился. Всё было нескладно, и даже больно. Она плакала. Он – тоже... Они не разговаривали после этого всю вторую четверть. Но сразу после Нового года он заболел ветрянкой. В двенадцать лет! – ветрянкой! И никто, кроме неё, не пришёл к нему домой. Никто. Даже Пузырь. Тот названивал в день по пять раз и жаловался, что в классе карантин, и родители не выпускают его на улицу. Потому что он тоже не болел ветрянкой.
Кристина пришла, и он удивился, зачем же она отрезала волосы. У неё у единственной из девчонок в классе была длинная и толстая, русая по цвету коса. А в тот день вместо косы были волосы по шею.
Он вспомнил об этом и спросил:
– Ты отрезала волосы поэтому?
– Да. – Она склонила голову. – Но не я. Мать меня обкорнала. А потом уже я к парикмахерше сходила.
– Так она уже тогда?! Знала?..
– Да. Наверное. Но в больницу мы только вчера...
– И что?
– И ничего. Уже нельзя. Только выродить.
– Крись... – Виталя сжал кулаки, так ему хотелось ударить себя. – Не говори моим, а?.. И своим тоже. Ты же не сказала?..
– Не сказала.
Она вылила ему на брюки, прямо на ширинку, не выпитый компот. Сунула в его руки вторую половинку повидловой булки и ушла.
На уроках её больше не было. Никогда.
Мать отвезла её в деревню к двоюродной бабке, и там, летом в июне, Кристина начала рожать. Она никому не сказала, что обмочилась ночью в постели, по-тихому встала, собрала мокрое, затолкала в сумку и бросила в окно. В темноте наощупь достала из шкафа сухие трусы, майку и быстро их натянула. Боль в животе то тихонько схватывала, то сильно давила. Кое-как, в чём была, она добежала до бурной речки, зашла в воду, но утонуть не успела. Что-то большое и сильное напирало внизу, боль слепила глаза, а живот обжигало. Кристина с воем стащила трусы и поползла на коленях по песочным камешкам.
Очень ранний рассвет помог Косте-пастуху увидеть волочащегося вглубь реки человека.
– Э-эй! Ты чего?! – не своим голосом заорал сорокалетний мужик и со всего духа помчался вниз, забыв про двух коров и телёнка.
Когда подбежал, успел ужаснуться: обезумевшая девочка, дочь непутёвой фельдшерицы, давно перебравшейся в город, согнувшись и растопырив ноги, запихивала внутрь себя голову рождавшегося ребёнка. Костя ударил её по рукам, свалил и волоком оттащил на берег, где прижал коленом.
Так родилась Арина: наполовину в воде, на грязном песке, на мужские трясущиеся руки.
Через две недели после родов Кристину с согласия матери оформили в детское городское отделение для душевно больных, а Арину – в областной дом ребёнка. Новорождённой девочке невероятно повезло. Никаких последствий для здоровья экстремальное появление на свет не имело. И через два месяца «кареглазое чудо», как называли её в приюте, удочерила одинокая сорокадвухлетняя учительница литературы, за год до того подавшая документы на усыновление и уже прошедшая школу приёмного родителя.
Первым делом София Эдуардовна поменяла дочке имя. «Ольгушка моя! Теперь ты Оля!» – шептала ей вечерами, укачивая на руках.
Во вторую очередь София Эдуардовна ушла из прежней школы и устроилась в новую – спустя полгода. Благо предусмотрительно сделанные накопления позволяли какое-то время не работать. Новая школа находилась в другом районе, ездить было туда не очень удобно, но зато никто из коллег точно не пристанет с вопросами, откуда у неё такой поздний ребёнок и кто с ним сидит, пока она на работе. Бабушка, конечно. Кто же ещё мог сидеть с её дочкой? Мать была рада неожиданной, но такой долгожданной внучке. Рот держала на замке, с соседями не судачила, за ребёнком смотрела внимательно и с добром. Так малышке повезло ещё раз: она росла в семье, в достатке и здравии. С любящей бабушкой.
Кристина пробыла на лечении несколько лет. Сначала в стационаре, затем на дому. Потом опять надолго в стационаре и снова на дому. Её мать однажды, сильно выпив, в сердцах крикнула: «Да что ж ты не утопла в реке той?!» Кристина собрала вещи и съехала. Ей было восемнадцать, у неё была справка, но был и паспорт. Она устроилась на работу – санитаркой в одну из больниц. Угрюмая и молчаливая, в тёмной косынке и чёрном халате, она казалась женщиной в годах. Её лица больные не видели, имени не знали. Она приходила утром в шесть, никогда не опаздывала, тщательно вымывала этаж и палаты, собирала с полов памперсы, выносила судна, вёдра, заменяла мочеприёмники у лежачих. Всё молча, без брезгливости и осуждения, глядя в пол. Точно так же, спокойно и равнодушно, могла дать по рукам бесцеремонным и «не очень больным», если те позволяли себе вольности. В двенадцать она уходила, не сказав «до свидания» и ни разу не взяв полагающегося ей обеда. Возвращалась вечером, ужинала, собирала-меняла памперсы и уходила уже до утра.
Мало кто знал, что у неё в голове, что на уме, и какие мысли вынашивала она ночами, тщательно закутавшись в одеяло в чужой комнате, которую снимала у одинокой старушки. Старушка спала на кухне, там было тепло и уютно. На подоконнике цветы, на стенах в цветочках обои. Рядом с креслом-кроватью голодно урчащий низкий холодильник, старый, с советских времён. Кристина два раз в месяц наполняла его едой, им на двоих хватало. Она не сообщала матери, где живёт, хотя несколько раз видела её на остановке. Жили они в одном районе. Кристина за матерью иногда подглядывала, но подходить боялась. А та о ней, похоже, не вспоминала – на работу, в торговую точку на рынке, часто ездила навеселе.
Так прошло ещё два года.
В свой двадцатый день рождения Кристина неожиданно получила подарок от больницы. В которой всё так же продолжала работать санитаркой, убирая уже два этажа, а не один. Её работой были довольны, её безотказность подкупала, а незлобивость и тихий нрав приятно удивляли. Санитарки и медсёстры дружно «скинулись» и подарили ей ноутбук. В тот день некоторым лежачим из некоторых палат довелось увидеть то, что никто за два года не видел: как «санитарка в чёрном», да, та самая, без возраста, немая,– плачет.
И впервые за всё время она поняла, что ей нужна помощь. Что такое компьютер, Кристина помнила смутно. Из прошлой жизни, когда ходила в школу. Последующие события надёжно затёрли ей память. Поэтому на другой день она принесла ноутбук обратно в больницу и, с трудом преодолев робость, попросила пациента, паренька, не расстававшегося с телефоном, показать ей, что делать. Тот удивился, но быстро всё включил и терпеливо показал азы. Не надеясь, впрочем, что она запомнит. Но Кристина, как ни странно, оказалась вполне сообразительной. Несколько дней ношения подарка туда-сюда дали хороший результат, к тому же парень, которого звали Дима, был первым, с кем она тесно общалась за последние годы. Он был старше на семь лет, в стационар попал за больные почки, но Кристину это совершенно не смущало. Она позволила ему положить руку себе на колени. И прислушалась к ощущениям. Внутри было пусто. Отклика не нашлось. Поэтому она убрала его руку и сказала: «Спасибо, я всё поняла». И больше ноутбук в больницу не носила.
Месяца через два она договорилась с домохозяйкой о подключении интернета. И через некоторое время открыла для себя виртуальную вселенную. Всё так же хорошо и добросовестно выполняя работу в больнице, Кристина уже тяготилась ею. Хотелось чего-то большего. Но что могла она, не имеющая за душой даже неполного среднего?.. Интернет спасал, утягивал, завязалась условная дружба на одном из форумов, и однажды ей кинули ссылку на крутую социальную сеть.
Жизнь непредсказуема.
Чуть ли не первое, что ей попалось на глаза, когда она завела страницу в соцсети, была фотография в новостной ленте: светловолосая, с пышной причёской немолодая женщина держит её, маленькую, за руку. Кристина оторопела. Кликнула на снимок и попала на страницу женщины. София Эдуардовна. А девочка – её дочь Оля. Но это не могла быть никакая Оля, это же она, Кристина! Лет восемь ей там, это точно! Вот, у неё точно такие же волосы, точно так же она морщит в улыбке нос. И глаза – карие. А у Софии этой, Эдуардовны – светлые.
«Это же я! – прошептала Кристина непонимающе. – Но это не мать. А кто же?..» Возможности спросить владелица страницы не предоставила.
Было десять часов вечера. Хозяйка на кухне смотрела телевизор. Кристина сохранила страницу в закладки и пошла в кровать. Закутавшись в одеяло с головой, как привыкла поступать с первых дней в «душевной» больнице, она начала думать. Точнее – отгонять ненужные мысли и пытаться думать о чём-то другом. О хорошем. О нужном. О том, как завтра с хлоркой вымоет третий этаж, а четвёртый раз в жизни оставит на вторник. О том, как пойдёт к кладовщику, не проспать бы, и попросит у него новый вантуз. Потому что старый у неё украли. Кому он нужен?.. Что за люди. Ещё нужно мешки для мусора спросить и новую тряпку. И как жаль, что нет парня на замену Диме, пусть бы он опять попал в больницу. Не хватает живого человека рядом. Для общения. Может быть, можно спросить у деда со второй палаты? Он тоже сидит с телефоном, значит, должен понимать, как найти женщину с фотографии в социальной сети.
– Чёрт.
Сказала Кристина и скинула с головы одеяло.
– Я не хочу об этом думать! Мне не нужно об этом думать! И мне нельзя. Об этом думать. Потому что... Потому. Спать, дура.
Проворочавшись полночи, она всё-таки заснула. Впервые за долгое время видела сон. Девочку с фотографии. И женщину с длинным отчеством. Испуганные глаза, старое лицо. Оля от неё убежала. И возникла на её пороге, только почему-то на кухне у старушки. Кристина обиженно сказала: «Почему ты к ней, я же твоя мама». И проснулась.
Она пришла на работу в половине шестого, отдраила с хлоркой два этажа, забрала у кладовщика тряпку и вантуз, сменила замок на шкафчике и пошла к сестре-хозяйке отпрашиваться пораньше. Та без вопросов отпустила.
Кристина не поехала домой к матери, она отправилась к ней на рынок. Мать была трезва и, казалось, рада неожиданному явлению блудной дочери. Однако после первого же вопроса губы у неё поджались, взгляд стал холодным, а лицо суровым.
– Кого я родила тогда? – спросила Кристина.
– Явилась. Не запылилась. Дело прошлое, забудь.
– Я никогда не спрашивала... мам. Но мне надо знать! – она настаивала, перебирая на лотке тряпки.
– Оставь! – мать выдернула вещи из её рук. – Иди где была. Вспомнила про маму, когда прижгло. Что интересует, девушка? – деловито осведомилась она у бесцельно бродящей между рядами покупательницы. – Вот, есть халат на молнии, есть на пуговицах, а этот – с глубоким запахом, бесшовный.
– Как бесшовный? – женщина заинтересованно остановилась. – А как же он сшит? Как покрывало?.. – Она взяла лимонного цвета махровый халат и покрутила его в руках. Разочарованно положила обратно: – Ну вот же строчка. И вот тоже. Нет, спасибо.
Ушла недовольная. Кристина проводила её взглядом.
– Я не уйду,– сказала тихо, но твёрдо. – Пока ты не скажешь.
– Иди, иди уже! Не трожь девку, дай ей пожить. Всё равно я не знаю, где она.
– Девочка? – она не ожидала от себя такой реакции. Слёзы просто сами потекли из глаз. – Оля? Её зовут Оля?!
– Какая Оля? Ты что? Арина была. Тьфу, вынудила. Иди, сказала! Где хоть живёшь-то? Дай телефон.
– Арина?! Но там написано «Оля». Они могут поменять имя?
– Где написано? Ты чего вообще вспомнила-то? Живи себе дальше, найди мужика. На что хоть живёшь?
– Я работаю. В больнице. Пока... – она заторопилась.
– Криська! Телефон-то дай! – в голосе матери послышались нотки страдания.
Вернулась. Неловко и непривычно ткнулась губами ей в щёку.
– У меня нет телефона. Но я куплю. Напиши мне свой номер.
Кристина оживала. Расцветала вместе с весной, которая в этом году пришла поздно. Сходила в парикмахерскую, укоротила до талии волосы, сделала чёлку, оформила брови и ресницы. Купила дешёвый телефон и дорогой брючный костюм в бордовых тонах. Подписалась на страничку Софии Эдуардовны и сохранила к себе все фотографии, на которых была Оля.
Лёжа вечерами в кровати, она уже не куталась в одеяло с головой, а, глядя в окно, строила планы, один фантастичнее другого, о том, как вернёт свою дочку. Она же не отказывалась от неё? Нет. Это мать писала отказную. А Кристину никто и не спрашивал.
Она практически не помнила, что происходило в тот день и позже, когда её перевозили с места на место, от одного врача к другому, пока не заперли на месяцы в палате с двумя ещё такими же, как она. «Буйными». Это потом она узнала, что считалась буйной. В больнице буянить было невозможно. Просто потому что всегда спала. Даже когда привозили еду, она сонно ковырялась в тарелке, не понимая вкуса, не чувствуя насыщения. И лишь когда пила сухофруктовый компот, вяло оживлялась: «А булочку-дон?» При этом слове на неё нападала улыбка, которая отступала при виде лица симпатичного стриженого мальчика в «зелёнке». Получив от него привычный ответ: «Ешь, что дают»,– она выливала компот ему на брюки. Иногда почему-то – на ноги санитарке. Санитарка била её по рукам и тыкала носом в мокрую половую тряпку.
Кристина никогда не вспоминала те годы. Ни разу не спросила у матери, кто родился у неё на речке, живой ли, и куда его дели. Жила как спала. Но сейчас эти мысли неотвязно следовали за ней повсюду: дома, на улице, на работе. Изменив внешность, чему несказанно удивились, и даже обрадовались в больнице, внутри Кристина менялась не столь быстро и явно. Она циклилась на чём-то постороннем, что не имело касательства к теперешней жизни. Но её уже пугала прежде не обременявшая справка об инвалидности. И стало значимым отношение окружающих. А ещё она начала думать о том мальчике в зелёных крапинах. Наверное, ей следовало повидать его. Кажется, его звали Витя. Зачем он был нужен, она ещё не понимала, но интуитивно чувствовала, что понадобится.
– Он – нормальный,– уговаривала она себя. – И не лежал в душевной больнице. И его послушают. И могут отдать... она не Оля! Она Арина. А как же зовут его?..
Однажды, сидя на лавочке в парке и аккуратно слизывая мороженое, Кристина услышала, как молодая мама, на вид её ровесница, звала убегающего малыша.
«Виталя! – кричала она. – Виталя, там бибики!»
– Виталя. – Кристина поднялась со скамейки. – Он был Виталя! Ура.
Теперь всего лишь нужно сходить в школу и узнать фамилию. А потом адрес. Ей вспоминалась, что она была у него дома. Значит, живёт он где-то неподалёку от матери. Ну, или во всяком случае, жил.
И снова... Впервые за долгие годы Кристина шла по городу, просто так, в свой законный выходной, никуда не спеша, не убегая от взглядов, не стесняясь себя и своего внешнего вида, не вникая в мысли людей, тормозящих на ней взгляд. Утром был дождь, и лужи ещё не высохли, солнце светило неярко, облака нависали низко, зелень едва просвечивала. «Вы-ход-ной»,– шептала Кристина в такт шагам и обходила лужи. «Вы-ход-ной,– думала она и улыбалась девочке на самокате, от которой лужи разлетались веером. – Это значит, я вышла из дома! А когда я сидела весь день в комнате, то это был НЕ выходной, я НЕ выходила из дома». Её так обрадовали эти новые для неё мысли, что она рассмеялась. Девочка на самокате не заметила яму в большой луже и упала, лицом в неё, в грязную воду. Смех Кристины совпал с неудачей ребёнка, вышло нехорошо и стыдно. Девочка плакала, её мать бежала к ней с утешениями, злобно оттолкнув по пути Кристину: «Чего ты ржёшь, тварь?!»
Настроение сразу ушло, словно померк день, хотя и солнце всё так же светило, и зелень играла с ветром, и всё ещё был выходной. Кристина вспомнила себя прежнюю, грубо рявкнула: «Сама тварь»,– и заторопилась прочь. Быстрей из парка. Ей надо в школу. В ту школу, где когда-то учился Виталя, и где она вылила ему на брюки сухофруктовый компот. Пусть знает, что у него есть дочь. Ему будет от этого плохо. Но не ей одной должно быть плохо в этой жизни. Плохо должно быть всем. И даже сволочи, которая обозвала её тварью. С этой мыслью Кристина остановилась, подняла с земли сухую длинную палку и со всей силы бросила её в сторону ругавшейся тётки. Палка упала в лужу и обдала мамашу грязными брызгами. Кристина зло засмеялась. Женщина вскрикнула, покрутила пальцем у виска, подхватила самокат и, сердито дёрнув дочку за руку, убралась восвояси.
– Вот так.
Кристина, довольная своей проделкой, невозмутимо продолжила путь. Суббота. Школа ещё работает, и директор должна быть на месте. Так она думала.
Но директора, добродушной пожилой женщины, которая ей помнилась, в школе уже не было, а заведующая учебной частью оказалась незнакомой. Она удивилась неожиданной просьбе найти адрес ученика без фамилии, который...
– ...он закончил лет пять назад, или четыре. Точнее не знаю,– мялась Кристина. – Я училась в «А», а он, кажется в «Б». Или в «В». Я не помню... Простите. Но звали его Виталя. Это точно!
– Так, ладно,– взяла инициативу в свои руки завуч. – Когда вы окончили школу?
Кристина смутилась. Тоже новое чувство. Но обдумывать его было некогда.
– Я не... Я была... в больнице. В такой... – сделала жест рукой у головы. – Долго.
– А-а... – изменилась вдруг в лице женщина. Глубоко изумлённая, она поднялась из-за стола. – Вы Хмельницкая, да? Как там... Катерина?
– Кристина,– произнесла она, и щекам её вдруг стало невыносимо жарко. – Я пойду. Извините.
Она попятилась, наткнулась на спинку стула, оттолкнула его, так что он упал, и бросилась вон из учительской. «Да подождите вы!» – крикнула ей оторопевшая завуч и вышла следом. Раскрасневшаяся девушка стояла у колонны перед выходом. Рядом насторожённо застыл охранник – среднего возраста, весь в конопушках.
– Валентина Евгеньевна, всё нормально? – спросил он, кивая на беглянку.
– Да, всё хорошо. Хмельницкая, вернитесь. Я помогу.
Кристина помедлила, недоверчиво, словно ища поддержки, взглянула на мужчину, но затем послушалась и пошла обратно.
Вечером, дома, стоя у окна и всматриваясь в прыгающих по веткам подрезанной липы синичек, она с теплотой вспоминала произошедший разговор. Нет, завуч не назвала адрес Витали, но пообещала организовать их встречу. Почему?.. На этот вопрос ответ был чуточку туманным: «Надо же прояснить всё...» Кристине и в голову не пришло, что её попросту используют.
Об истинных мотивах Валентина Евгеньевна, разумеется, умолчала. Ведь о том, что случилось с шестиклассницей несколько лет назад, до сих пор знали и помнили, и считали это трагедией, недосмотром школы. Были сделаны выводы, назначены и понесены наказания. «Единичный случай для образцового прежде заведения стал серьёзным уроком учителям и учащимся». Так и сказали! Едва она приступила к работе. Но виновнице переполоха, конечно, не нужно знать, что её используют для выяснения всех обстоятельств досадного дела. Кто был отцом ребёнка, тогда так и не узнали.
Валентина Евгеньевна ещё немного подумала, провожая взглядом выходящую за ворота школы девушку, и уже без колебаний связалась с директором. А через неделю самолично позвонила Виталию Борисову.
Виталий Борисов отдыхал от нервной работы в колл-центре и наслаждался мало того, что заслуженным, так ещё и приятным отпуском. За месяц до описанных событий они с Ларой, его невестой, подали заявление в загс, и уже через две недели собирались пожениться. Телефонный звонок «из прошлого», как мелькнуло у него в голове, застал врасплох. Неприятное удивление в начале разговора сменилось ещё более неприятным беспокойством в конце. Незнакомая училка знать, конечно, ничего не могла, но Виталию не понравился сам факт того, что его сочли уместным вызвать в школу на какую-то сомнительную встречу. Мало ли, кто что хочет. И мало ли, кто кого ищет. Он всех забыл. И вспоминать не хочет. Тоже мне, «жди меня» придумали! Он так и сказал: «Извините, но я в тэвэ шоу не участвую. У меня свадьба». И положил трубку.
Наверное, это было грубо. И он даже пожалел о выбранном тоне, однако поспешил заесть угрызения совести двумя пирожками с маком. Заварил крутой чай, уселся на балконе и торопливо, словно за ним гнались, проглотил обе булочки. Пока ел, успел в очередной раз вспомнить свою последнюю встречу с несчастной Криськой. Сколько сил ему стоило не выдать себя, когда косяками пошли разбирательства. Сколько нервов потратил, пытаясь забыть то, что она сказала ему, и то, что он ответил ей. Она облила его компотом! Он ненавидит с той поры это пойло. Из-за чёртового компота его допрашивали пять раз. Или больше. Как будто из-за него она пропала! Он твёрдо стоял на своём: она дура, потому и облила. В конце концов, отстали. И вот тебе на! Через две недели у него свадьба, а Криська вздумала зачем-то его искать.
Виталий поморщился. Внутри что-то ёкало и не давало покоя. Все эти годы он, нет-нет, да и возвращался к мыслям о первой девочке, с которой «был». Она нравилась ему, и сильно. Со временем многие чувства ушли, но чувство вины осталось. И от него нужно было как-то избавляться.
Он посидел ещё немного и принял решение. Позвонил отцу, сказал, что вечером задержится, после чего набрал номер Лары и предупредил, что прийти не сможет. «В общем, скажи матери, если позвонит, что я у тебя. Да всё нормально, просто нужно кое с кем встретиться и кое-что решить. Я зайду потом». – Виталий старался быть спокойным, но получалось не очень, и он второй раз за день почти бросил трубку.
Тем не менее, от задуманного не отступился и ближе к вечеру, исколесив полгорода, нашёл-таки через десятые руки новый адрес бывшей подружки. Наслушавшись разного, он ожидал увидеть опустившуюся, нечёсаную и «датую» деваху. Но на короткий поздний звонок дверь квартиры на первом этаже открыла симпатичная, одетая по-уличному девушка в лёгком макияже, с толстой русой косой через плечо, и по ней вот, по этой знакомой с детства косе, Виталий и понял, что перед ним Кристина. Он растерялся и не знал, что сказать.
– Проходи,– пригласила она. – Я только с работы.
– Ты... узнала меня? – удивлённый, он ступил через порог. – Я тебя почти нет...
– А я помню. И я тебя искала.
– Зачем?
Он прошёл за ней в комнату, куда тут же заглянула неведомо откуда взявшаяся старушка в пёстром халате и забрызганном маслом переднике.
– Это кто это? – строго осведомилась старушка, и её маленькое сморщенное лицо округлилось и разгладилось. – Ты смотри мне тут, шашни-то не устраивай!
– Дарья Матвеевна, это со школы. Он скоро уйдёт.
– Ну-ну,– качнула головой та и неожиданно благодушно спросила: – Чайку-то налить?
Кристина улыбнулась и кивнула. Дарья Матвеевна вышла, через секунду с кухни раздались звуки вынимаемых из шкафчика чашек.
– Кто она? – чтобы завязать разговор, спросил Виталий, присаживаясь на стоявший у окна диванчик.
– Моя хозяйка. И мне нужна твоя помощь.
– По поводу?..
Кристина присела рядом, Виталий подвинулся.
– У нас есть ребёнок, знаешь? – произнесла она, не глядя на него.
Он напрягся, и даже слегка вздрогнул.
– Н-нет, откуда же мне знать. Догадывался. Ты пропала, а в школе никто ничего...
– Хочешь его увидеть? Её...
– Хочу! – он и сам не ожидал, что его это так взволнует.
Кристина поднялась, взяла со стола ноутбук, открыла и... Виталий увидел прямо на «рабочем столе» лицо улыбающейся девочки.
– Но это же ты? – удивился он.
– Нет, это Арина. Но сейчас её зовут Оля.
– Это как?
– Вот так. Она живёт в другой семье и даже не знает, что есть я. И ты... Я хочу её вернуть.
– Ну а я тут при чём?
Он уже и понял – «при чём», но так хотелось оттянуть эту её просьбу, которая требование, что пустой вопрос сам собой слетел с губ.
Кристина смотрела на него без жалости.
– Я хочу,– сказала она,– чтобы ты прошёл тест на отцовство. Так мы сможем доказать, что Оля - наша дочь. Ни ты, ни я не писали от неё отказ. Про тебя не знали, а у меня никто не спрашивал. Мне не нужно от тебя ничего! - горячо добавила она, заметив, как застыло его лицо. - Мне не нужны деньги, я не буду тебе мешать! Но мне не отдадут её! А тебе могут.
- Почему же... - он откашлялся и тоже встал с дивана,- почему тебе её не отдадут?
- Потому что я стою на учёте в психдиспансере. И два раза в год прохожу обследование. У меня справка, я инвалид детства.
- Как так?!.. - Виталий ошарашено посмотрел ей в глаза. - Ты же нормальная!
- Нет, Виталя, - девушка горько улыбнулась. - Я ненормальная. Я даже школу не закончила. И я мою туалеты и меняю памперсы в ОКБ*.
В это время они оба заметили прижавшуюся к дверному косяку хозяйку. Та держала в руках бокалы с чаем, и из левого, чуть накренённого, потихоньку стекала на пол горячая струйка.
- Дарья Матвеевна,- растерянно произнесла Кристина. - Простите. Я не сказала... сразу. Давайте я возьму.
Она сделала шаг в её сторону, та опасливо посмотрела, но один из бокалов передала. Второй принял подоспевший Виталий.
- Посидите с нами? - спросил он, подвигая к журнальному столику кресло. - Нам бы не помешал совет.
И так, втроём, они засиделись допоздна. Дарья Матвеевна, насторожённо восприняв новые для неё вести, спустя несколько минут уже бойко участвовала в разговоре. Она заняла противоположную позицию и взывала к совести, пытаясь отговорить «молодых и неразумных» от того, что они задумали. «У неё же семья! Вы о девочке-то подумайте!» - увещевала она. «Я о ней и думаю! - парировала Кристина и вновь показывала фотографию, на которой Оля стояла у ёлки и грустно смотрела в пол, в то время как приёмная мать улыбалась в объектив фотокамеры. - Эта тётка занята собой!»
Виталий отключил раза три уже звонивший смартфон и, страшно удивляясь самому себе, принялся за разработку казавшегося поначалу фантастичным плана по возвращению дочери. Секундная мысль о том, что всё похоже на увлекательную игру, а на самом деле ему это не нужно и даже вредно, уступила место эйфории новых ощущений. Он отец. Он - отец! Ему двадцать лет, а у него уже такая большая дочь! Симпатяшка. И, вероятно, уже ходит в школу. И кто-то дёргает её за косу, как это делал в своё время с её мамой он. И как бы хорошо им было втроём! Под одной крышей. Одной семьёй.
От последней мысли Виталий прервался на полуслове и едва не опрокинул на пол третий бокал с чаем. Какая семья?! У него же свадьба. И невеста не Кристина.
Он ненадолго ушёл в себя, но хозяйка записала его смятение в свою пользу и, заполняя паузу, страдальчески, с нажимом, сказала:
- Подумайте. Подумайте, что вы делаете!
Виталий хмуро посмотрел на неё, затем на разрумянившуюся Кристину и - неожиданно для всех - согласился.
- Хорошо. Я подумаю. А сейчас поздно, меня ждут.
Он ушёл быстро, оставив в недоумении старушку и в растерянности Кристину. Ночная свежесть окончательно охладила его пыл и осадила уверенность. Вернулись прежние мысли о третьесортном шоу, в которое его втянули, а он, как дурак, втянулся... Сошёл флёр радости и оголил некрасивую правду. «А правда в том,- произнёс он, стоя перед дверьми своего подъезда,- что мне нахрен не нужна ни дура Криська, ни её чужая дочь. Ещё и денег потребует. Вот я вляпался. Дебил!»
Кульбиты настроения вызывали дикое раздражение, домой идти не хотелось, но деваться было некуда. Пожалуй, впервые за тот год, что он был знаком со своей невестой, мысль о том, чтобы пойти к ней, просто не пришла ему в голову. А когда таки пришла, то показалась невыносимой. В сравнении с тем, что произошло с ним за этот день, вся предыдущая жизнь рисовалась теперь какой-то мультяшной.
Он побродил вокруг дома, вспомнил про телефон, достал и, разблокировав, набрал номер Серёги, того самого, с которым дружил ещё в школе. В половине четвёртого утра Виталий не надеялся на отклик, но спустя полминуты длинных гудков сонный голос Пузыря недовольно прозвучал. «Какого хрена?.. - вопросил он. - Мне на работу». Однако лучший друг на то и лучший, чтобы в любой час весны и ночи прийти на помощь, даже если спал. Через пятнадцать минут Виталий поднялся к нему в квартиру, и тихонько, стараясь никого не разбудить, они скрылись в комнате друга. До шести проговорили, искурив на двоих полпачки сигарет. В шесть встал отец Сергея и сильно обеспокоился, застав с утра пораньше незваного гостя на кухне. Друзья отшутились и кое-как убедили его, что всё в прядке. После чего Виталий поспешил уйти.
На душе стало полегче: друг принял сторону Дарьи Матвеевны и ни в какую не соглашался с доводами Кристины. Но не столько потому, что это будет плохо для ребёнка, сколько потому,- и он повторил это несколько раз: «...что это будет плохо для тебя!» Действительно, ещё вчера всё было безмятежно, так зачем сегодня создавать самому себе проблемы? На ровном месте, из ничего. Он даже не видел эту девочку! Он даже точно не знает, его ли она дочь, может, Кристина нафантазировала? У неё справка, она жила в психушке, и всё её поведение сейчас подтверждает, что она ненормальная. Так успокаивал Виталия друг, и так уговаривал себя он сам.
Два с половиной месяца назад София Эдуардовна отпраздновала юбилей - пятьдесят лет. Отпраздновала более чем скромно: в школьной столовой с избранными коллегами. Коллеги - все женщины - долго думали, что подарить, даже советовались с юбиляршей, но она опрометчиво отшутилась: мол, чем дороже, тем лучше. И педагоги... подарили ей именной сертификат. На путешествие. Как принято говорить сейчас - сочли это разумным. Бюджетная зарплата... Маленький ребёнок... Старая больная мать. Выкроить средства на заграничный отдых для учителя литературы было, действительно, непросто. София Эдуардовна растерянно улыбалась, принимая бумаги, но внутренне металась подбитой птицей: «Что? Куда? Зачем?! Дуры! Какие же вы дуры-то!»
Дуры не дуры, а ехать придётся. Документы оформлены, вещи наполовину собраны, и даже деньги подкоплены. Оставалось две недели до намеченной даты. И оставалось найти того, кто присмотрит за дочкой и матерью эти десять отпускных дней. Мать за последний год сдала сильно. Если раньше на ней держалась семья, то с прошлого лета всё изменилось. Две семёрки в возрасте счастья старушке не принесли: она стала забывчивой, неопрятной и раздражительной. Однажды - хорошо хоть Оля не слышала! - предложила вернуть девочку обратно в детдом. Сказать, что София Эдуардовна была в шоке - не сказать ничего. Ей, конечно, и самой не раз приходили в голову такие мысли, но одно дело - думать, а другое - говорить или даже делать. Однако она предпочла избежать ссоры: всё-таки семь лет прошли спокойно благодаря именно терпению матери. Которая сидела с часто болеющей внучкой, бегала по врачам, водила её на всякие «развивайки», так что уже к пяти годам Оля самостоятельно читала и решала простейшие арифметические задачки. Но была при этом страшной непоседой. И мать, по-видимому, устала...
У Софии Эдуардовны терпения и времени на дочь не хватало вообще. Она была переполнена школой, классным руководством и чужими детьми. В её жизни так и не случилось любви, хотя было несколько непостоянных и женатых партнёров. После появления девочки они испарились один за другим. О том, что дочка у неё приёмная, знали немногие. Скрыть совсем этот факт не получилось, и София Эдуардовна постаралась извлечь из него хоть какую-то пользу. Один из прежних любовников, весьма состоятельный, надо сказать, узнав о трёхмесячном ребёнке, взявшемся из ниоткуда, окольными путями выяснил, что это всё же не его дитя (София тогда предпочитала загадочно помалкивать), и на радостях обставил им мебелью детскую комнату. После чего в её доме больше не появлялся. Другой без обиняков спросил, зачем ей на старости лет такой геморрой, ведь всё было просто отлично, а теперь - «как-то... так». И скривился над детской кроваткой. София спокойно возразила, что раз ей не дал детей бог, то почему бы не взять то, что даёт государство. И да, на старости лет. Не за пресловутый стакан воды, а просто потому, что два одиночества вместе - это уже семья. «Ты сама-то веришь в это? Какая из тебя семья?» - хмыкнул тот, другой, и тоже ушёл безвозвратно. А София задумалась. Уже не в первый раз за те неполные пятнадцать месяцев, что в её доме воспитывалась отказница. Да, поначалу это слово просто преследовало! Даже во сне. Потом отступило. Но тепла к девочке всё не было и не было.
- Чужое - оно и есть чужое! - в сердцах ответила однажды на упрёк: «Совсем ты с дитём не занимаешься».
- Так а зачем брала? - опешила мать.
- А ты будто не знаешь. Свербело! Ребёнка хотела до одури!
- Так ты от Вовки хотела,- наивно колупнула болячку мать.
- Ну да. Наверное... - и София с тоской посмотрела на игравшую в кроватке дочь. - А теперь, как тот Вовка сказал, «как-то так».
Неудивительно, что Оля больше прилипала к бабушке, чем к ней. И слушалась охотнее тоже бабушку, а Софию доводила капризами и шалостями, и раз даже заявила, что найдёт себе другую маму, раз эта её не любит. Итогом столь колких отношений стало то, что в первый класс Оля пошла не в мамину школу, а в ближайшую к дому, чему сама девочка была рада. Да и выглядело это не более чем заботой о её досуге: зачем тратить по часу на дорогу туда-обратно, если можно на переменке сбегать пообедать к бабушке, а после уроков возле дома погулять. Но сколь не уговаривай себя, истину не спрячешь. От приёмной дочери София Эдуардовна устала. И поездка за границу всё-таки пришлась кстати - несмотря на сопутствующие сложности.
Женщина вышла из воспоминаний, окинула взглядом разложенные на журнальном столике вещи, в сотый раз повертела в руках солнечные очки, так и не решив, стоит положить их или всё же купить новые. Но, поверти она их даже в триста первый раз, результат был бы тот же. Потому что думалось, в общем-то, не об очках, а о том, куда девать девочку. С соседкой договорённость уже была, та по вечерам после работы будет заходить и проверять, всё ли в порядке. Ужин мать, слава богу, пока готовить в состоянии. Но выключить воду забыть может. Плита электрическая - заботой меньше. Обеды-завтраки в школе, продлёнка до пяти. Потому и решила ехать в конце учебного года, а не летом: куда бы иначе она пристроила дочь? А так - до вечера школа, вечером мать и соседка. И никакая няня не нужна, чужой человек в доме,- зачем?.. Тем не менее, душу царапало. Соседка вечером - ненадёжно. И хочешь не хочешь, но надо бы оплатить няню.
Измученная противоречиями, София Эдуардовна бросила очки в раскрытую сумку и поставила в сомнениях точку:
- Так, всё. Раз в день буду звонить. Мать и соседка - это нормально. Сэкономлю на очках, чтобы позвонить. ...Заходи, что ты хотела? - позвала она заглянувшую в комнату дочь.
Оля толкнула дверь, та ударилась о стену. София Эдуардовна привычно вскинулась, но увидев, как голова девочки втянулась в плечи, взяла себя в руки.
- Подойди ко мне. Всё хорошо. Чем ты занималась сегодня? - она поправила бретельку на её сарафане.
- Ты уезжаешь скоро? - дочь как-то хитренько заглядывала в глаза.
- В следующую субботу. Не начинай!
- Ну почему мне нельзя с тобой? Я тоже хочу на юг... - заканючила Оля и забралась на диван.
- Так, ноги на пол! Мы же сто раз говорили об этом,- внутри опять всё закипало.
- Но я без тапок! Бабуля разрешает,- недовольно пробурчала Оля. И слезла с дивана совсем. - Ну почему-у?..
- И опять ты отговариваешься! Тебе слово - ты двадцать. Уроки сделала?
- Да,- дочь сердито дёрнула её за подол платья и убежала в свою комнату.
София Эдуардовна вздохнула: надо бы переодеться в домашнее. Но сначала - сходить в магазин. Колбаса, хлеб, курица... И купить, наконец, эти синие очки! Не дают они ей покоя.
- Оля, я буду через полчаса, посмотри за бабушкой,- скороговоркой сообщила в глубину квартиры и, уходя, заглянула в кухню: - Мам, я скоро! Приглядишь за ней?..
- Иди, иди уже, приглядимся, - не поднимая головы от плиты, махнула рукой щуплая старушка в ночной сорочке.
И София Эдуардовна ушла.
Спустя несколько минут из детской, щёлкая шариковой ручкой, выглянула Оля. На цыпочках прокралась в комнату матери, вытащила из-под журнального стола дорожную сумку и, раскрыв её, начала самозабвенно в ней рыться. Она знала, что ищет. Главное, чтобы это было именно там, а не где-нибудь ещё! Девочки в классе рассказывали, что поехать в отпуск с родителями можно, только если у тебя тоже есть паспорт. Или хотя бы твоё имя в паспорте мамы. «Ага! Вот где!» - торжествующе прошептала Оля, убрала за уши мешающие волосы и осторожно расстегнула молнию в незаметном кармашке на дне сумки. Заграничный паспорт действительно был там. Оля вынула его, налюбовалась красивой обложкой, подумала «какая-то странная» на фотографию матери, с интересом полистала, удобно уложила на пол и - аккуратно, словно в тетрадке, вписала свои имя и фамилию на свободный листик. На всякий случай достала ещё и второй паспорт, куда тоже вписала своё имя. Довольная, спрятала документы обратно в потайной карман, закрыла вещами, сумку застегнула и задвинула под стол. Всё. Теперь она не сможет поехать без неё. Мамы же не должны ездить на юг без детей? Не должны. Вот они и поедут вместе. Если мама глупая и не додумалась, как всё устроить, то это не значит, что и дочка у неё глупая тоже.
- Ба! Я гулять! - крикнула немного погода Оля и, не дожидаясь ответа с кухни, быстро, пока не вернулась мама, убежала на улицу.
- Ну, прости, Лар, ну сдох у меня телефон. А интернет, как назло, вырубили! Я потому и пришёл тогда, чтоб ты не волновалась,- неловким поцелуем Виталий попытался загладить вчерашнюю вину.
- Ты опять небритый, у меня же раздражение! Вот где ты целый день пропадал? И вчера? И вообще всю неделю. И что ты там всё время ищешь? - возмущённая Лара высвободилась из объятий жениха и закрыла дверь в комнату, чтобы родители не услышали ссору.
Они собирались в кино, но Виталий надолго завис в сети на планшете и, кажется, не заметил, что у его невесты новое платье, новая причёска, и новые - смешно сказать, как в анекдоте,- брови.
- Ты хоть не ври, а? - девушка вновь отстранилась от виноватой ласки. - В одиннадцать вечера тебе приспичило меня успокоить. Ну да, как же! Виталь, что происходит? Это кто? Что ты скрываешь?
- Да ничего я не скрываю! - психанул вдруг Виталий и закрыл страницу соцсети, куда заглядывала Лара. - Ты хочешь сказать, что после свадьбы будет вот это всё?!
- Что «всё»? Что «это»?! Не делай из меня крайнюю, если сам виноват! - взвилась и Лара. Её причёска тут же растрепалась, волосы из-под заколки выбились на лоб.
- «Это всё» - вот такой контроль. Тотальный. Ты мне не мать, чтоб я отчитывался. По девкам я не бегаю, если тебя это интересует, а что я делаю в сети, и сколько провожу там времени, тебя не касается! Заруби себе! Пока не поздно. - Он отбросил планшет на кресло, метнулся к двери. - Я не хочу в кино. Мне надо подумать.
- О чём?.. - Лара, сдерживая слёзы, встала перед ним. - Виталь, ну прости, я давлю... Просто мы то и дело ссоримся, я не понимаю... Отец вчера сказал, что, может, я одна в загс собираюсь, мы столько денег уже потратили! Разве можно всё отменить?! Виталь...
- Лять! Как всё задолбало! Нахера я вообще мать послушал? Мне двадцать, год как с армии. Какого вообще хера?!.
- Вит...
- Да пошла ты.
Им овладела бессильная ярость, в голове взорвался белый адов цветок, распустился от края до края, поглотил разум, обнажил чувства: глубокое, всеобъемлющее одиночество и - страх.
Как безумный, он искал в сети всё, что касалось этой девочки - Оли, и её матери с фото. Он не верил, не хотел верить, что бывшая подружка сказала правду, но знал, понимал, чувствовал, что так оно и было. Неожиданное следствие его детской любви вдруг обрело плоть, кровь и русую косу до пояса. Он догадывался, что так быть может, но не знал наверняка. А теперь что делать с этим знанием?.. Что теперь делать с собственной жизнью? Оставить всё, как есть, жениться, жить, словно нет в этом городе его дочери? Похожа ли она на него? Вот что он искал-выпытывал в немногочисленных снимках в инете. Но себя не видел. Только Криську. Копия. Это злило, ведь он тоже должен быть там, в ней, в этих глазах, губах, иначе зачем ему за неё бороться? Зачем ему ломать свою жизнь, если в ней нет ничего от него?! Наверно, да, хватит маяться, и Лару доводить, в субботу свадьба. Никто ничего не знает и никто ничего не скажет. К чему такие нервы?!.
Он двинул кулаком в стену, стерпел боль, повернулся к Ларе и примирительно сказал:
- Иди ко мне. Я дурак. У меня просто крыша едет. Свадьба, всё такое...
Она тут же кинулась к нему, целовала исступлённо, боясь, что он передумает, уйдёт, и не будет ни свадьбы, ни его, а только напрасно взятый кредит и позор брошенной невесты. Не всё в порядке было в этом королевстве. Не всё.
Родители Лары - предприниматель зрелых лет и тележурналистка чуть моложе - напряжённо вслушивались в ссору в соседней комнате и недоверчиво, но с облегчением восприняли её окончание. Пережить бы благополучно субботу, подумал каждый из них.
О том же, о «пережить бы благополучно субботу», думала и София Эдуардовна, принимая позднюю пенную ванну. В день отлёта синоптики пообещали красный уровень опасности, фактически ураган. Вылет, скорей всего, задержится, но главное - улететь и до-лететь. Она так устала... От работы, от дома, от родной матери и чужих детей. Устала быть одна, и устала всё время о ком-то думать. И кто бы представлял, как она устала от приёмной дочери. Эта невыносимая девочка всё делает наоборот, и даже обнимает тогда, когда её просят этого не делать. Как же она ошиблась... Как ошиблась! Невозможно полюбить чужое дитя. Даже если растишь его с пелёнок. Не те глаза, не такой нос, а какой упрямый характер! Из-за этого к году милая поначалу Ольгушка как-то сама собой стала просто Олей. «Дочка» же ушла из обихода напрочь. Девочка ладила с бабушкой, но единственно потому, что та ей во всём потакала. Но ребёнку нельзя разрешать всё! Это только делает её ещё более капризной и неуправляемой. Вот вчера сломала её солнечные очки. Просто специально взяла и сломала! Потому что на прошлой неделе услышала звон и не поняла, где он. «Сэкономлю на очках, чтобы позвонить домой», - сказала тогда София сама себе. А Оля услышала и поняла по-своему. Но не покупать же теперь ещё одни... Пусть будут старые.
Эти десять дней на турецком море должны вернуть её в русло нормальной человеческой жизни - той, ради которой каждый и появляется на свет. Жизни ради себя, своих желаний, ублажения своего «я», эго и альтер-эго. Всего того, чего ей так не хватало долгое время. Для себя. Для... Себя...
София вылила в воду остатки пены для ванны и открыла кран. Пусть всё запенится. Пусть будет много-много пены. Если уж не дано ей снимать сливки.
Всю прошедшую неделю Кристина занималась подготовкой к самому важному событию в её нынешней жизни - к восстановлению родительских прав в отношении отнятой восемь лет назад дочери. В интернете она нашла несколько сайтов бесплатной юридической помощи и, зарегистрировавшись на каждом под своим настоящим именем, начала задавать одни и те же вопросы. Можно ли вернуть усыновленного ребёнка обратно, если мать не давала согласие на его изъятие? Что для этого нужно? И если нельзя, то что сделать, чтобы стало можно?..
Среди многих коротких и жёстких ответов со ссылками на статьи закона, отрезающими даже надежду на счастливый для неё исход, Кристина получила и несколько чисто человеческих советов. Одному решила последовать незамедлительно. Съездила и записалась на приём к депутату. Чтобы не идти к нему с пустыми руками, вытребовала, а фактически - украла, у матери документы на отказ от её ребенка. Они едва не подрались из-за этой бумажки. И Кристина не отступила первая. Мать бросила в лицо ей конверт с документом, упала на кровать и зарыдала в голос. Спустя минуту, взяв себя в руки, вновь принялась увещевать.
- Ну зачем она тебе? Зачем?!
- Она моя и должна быть со мной, - стояла на своём дочь.
- Ты ж её не знаешь. Ты её не любишь! Она не нужна тебе.
Мать всё ещё пыталась достучаться. Но Кристина была непреклонна.
- Я потеряла из-за неё восемь лет жизни. Между прочим. Я её родила. И я от неё не отказывалась. Это сделала ты.
- Криська! - от последних слов внутри у женщины вновь всё сжалось. - Она - ребенок, не кукла. Ты понимаешь? Я сделала, как лучше для неё. Ты была не готова. И у неё всё это время была мама.
- Она не её мама! - Кристина аж зашипела.
-...но она считает её мамой. Как ты не поймёшь? Она не знает никакой другой мамы. Ей восемь лет! Для неё это будет страшное горе! Ты понимаешь?!
- У меня тоже горе! - белая, как кипень, в растрёпанной одежде и с взлохмаченными волосами Кристина заходилась от ярости. - Обо мне почему никто не думал? Ты обо мне почему не думала?! Мне было двенадцать!
- А мне тридцать! И я не могла тащить на себе ещё и её.
- Да ты даже не сказала, кого я родила. Ты сдала меня в психушку! Почему для неё ты сейчас стараешься, а для меня палец о палец не ударила? Что за справедливость такая - ей всё, а мне ничего?
- Хорошо,- мать измученно встала с кровати. - Делай, как знаешь. Помогать я тебе не буду. По суду её тебе не оставят. А жизнь ты ей поломаешь.
- Она моя! И точка.
Кристина с облегчением выдохнула, выходя из родного когда-то дома.
...Встреча с депутатом неожиданно порадовала. Средних лет, энергичный и приятный внешне мужчина с большим вниманием отнёсся к тому, что, поминутно сбиваясь и переводя дыхание, рассказывала Кристина. Она сумела избежать слёз, но ком в горле давил всё время, от чего голос её дрожал и ломался. Кожаный диванчик, поначалу прохладный, быстро нагрелся от её возбуждённого и жаркого тела. И девушка с готовностью отозвалась на предложение хозяина кабинета выйти на воздух - на балкон. Вид со второго этажа открылся прекрасный. Росшие в отдалении берёзы мерцали нежной зеленью. Ухоженный внутренний двор желтел одуванчиками. Кристина с трудом отвела от них взгляд. Повернулась лицом к народному избраннику, впервые прямо посмотрела ему в глаза. Светло-серые... А волосы тёмные. Красиво...
- Скажите правду. Вы правда думаете, что есть шанс? Что мне вернут её?
Он взглянул на неё с сочувствием. Взял за плечи. И сказал совсем не то, что она ожидала услышать после сорокапятиминутной беседы.
- Ты очень красивая девушка, Кристина,- сказал он. - Настоящая русская красота. Я старался поддержать тебя. Проникся твоим несчастьем... Но, к сожалению, этого мало, чтобы тебе вернули дочь. Если она счастлива в той семье, если на них никогда не поступало жалоб и, тем более, если она не знает, что её удочерили, шансов нет никаких. Единственное чудо, которое может произойти, это если та женщина сама откажется от приёмной дочери.
- Сама?.. - эхом вторила Кристина, и тихие слёзы потекли, наконец, по её щекам.
- Да. Только так,- подтвердил депутат. - Я очень, очень - искренне и от души! - сочувствую тебе. Но лучшее в этой ситуации - оставить всё, как есть.
- Но как же я тогда узнаю, согласна ли отказаться она от моей Арины? Если оставлю всё, как есть... Или дело в том, что я ненормальная?
Депутат улыбнулся и отпустил её. Показал рукой, что надо вернуться в офис. Сопроводив до двери, завершил встречу словами:
- В чём-то ты даже нормальнее других. И дело действительно не в какой-то справке. А в том, что лучше для ребёнка. Важно это понять. Если ты согласна не делать глупостей, я помогу найти Софию Эдуардовну. Чтобы вы поговорили, и, возможно, она не станет препятствовать вашему с Ариной знакомству. Но для этого, как я уже сказал, девочка ни в коем случае не должна знать, кто ты ей.
- Хорошо, я поняла. Спасибо вам. Я позвоню.
Пока Кристина спускалась по лестнице, она была уверена, что так действительно будет лучше: депутат найдёт усыновительницу, заставит себя выслушать, и София эта, Эдуардовна, позволит увидеться с дочкой. Но, едва оказавшись на улице, вдруг растеряла всю уверенность и увидела прошедшую встречу в совсем другом свете. Приятный во всех отношениях народный избранник точно так же, как и её мать, хотел не навредить девочке. А как при этом будет жить и чувствовать себя Кристина, ему было, в общем-то, всё равно. Да, он может устроить встречу. Да, ей могут позволить увидеться с дочерью. Но эта дочь никогда не узнает, кого и зачем к ней привели знакомиться. Зачем восьмилетнему ребёнку водить дружбу со старлеткой? С этого неприятного вопроса начался её недавний разговор с депутатом. Так он сходу, ещё не вникнув в ситуацию, отреагировал на первый сбивчивый ответ: «Вопрос какой?.. Мне надо подружиться с девочкой, ей восемь лет». Потом он извинился, предложил чаю и конфет, и Кристина повелась на его любезность и доброту. А теперь поняла, что он просто ловко её провёл. И поэтому! Она сама сделает всё, что надо. Но ему об этом не скажет. Пусть, пусть он найдёт эту тётку! Она пообещает быть паинькой. Только пусть он её найдёт!
Приняв решение, на следующий день после работы Кристина вернулась в учреждение, буквально взлетела на второй этаж и, проигнорировав предупреждающий жест оторопевшей секретарши, распахнула дверь в кабинет депутата.
- Да! Олег Юрьевич! Да, я согласна на всё, о чём вы говорили. Только найдите её, пожалуйста. Софию эту, Эдуардовну!
Олег Юрьевич в замешательстве прервал беседу с посетителем, сидевшем на жарком кожаном диванчике. Удивлённо кивнул и, показалось ей, даже не узнал...
- Я Кристина,- напомнила она растерянно. - Вчера мы говорили...
- А-а... Да. Да, я помню. Оставьте на ресепшен номер своего телефона. Я отзвонюсь, когда что-нибудь узнаю. Сейчас, извините, занят. Нам ведь вчера не мешали?..
Она покраснела и вышла. Но в приёмной настояла, чтобы девушка записала её телефон в ежедневник. И взяла из держателя визитку.
- Я буду звонить, - пояснила удивлённому взгляду. - Если он забудет.
- Не забудет, - съязвила секретарь. - Вы ж у него одна такая.
И Кристина окончательно поняла, что всё было зря. Надеяться теперь стоило только на себя.
В четверг вечером, за два дня до свадьбы Виталия, она постучалась к нему домой. Да, она вспомнила дом и квартиру, где когда-то проводила немало времени. Постепенно она вспомнила почти всё из той поры, когда «деревья были большими».
Быстро сменив домашнюю футболку на трикотажную синюю хэнли, Виталий (он собирался к невесте) открыл дверь и застыл на пороге: Кристина распустила волосы и надела яркое сиреневое платье. Коротенькое и простое, оно очень хорошо облегало фигуру и подчёркивало высокую грудь.
- Я войду?
Она вошла, не дожидаясь ответа. Чувствовала себя уверенной, сильной и правой. Что бы ни придумывал сейчас в оправдание своего бездействия её бывший парень, всё это не имеет никакого значения. Она вернёт себе дочь, даже если весь мир будет против.
- Ты зачем здесь? - Виталий посторонился, пропуская её в прихожую. - Я женюсь в субботу.
- Женись. Но не забудь помочь мне. Я сходила к депутату, он пообещал найти ту тётку.
- К депутату?! И он тебя принял? Ну ты даёшь.
Виталий почувствовал что-то вроде восхищения. И - беспокойства. И ещё - опять! - страха... Эта девушка, прежде такая понятная, теперь всё больше пугала его.
В заднем кармане джинсов завибрировал телефон. Снова Лара.
- Я чищу картошку,- соврал он в трубку. - Я помню. Но когда приду, мне будет лень, и опять поругаюсь с матерью. Ну да, такой вот - хотел к тебе, а в итоге стою в ошкурках. Буду позже.
Он засунул телефон в карман и вопросительно посмотрел на гостью.
- Пройдёшь? Родители по друзьям ходят.
- В ошкурках? - Кристина засмеялась и воспользовалась приглашением, прошла в его комнату. - А если она придёт и увидит меня тут?
- Не придёт. Мы с ней разобрались о моей личной жизни. Если она хочет быть со мной, то я хочу... у меня будет личная жизнь.
- Так а зачем женишься-то? Разве нельзя так?..
- Матери спокойней, когда за мной есть пригляд. Так она сказала. А отцу плевать.
- Понятно. Жена - нянька. А где жить будете?
- Что от меня хочешь ты? - осёк её Виталий.
- Я говорила. Тест на отцовство. Вот сюда надо будет сходить. - Кристина вынула из сумки сложенный гармошкой рекламный проспект. - Здесь дешевле всего. Но я даже могу дать денег. Если надо.
- Крись, ты меня за дурака держишь? Мне оно надо?! Признавать неизвестного ребёнка, которого у тебя даже нет?
- Виталя. - Она резким движением перекинула волосы с плеч на спину. - Ты лучше сделай, что я прошу. И когда она будет у меня, ты не услышишь нас и не увидишь. Если сам, конечно, не захочешь.
- А если нет? - он невольно сжал кулаки.
- А если нет, то когда я её верну - а я верну! - я испорчу тебе жизнь по полной. И алименты - это ещё не самое страшное.
- Лять!
- Точно. Держи. - Кристина сунула ему в руки красочную «гармошку», неожиданно озорно улыбнулась и пошла на выход.
Нет, Виталий определённо знал другую девушку. Эта Кристина - совсем не та Криська, что была в детстве. И даже не та, с которой он ещё раз познакомился пару недель назад. Когда же она успела так измениться? Или, может, такой и была?..
Он решил подумать обо всём после свадьбы. И о неожиданном ультиматуме - тоже.
Кристина вышла из подъезда, немного постояла, достала телефон и посмотрела время. Половина десятого. Депутат Олег Юрьевич должен быть дома, в кругу родных. Хорошо. Пусть будет. Но завтра, с утра пораньше, она вновь напомнит ему о себе. Хотя бы фамилию этой тётки он ей скажет. А если не скажет, то она пойдёт совсем другим путём. Через ребёнка. Не так уж много школ в их городе. За минусом коррекционной - двадцать три. До конца мая она обойдёт их все.
- ...и как вы себе это представляете?! - Олег Юрьевич в замешательстве встал из-за стола.
Кристина поднялась со своего неудобного места тоже. Она была в том же ярком платье, что и вчера. И сказала она ровно то, о чём думала вечером. Он ведь и не собирался ничего узнавать про приёмную мать её девочки. Всё, что он говорил, в чём убеждал и что обещал, было ложью. Пыль в глаза. Чтобы она забыла даже думать об идее вернуть дочь. А раз так - у неё развязаны руки. И она не обязана соблюдать чужие правила игры. И жизни.
- Я представляю это себе так. - Она холодно взглянула из-под низкой чёлки в вопрошающие глаза депутата. - Пойду сейчас, прямо отсюда, время десять, в ближайшую школу, к директору, и покажу фотографию дочери. Скажу, что у меня её украли, и она где-то здесь. По реакции станет понятно, знают её там или нет. Если нет, пойду в следующую школу. И потом снова в следующую. И снова в следующую... И я найду её, уж вы мне поверьте!
Олег Юрьевич в раздумье закусил нижнюю губу, нервно постучал пальцами по столу. Затем ослабил галстук и сказал:
- Хорошо! Не делай ничего до понедельника. Я узнаю, что это за женщина, и сообщу в опеку о ситуации.
- В опеку? Зачем?
- Ха. А ты думала, всё само собой решится? Без соцслужбы в этом деле ни один депутат шагу ступить не сможет. И приведи уже сюда своего бывшего парня. Отца ребёнка, я имею в виду. Твою мать мне тоже нужно увидеть. Она же писала отказ?
- Да, она. А Витале я только недавно сказала. У него завтра свадьба.
- Свадьба... И ты создаёшь ему такие проблемы! И женщине этой, которой благодарна должна быть. И матери заодно. Я вообще не понимаю, как возможно, чтобы не было под отказом твоей подписи. Она должна быть! Даже учитывая обстоятельства. Мне нужно видеть твою мать. В понедельник это можно устроить?
- Да. Я приведу её. Спасибо! Если вы мне опять не врёте...
- Я не вру. Всё уже как-то слишком серьёзно, как ураган несётся. К слову, на завтра ураган передавали... И я прошу - не делай глупостей! Обещаешь?
Олег Юрьевич подошёл к кулеру у стены, налил ледяной воды и одним глотком выпил.
Кристина накручивала на указательный палец прядь распущенных волос. Она по-прежнему не верила тому, что говорил депутат, но до понедельника ведь можно и подождать? Или всё же начать обходить школы?..
- Обещаю. Я могу идти?
Она бесстрастно посмотрела на растерянного донельзя депутата и вышла из кабинета. Да. Как же эта встреча не походила на ту, первую. Сегодня солировала она. А он не знал, что делать...
Тем не менее, едва девушка вышла, Олег Юрьевич полез в телефон. Нашёл нужный контакт и нажал на вызов. Вопрос нужно решать, и решать быстро. Иначе, подумал он, этот ураган по имени Кристина снесёт не только какую-то там приёмную мать, но и его самого из депутатского кресла. Да-а, оплошал. Не раскусил сразу...
Суббота у Софии Эдуардовны не задалась с самого утра. Во-первых, позвонили из опеки - и она так и не поняла зачем. Что-то обтекаемо-невразумительное насчёт дочери, фотографии, возможных проблем и помощи, если понадобится. Попросили подойти к ним в понедельник, а узнав, что она улетает на две недели за границу, забеспокоились ещё больше. «Вы уезжаете с дочерью?» «Нет, - отрезала София Эдуардовна. - А что, в этом и есть проблема?» В трубке растерянно помолчали, после чего женский голос вежливо уточнил: «Но за девочкой есть кому приглядеть?» «Разумеется. А как иначе!» «Хорошо. Если так. Но на следующей неделе к вам придёт наш представитель. Предупредите родственников», - ответила проверяющая и завершила разговор.
Это было плохо. Это было очень плохо! Социальные службы поначалу навещали их регулярно, но условия проживания девочки нареканий не вызывали, и уже года два как опека не беспокоила. Что произошло, если они так вдруг засуетились? Да ещё и так не вовремя... Неужели эта девчонка что-то натворила? Но разбираться сейчас с тем, что могла совершить Оля, было некогда. К тому же, дочь с утра пораньше устроила истерику. Мало того, что она проспала в школу, так ещё и наотрез отказалась в неё идти. Взахлёб рыдала под столом: «Не пойду-у я! Не уезжа-а-ай!»
- Мы говорили об этом уже сто раз! Вылазь оттуда сейчас же. И я ещё выясню, что ты наделала. Мам, займись уже ею, наконец!
«Ты должна меня взя-а-ать! Я себя записа-ала!» - не слушая никаких уговоров, ревела Оля, и голос её стихал на последнем слове.
Надо было услышать это самое «записала», что ж ей так не до того-то было, а?.. Только в аэропорту при регистрации стал понятен смысл этого простого вроде бы глагола. Оля «записала». А Софию Эдуардовну - завернули. Тоже совершенный глагол. Недействительный паспорт. Сорванная поездка. Испорченный отдых и никакого солнечного рая! А ещё и разборки с соцслужбой. Сплошная чёрная полоса. Сюда же - три часа потерянного времени и надвигающаяся гроза. Угрожающе-чёрное небо в рваных серых лохмотьях пугало.
- Ну я тебе устрою! - в сердцах София едва не выбросила телефон, захлёбнувшийся гудками. Конечно, разве возьмёт теперь эта дрянь трубку?! Когда знает, чем чревато возвращение матери домой. - Как шёлковая станешь!
Она взяла такси, в злых слезах загрузила в багажник сумки. Бумеранг... Утром плакала Оля, а теперь плачет она. Почему же судьба ей не дала отдохнуть? Пожить для себя?.. Ей пятьдесят. У неё климакс. Давление, полнота. Гормональный сбой, перепады настроения. Зачем, о господи, она удочерила эту девочку?! Или - надо было раньше, или - не нужно было совсем. Ведь не захотел же Вовка. Который исчез почти сразу, как узнал о её сумасбродстве. Вот что это было - сумасбродство, минутное помешательство. Затянувшееся на годы. И нет спасения. Возможно только - полюбить?.. Девочку эту, чужую по крови и сути, к которой, как ни старалась, не появляется любви. А лишь - раздражение, раздражение, раздражение! Она задыхалась...
- Господи-исусе!!! - вскрикнул водитель и чудом увернулся от обломившейся ветки придорожного тополя. - Какой ветрище-то поднялся. Переждать бы... Бурю передавали.
- Нет-нет, домой! Тут рядом уже,- нервно возразила София. - До дождя!
Она достала телефон: час дня. Дома ли Оля?.. Набрала номер. Гудки. Набрала матери. Гудки... «И вот зачем я отказалась от домашнего?! Позвонить соседке?.. Ладно, уже близко. На месте разберусь, кто где».
Но дома дочери не оказалось, и где она, бабушка сказать не могла - спала.
София Эдуардовна в панике заметалась по улицам. Обращая взор к пугающе чёрному небу, умоляла его подождать с непогодой и просила у бога помощи. Ведь если нагрянет проверка... Даже представить страшно, что будет.
Оля так и не пошла в школу. В субботу было всего два урока, и на первый она опоздала. То ли дело погулять! Но бабушку расстраивать не стала: взяла рюкзачок с тетрадками (книжки вынула) и сказала, что пошла учиться. Бабуля добрая и доверчивая. Дала с собой два пирожка и коробочку с соком. На всякий случай девочка вытрясла из копилки кое-какую мелочь - мало ли куда съездить понадобится...
На улице Оля первым делом съела пирожок с вишней. Во вторую очередь ушла подальше от дома. И дальше, уже без счёта, начала наслаждаться жизнью. Утро выдалось тёплым, хотя и пасмурным. Она сняла нелюбимую зелёную кофту, засунула её в рюкзак и осталась в белой шёлковой блузке. Вот если бы,- подумала,- ещё в джинсах была, а не в юбке «солнышком», было бы совсем хорошо. Но раз так, то по деревьям в этот раз лазить не станет. Просто пройдётся по улицам, по чужим дворам - в некоторых есть качели-лодочки, на них так здорово раскачиваться, в других - песочницы с игрушками, можно немножко поиграть. В незакрытом чужом подъезде даже два писклявых котёнка в коробке обнаружились, одного, пушистого серенького, Оля решила забрать себе. Попозже, на обратном пути. Если не забудет, где это...
Набродившись по городу вдоволь и сильно устав, Оля захотела, наконец, вернуться домой. Однако пути её были неисповедимы, и куда она забрела, глядя в основном по верхам и под ноги, она не знала. Подумала, что надо выйти из дворов на дорогу, туда, где много людей и машин. Но сначала надо съесть второй пирожок и попить соку. Проголодалась!
Усевшись у одного из подъездов на скамейку, сняла со спины рюкзачок, достала припасы и начала кушать. В соседнем подъезде в это время царило радостное и громкое оживление. Во дворе стояло много красивых, в цветных лентах, машин, играла музыка, люди смеялись и шутили.
«А, это свадьба!» - поняла девочка и стала с любопытством высматривать невесту. Невесты не было очень и очень долго. Оля уже и съела всё, и сок выпила, и даже телефон сотовый из специального кармашка в рюкзаке достала, и даже - напугалась тому, сколько там пропущенных вызовов от мамы! А невеста всё никак не появлялась. Ничего не оставалось, кроме как позвонить маме и сказать, что она, наверное, заблудилась. Оля вздохнула и уже почти нажала на вызов, как из подъезда, наконец, вышла невеста. Точнее, она не сама вышла - её вынес на руках жених! Оля тут же забыла про телефон, и про маму, и про всё на свете, даже про свой рюкзак. Который остался лежать на лавочке, в то время как его хозяйка поспешила ближе к свадьбе. Такой красивой и нарядной невесты она никогда не видела! Особенно понравились волосы - они были огненно-красные, все в белых цветочках и блестящих камушках, а по двум сторонам лица два длинных-предлинных закрученных локона. Пышное и длинное, как у принцессы, платье, но почему-то совсем нет фаты. Это разочаровало. Фата должна быть, считала Оля, это же - свадь-ба!
Но когда в одну секунду налетел ветер, да такой, что с деревьях посыпались ветки, Оля поняла, почему совсем не обязательно быть с фатой: её просто же сдует! И ещё она поняла, что надо поскорей куда-то спрятаться. В подъезд, например, или к кому-нибудь в машину. Уж очень сильный поднялся ветер. Прямо ураган!
Для Виталия суббота складывалась удачно. Время росписи - два часа дня. И выспаться, и одеться-причесаться, и напраздноваться можно вдоволь. Единственное, с чем не подфартило, так это с погодой. Вполне комфортная до полудня, ближе к обеду она начала портиться. Штормовое предупреждение пришло рассылкой на смартфон. Виталий было занервничал, но повлиять на погоду не в чьих силах, поэтому оставалось только уповать на везение - чем позже грянет гром, тем лучше.
Свадебная кутерьма вытеснила из души беспокойство последних дней: мысли о дочери, угрозы подружки, постоянные ссоры с невестой и всё неприятнее грызущие сомнения в своевременности и нужности совершаемого шага. Насчёт «шага», правда, Виталий совсем уже успокоился: в конце концов, всегда можно развестись. Если Лара достанет его или ему самому надоест - разбегутся и станут жить, как прежде. Каждый сам по себе. Не сдержался и ухмыльнулся: странные мысли для жениха, которого в маленькой комнате благословляет, осеняя крестом, мать, а затем наставляет и не может скрыть слёз отец. Что бы они сказали, и как бы поступили, если бы узнали о реально существующей и довольно большой уже внучке?.. Нет, не нужно сейчас этого! Дёрнул плечом. Всё отложить на потом, на долгое потом - на «после свадьбы».
- Всё хорошо, мам,- рассеянно ответил на вопросительный взгляд матери. - Всё хорошо.
За невестой ехали с «ветерком», с весёлыми сигналами, с охапками разноцветных воздушных шариков над машинами. У подъезда Лары собрались, наверное, два ближайших дома - столько народу ожидало на улице. Пока одарили всех выпивкой, пока разгадали все шарады и нашли все ключи, пока поднялись по лестнице на пятый этаж, кланяясь каждой открытой двери и отговариваясь от каждой соседской остроты - Виталий чуть было не выдохся на подступах к этой немыслимо охраняемой крепости по имени Лара... Но чудо ожидания таки случилось: он никогда ещё не видел свою невесту такой!.. Невероятно красивой, сногсшибательно непредсказуемой, и ещё куча эпитетов, в которых он совершенно не разбирался, но которые все до единого отражали его восторг и восхищение, изумление и радость. От того, что эта девушка будет его женой! На мгновение ему стало дико стыдно за то, что он так недостойно вёл себя с ней - она точно не заслуживала того похабного отношения, которое он по недалёкости своей смог ей предложить.
Виталий подхватил её на руки и, не слыша ничьих слов и возгласов, не видя ничьих лиц, кроме счастливого и смущённого лица Лары, почти не касаясь ступеней, словно пушинку держал, спустился с невестой на улицу.
Друзья уже раскупорили и разлили по стаканчикам несколько бутылок шампанского, когда поднялся страшный ветер. Стаканчики разлетелись, бутылки покатились по асфальту, с деревьев полетели ветки. Несколько женщин взвизгнули и быстренько спрятались в подъезде. Лара с подружкой, смеясь, добежали до ожидавшего их автомобиля, жених со свидетелем заторопились тоже. Но прежде чем сесть в машину, Виталий увидел девочку...
Та самая девочка, с фотографии, как две капли воды похожая на Кристину, бежала от соседнего подъезда, казалось, прямо к нему, к Виталию - к своему... отцу?..
- Виталь, ну ты чо встрял? Садись давай, поехали! Пока не завертело! - Серёга высунул голову в окно.
- Да иду я! Пять секунд.
Он захлопнул дверцу машины, в голове была абсолютная пустота. Ни единой мысли, только инстинктивный порыв навстречу бегущему ребёнку. Но с противоположной стороны, от дороги из-за дома, к этой же девочке бежала женщина. Она что-то кричала, гул ветра размётывал слова. Девочка услышала, остановилась, женщина подбежала и со всего размаха ударила её по лицу. И ещё раз, и снова...
- Тварь, тварь, какая же ты тварь! - долетело до остолбеневшего Виталия. В следующую секунду он, забыв обо всём напрочь, перехватил беспощадную руку перед новым ударом.
- А ну пошла нахер, - сказал в холодной ярости. И оттолкнул девочку: - Беги!
Оля от испуга не стала ждать новых слов или пощёчин, попятилась, развернулась и понеслась со двора.
- А ну вернись, я сказала! - вне себя закричала София. - Вы кто такой?!
- Виталя! Ты что?! Поехали! - Лара вылезла из машины и, прикрывая лицо от пыли и ветра, подошла к ним.
Виталий не знал, что поселилось внутри него - бес ли, ангел, страх ли, или острое желание забрать своё,- но почувствовал, как кровь отхлынула от лица, похолодели руки, ноги... Он вдруг увидел себя огромной волной, что подобралась в океан перед цунами. Всё собралось где-то в центре груди. И - обрушилось. На Лару, на подошедших в недоумении гостей и на Софию Эдуардовну...
- Я - её отец! Она - моя дочь. Так понятно?..
- Что?!.
Это было одно на всех такое «что». Но только София Эдуардовна восприняла его слова катастрофой, остальные, включая невесту, даже не поняли, что он сказал.
- Виталя, нам пора, у нас время... - растерянно произнесла Лара и коснулась его плеча. Он нервно сбросил её руку.
- Я сказал, что эта девочка, Оля, на самом деле Арина. Моя дочь. От Кристины...
Лара недоверчиво покачала головой, сделала жест неприятия руками.
- К-какой ещё Кристины?.. Это что, шутка такая? Виталь?.. Она ж большая!
- Нет. Не шутка. - Ему стало очень спокойно... - И да, она большая. Ты хотела знать, что я всё время искал в сети. Теперь знаешь.
- В соцсети?! - София Эдуардовна ужаснулась догадке. - Так вот почему засуетилась опека...
Лара вскрикнула, Виталий горько улыбнулся:
- Ну что... Поехали?..
Нет, конечно. Никуда они не поехали. Лара в рыданиях убежала домой, её отец в ярости вырывался из рук удерживающих его гостей, каким-то чудом удалось избежать драки; из свадебных машин вразнобой звучала музыка, песни на русском и нерусском, и под всю эту какофонию штормовой ветер поднимал с земли непроглядные тучи пыли, ломкие тополя роняли наземь ветви, а с автомобилей сорвало и унесло в небо три связки воздушных шаров. Виталия кидало то в жар, то в холод. Опустошённая София Эдуардовна села рядом с ним на лавочку, и не было для этих двоих сейчас урагана более сильного, чем тот, что рвал их души...
Кристина в субботу работала. После вчерашнего разговора с депутатом ей надо было чем-то занять себя: она понимала, что не усидит дома и действительно начнёт обходить школы, ведь многие по субботам проводят уроки. Однако доселе молчавшая интуиция неожиданно пробудилась и сказала «нет». Кристина послушалась и вышла на смену, несмотря на выходной по графику. До полудня она мыла-меняла-убирала, потом дождалась открытия столовой, от души и чуть ли не первый раз за всё время пообедала в больнице и засобиралась домой.
На улице было ветрено и очень душно; хорошо, что утром она впопыхах натянула футболку, а не приготовленную с вечера шёлковую блузку. А ещё было пыльно, и хотелось уже дождя, и грозы - первой майской грозы... Что было ещё хорошо: Кристине оказалось по пути с ветром - он дул в спину. Подталкивал и словно нёс над землёй. Как-то это было странно. «Будто я своим движеньем создаю ураган», - подумалось ей внезапно. Мысль удивила и развеселила. Люди бежали или торопливо шли, прикрывая лица, удерживая платья или головные уборы, а Кристина неведомым образом поймала воздушный поток и почти слилась, сроднилась с бурей. Даже удерживать ей было нечего, - юбка короткая и плотная,- разве что сумку. Секундный импульс - и вот уже ветер разметал по плечам, по лицу волосы, заколка улетела в сторону, и было её не жалко, хотя стоила она четверть её первой зарплаты. Внутри зрела безграничная свобода, эйфория от надвигающегося урагана наполняла Кристину до краёв.
Улицы меж тем обезлюдели. Даже автомобильный поток, и без того в субботу не плотный, заметно поредел. Сколько она так шла? Полчаса, минут сорок? В густом, бархатно-чёрном небе комковалась гроза. Золотистые всполохи, словно шары, появлялись то в одном месте, то в другом. Это было так красиво, что Кристина невольно хватала взглядом каждый новый шар, и ей даже в голову не приходило, что они могут нести опасность. После того, как шар лопался, издалека прикатывался высокий вибрирующий звук, который в следующий раз мог быть дрожащим и заунывным, а мог - звенящим и чистым, и всё это было совсем не похоже на гром. Ветер то чуть стихал, то обрушивался с новой силой. С крыш начал слетать шифер и металл. Кристина как очнулась - пора было куда-то уже прятаться и ей. Она поспешила к ближайшей автобусной остановке. Туда же бежали ещё несколько человек, но девушка обратила внимания на девочку, которая, как только что и сама она, никуда не спешила, а просто шла и, казалось, наслаждалась штормом. Но если Кристина шла попутно, то девочка - навстречу сильнейшему ветру. Бежавшие впереди неё женщины уже заскочили под крышу металло-пластиковой конструкции, а девочка, казалось, медлила. Кристина как-то беспокойно посмотрела на неё, что-то показалось ей в этом ребёнке знакомое, но она не успела ещё ничего осознать, как увидела страшное: ураганный ветер сорвал остановку с земли, повалил набок и кинул-протащил вперёд.
Кристина зашлась в беззвучном крике. А затем ринулась к погребённым под металлом людям. Одна из женщин в шоке выбралась из-под каркаса сама, другую придавило перекладиной едва ли не насмерть, третьей не было видно вообще. На помощь уже спешили редкие прохожие, кто-то позвонил в «неотложку». Кристина искала девочку. Нашла. Её отбросило метров на двадцать. Ударило о толстый ствол дерева. Но она была жива и даже в сознании. Девушка подбежала к ней, упала на колени и обомлела. Это была... Оля. «Арина моя!!!» - прошептала, не сдержавшись, Кристина, приподняла и сделала попытку её обнять. Та вскрикнула, прошептала «мне больно» и обмякла... Спустя секунду стих ветер и полил дождь.
Кристина сидела в обнимку с дочкой, пока не приехала «скорая». На вопрос врача, кто она ребенку, ответила коротко: «Мать». И позже не отходила от дочери ни на шаг. Не знакомое прежде чувство нежности и острое желание оберегать распирало ее изнутри. Еще не понимая, насколько сильно изменится жизнь, Кристина приняла ее заранее и всю – с судебными тяжбами, с бессонными ночами у детской кровати, с неизбежной сменой работы, и даже с обязательным получением хотя бы среднего образования. У дверей палаты интенсивной терапии она впервые встретилась с женщиной, восемь лет растившей ее дочь. София Эдуардовна была растеряна, напугана и вызывала острое чувство жалости.
______________________________
*Областная клиническая больница
все совпадения случайны
иллюстрация из интернета