Дело было в марте

1

«Вот те на», – подумал Вася Перышкин, высматривая место, куда бы приткнуться: ему хотелось перевести дух и наконец-то вытянуть уставшие ноги.

Несколько мгновений назад мужчина обнаружил себя в незнакомом помещении странной и непривычной человеческому глазу конфигурации. Все комнаты, которые до того успел повидать Вася, были или, по крайней мере, казались одинаковыми: обязательно квадратные или прямоугольные, с визуально ровными гладкими стенами, полом и потолком. Эта же представляла собой то ли семи-, то ли девятиугольник с небесно-голубой крышей в форме купола и прозрачным полом, сквозь который были видны проплывающие облака.

Вася осторожно провел рукой по неровной стене, следуя ее изогнутым, волнистым линиям, и даже поскреб ногтем обшивку, ожидая немедленного ответа от поверхности, но стена была нема, холодна и необычайно тверда. «Мрамор», – решил молодой человек и тяжело вздохнул. Причину этого вздоха вызывало не столько восхищение идеальной работой, представшей перед его взором, сколько чувство черной зависти: Вася Перышкин недавно закончил вуз по строительной части и пока ревностно относился ко всему тому, что было сделано не только не его руками, но и сделано добротно и необыкновенно хорошо.

«Сто пятидесятый!» – раздался громкий хриплый голос из-под купола.

Вася отскочил от стены, которую собирался разглядывать еще долго и изучать на предмет скрытых дефектов, и задрал голову. В самом центре потолка на длинной серебряной цепочке болтался приличных размеров серебряный же шар, из него и исходил неприятный слуху звук.

«Сто пятидесятый! – еще раз выплюнул шар и дрогнул. – Живее!»

«Господи!» – воскликнул бородатый молодой мужчина, которой все это время стоял рядом с Васей, так же, как и он, изучая плавность линии стен, и разжал кулак. На шуршащей бумажке, показавшейся на его ладони, значилось то самое число, которое выкрикивал серебряный шар.

Бородатый молодой человек испуганно взглянул на Васю, при этом его голубые глаза расширились до размера чайных блюдец, а ноздри раздулись, и прыгнул в толпу людей.

«Ни пуха…» – только и успел произнести Перышкин, провожая его спину грустным взглядом. Следующий, сто пятьдесят первый номер, был его.

2

Лена Ромашкина, скромная невзрачная девушка двадцати лет с мелкими светлыми кудряшками и крошечной родинкой над губой, стояла перед витриной нового книжного магазина и с любопытством разглядывала через мутное стекло длинные пустые полки, на которые вот-вот должны были водрузить свежие, еще пахнущие типографской краской, томики. Страсть, с которой Лена отдавалась покупке исключительно новых книг, едва ли могла сравниться с любой другой страстью, свойственной девушкам ее возраста, и потому лишала ее не только разума, но и содержимого кошелька.

Пол магазина, к открытию которого готовился персонал, был уставлен коробками различного размера и разной же наполненности. Из одних уже извлекли стопки книг, из других только собирались. Но именно то, что еще стояло не распакованным, привлекало внимание молоденькой студентки филфака. Там, среди твердых и лощеных переплетов, по ее предположению, должно было быть сочинение Семена Архипова, автора, известного только в очень узких и просвещенных кругах.

Лена прижимала нос к холодному стеклу витрины и ревностно следила за одной из работниц магазина, в руках которой то и дело появлялись совсем новые и еще никем не прочитанные книги: женщина средних лет в форменном сарафане с шевроном «Книжный мир» расставляла товар по полкам, строго следуя алфавиту. И поскольку фамилия автора, который так интересовал Ромашкину, начиналась на букву А, девушка все упорнее вглядывалась, расплющивая нос в пятачок о стекло, и пыталась прочесть названия томиков, уже занимающих свои места.

– Ты у нас кто? – загромыхал у нее за спиной низкий мужской голос.

Лена осторожно, вернее, даже испуганно посмотрела назад.

Справа у лестницы, ведущей в книжный магазин, стояли грузчики. Говорил один из них, самый большой и грозный, наряженный в синюю спецовку.

– Ромашкина, – ответила ему девушка.

– Вот что, Ромашкина, – осмотрел ее амбал со всех сторон, а потом еще, будто бы для надежности, прошелся взглядом по фигуре сверху вниз и снизу вверх и почесал затылок, – хилая ты больно. Не справишься.

– Да я в общем-то и не особо…

– В зал пойдешь, – кивнул он сам себе и жестом позвал рабочих, – все внутрь!

Лена собралась было возразить, запротивилась и, когда сильная мужская рука ухватила ее под мышку, даже попыталась затормозить тонкими каблучками на асфальте, но затем плюнула и решила посмотреть, чем закончится дело. Тем более, что тащили ее туда, куда ей самой было ой как охота попасть. А тут вроде и идти не надо: виси себе спокойно, не дергайся.

В огромном и полупустом зале, куда внесли Ромашкину, работали два человека. Женщина, которую Лена видела с улицы, и молодой человек: он сидел на полу, сложив ноги в позе лотоса, и, ежесекундно поправляя сваливающиеся с рябого носа очки, вчитывался в полупрозрачный серый лист.

– Нина Максимовна, – крикнул амбал, и женщина, прижав очередной блестящий томик к форменной груди, замерла, – к вам тут еще одна рохля. Не понимаю, откуда вы их берете. Это «Из рук в руки» таких выдают?

Нина Максимовна громко вздохнула.

– Пристройте ее куда-нибудь, – подтолкнул амбал Лену. – Пока кассы нет, пусть хоть пыль вытирает.

Женщина с шевроном «Книжный мир» кивнула и пальцем поманила к себе Ромашкину.

Сидящий на полу молодой человек выпутался из позы лотоса, отложил бумажный листок в сторону и двумя руками прижал к вискам дужки очков.

– Я тебя к десяти утра ждала, – недовольно сказала Нина Максимовна и, не делая передышки, чтобы услышать оправдания новой сотрудницы, продолжила, – ну да бог с тобой, пришла и то хорошо. Бери что-нибудь, чем можно подоконники протереть, и приступай.

– Мне кажется, – робко начала Лена и краем глаза заметила, что молодой человек протягивает ей тряпку.

– Ну вот и отлично, – улыбнулась Нина Максимовна, – в конце дня подойдешь, я тебе за сегодня заплачу и резюме гляну.

«Я сама и есть тряпка», – подумала Лена, но возразить не решилась: в этом магазине ее теперь удерживали сразу две вещи: томик Архипова и обещанные за непыльную работу деньги.

– А ты, йог Иван, – обратилась Нина Максимовна к молодому человеку, – медитировать когда закончишь? Без твоего участия эта тумба не соберется.

– Видите ли, – Иван снова поправил очки и потряс серым листком, – прежде чем приступать к такому ответственному заданию, мне необходимо досконально изучить инструкцию. И потом, вы напарника обещали, а тут вот… цветочек аленький.

Лена только фыркнула. «Заберу деньги и прощайте», – подумала она и хлопнула тряпкой о пыльный подоконник.

В конце дня, когда за окном вовсю разгорелись фонари и мелкие красные листья закружились в их шафрановом свечении, Ромашкина получила от Нины Максимовны конверт и указание приходить к десяти утра.

– Завтра еще книги подвезут, – улыбнулась она, – дня три и откроемся уж точно.

– Простите, – не удержалась Лена, – а Архипов уже был?

Нина Максимовна вытащила из нагрудного кармана сложенный вдвое листок, пробежалась глазами по исписанной его части и удивленно вскинула брови.

– Фантастика какая-то. Пропустила! Завтра с него и начнем.

«Ну что это такое, – наморщила Лена нос, – уйдешь тут…»

И, накрутив вокруг шеи длинный мягкий шарф, Ромашкина вышла в осень.

3

«Сто пятьдесят первый!» – выкрикнул серебряный шар через пять или даже десять минут, которые показались Перышкину вечностью. Вася, еще раз сверившись с прозрачным хрустящим талончиком и продравшись сквозь толпу, шагнул, куда ступал и его предшественник: на длинную и извилистую тропу, слегка подсвеченную круглыми, торчащими прямо из стеклянного пола, лампочками. «Умеют же, – отметил он про себя, – возьму на карандаш!»

Тропа, через какое-то мгновение ставшая абсолютно прямой и ровной, уперлась в высокие, уходящие к самому центру купола, гладкие ворота кипельно-белого цвета. Перышкин собрал было пальцы в кулак, чтобы озвучить свой приход, и даже поднял руку, как вдруг послышался очень тонкий, приятный слуху перезвон, и ворота сами по себе распахнулись.
Перед глазами Васи предстал просторный зал, в самом конце которого маячили две высокие фигуры, облаченные, как ему сначала показалось, в перемазанные голубой краской малярные спецовки.

Одна из фигур обошла вокруг стеклянного стола, затем, разместившись на стуле, закинула ногу на ногу и махнула Перышкину рукой. Вася сначала обернулся, будто чтобы нарочно убедиться, что никого, кроме него, тут нет, а затем сделал шаг-другой, пересек вход в зал, и вздрогнул, когда ворота сзади захлопнулись.

– Пугливых подвезли, – хмыкнула вторая фигура.

Перышкин вытянул шею и пытался уловить эмоции незнакомцев, но их физиономии не отражали ровным счетом ничего, и, ко всему прочему, постоянно меняли очертания.

У сидящего за столом глаза то округлялись, становясь невозможно огромными, то приобретали кошачий разрез; удлинялся нос, взлетали брови, уши тянулись мочками к полу или ползли вверх. Вася даже зажмурился и потряс головой, настолько сложно было воспринимать происходящие с этим двумя метаморфозы.

– Проходи же, – крикнул стоящий человек, у которого внезапно выросла темная курчавая борода, – что вы сегодня такие скромные?

Перышкин резко выдохнул, сложив губы трубочкой, и шагнул вперед.

Идти оказалось легко и приятно, будто бы какая-то неведомая сила расстилала под ногами прохладную шелковую скатерть, а на затылке держала мягкую ладонь.

Справа и слева по обеим сторонам длинного зала, вытянутого в пенал, мелькали высоченные стеллажи с ящиками цвета нержавейки и длинные узкие лавочки. Скоро они закончились, Вася оказался на уровне уже безбородого человека и даже протянул для пожатия руку.

– Талончик, – ответил тот ему вместо приветствия, – и фамилию свою назови.

Вася показал хрустящую бумажку и хрипло, так как в горле пересохло, выдавил из себя: «Перышкин».

Где-то под потолком загромыхало, заскрипели невидимые шестеренки, и в руки стоящего человека опустился длинный каталожный ящик с бумажными папками. Одна из папок перелетела на стол и сама собой раскрылась.

– Перышкин Василий Александрович, – начал читать вслух человек, сидящий за столом, – одна тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения. Детский сад, школа – всего девять классов, строительный институт. Вредные привычки… Семейное положение… Я что-то не понял, – оторвался он от папки, – к нам-то его зачем?

– Перелистни, – отозвался стоящий, – там дальше должно быть. Ищи дату смерти.

– Какой смерти?! – взвыл Вася. – Я что умер?

– Погоди, – отмахнулся от него сидящий, – по идее, конечно, да, но вот тут лист вырван. Опять практиканты в архиве рылись? Вечно после них бардак!

– Что делать будем? – спросил тот, у которого опять выросла борода. – Верхним его передадим?

– Так они нам его опять спустят. Надо самим решать.

Васе показалось, что про него совсем забыли. Эти двое в длинных бело-голубых балахонах произносили какие-то невероятные вещи, которые пока не находили места в его голове. И первой удивительной вещью, конечно же, было известие о его собственной гибели.

4

Лена называла себя сиротой. В десять лет страшная автокатастрофа забрала из ее жизни мать, в пятнадцать в другую семью, где на свет появился младенец, ушел отец, и девочка осталась с бабушкой и ежемесячным пособием, которым папа пытался загладить свою вину. Год назад не стало и бабушки, и Ромашкина, чтобы заглушить боль и пережить одиночество, полностью отдалась учебе в университете, практике в школе, которую обязали проходить весь их пятый курс, написанию диплома и репетиторству.

И сейчас Лена, как обычно предоставленная самой себе, сбросив в темном пустом коридоре пальто с шарфом и мягкие туфли, бахнула на газовую плиту полный ледяной воды чайник и достала из холодильника начатый еще утром торт с масляными желтыми розочками.

Вчера с этим тортом приходила Яна, единственная близкая подруга, которая без устали заботилась о здоровье и состоянии фигуры Ромашкиной. «Никому еще не навредила доза эндорфинов, которую можно получить из кондитерки, – говорила она каждый раз, сгружая на стол конфеты с пирожными, – не испортит и тебя, работник умственного труда».

И Лене ничего не оставалось, как принимать вот такую своеобразную заботу и любовь, потому что иначе своих чувств Яна выражать не умела. В свою очередь, Ромашкина потчевала подругу другой пищей, духовной, в которой все более и более находила утешение и так необходимый ей покой.

В последнее же время Лена начала испытывать страсть к литературе иррационального толка, типичным представителем автора которой как раз и являлся Семен Архипов, занимающийся оккультными науками. Мысль о том, что завтра можно будет подержать в руках его совершенно новое, нигде доселе не издававшееся сочинение, так будоражила Ромашкину, что ей непременно захотелось этим поделиться с Яной, что она и сделала, схватив телефонную трубку, крепящуюся к старому аппарату длинным, похожим на упругий завитой девичий локон, шнуром.

– Янка, – закружила Лена по кухне, собирая на стол, – я тебе такое сейчас расскажу, такое!

В этот самый момент шнур, описав очередную дугу вокруг ее лодыжек, странным и непостижимым образом затянулся, и девушка, потянувшись за стоящей на полке кружкой, со всего муху грохнулась на пол, больно ударила колено, локоть и в кровь разбила нижнюю губу.

– Подруга! Ленка! – закричала трубка. – Что случилось?

– Яна, – прошептала Ромашкина, обернувшись вокруг себя, – не поверишь… Меня сейчас кто-то толкнул…

– Ты там с кем?

– Одна.

– Книжек своих перечитала?

– Я-на, – Лена поднесла трубку вплотную к губам и ойкнула от боли, – слово даю. Меня пихнули.

– Еду к тебе! – взвизгнула трубка и сразу же зазвучала громкими короткими гудками.

Ромашкина еще раз осмотрелась и заползла под обеденный стол.

5

– Я не знаю, что с ним делать, – развел руками тот, кто сидел за столом, и у него внезапно потемнели и на манер заячьих вытянулись уши, – лист вырван, половина информации потеряна. Это вообще кто?

– Перышкин я! – отозвался Вася, но его не слушали.

– Нижним его спускать нельзя, они нам тогда своего подкинут. А это, сам понимаешь, ни в какие ворота…

Вася уже совсем растерялся и потерял самообладание.

– Да что тут происходит-то?! – бахнул он кулаком по столу, и папочка с его личным делом подлетела и зависла в воздухе. – Творится у них чер…

Стоящий мгновенно приложил палец к губам, громко сказал «цыц» и стал переливаться всеми возможными цветами и их оттенками.

– Знает что… – тихонечко закончил фразу Перышкин и зажмурился: уж больно рябило в глазах.

– Ну давай сделаем, как тогда. Помнишь? – длинноухий звонко хлопнул в ладоши, и откуда-то из-под купола вылетел еще один каталожный ящик.

– Еще бы, – ответил тот, кто менял цвета и оттенки, – и мороки с ним особой не было. Вернулся уже совсем другим человеком.

– А может, я не хочу сюда возвращаться! –  рассерженно топнул Вася, и под его голой пяткой засверкали молнии.

Но эти двое были равнодушны.

Из каталожного ящика, который оказался гораздо шире и глубже, чем можно было вообразить по его внешнему виду, выскочила, а затем медленно опустилась на стол большая темно-синяя коробка, и любопытствующий Перышкин ушел в нее с головой.

На самом дне коробки в разноцветной обертке лежала огромная конфета типа «батончик», с обеих концов перетянутая курчавыми ленточками. На этой конфете, или на том, что напоминало ее своей формой, а быть может, и содержанием, блестела наклейка с надписью: «Образец».

Вася было растопырил пальцы, чтобы ухватить его за ленточку, но чья-та прохладная и не особо приятная коже рука цапнула его за голую пятку и вытащила наружу, к столу.

– Мы даем тебе испытательный срок, – услышал Перышкин и отвлекся от конфеты. – Ровно через шесть дней, минута в минуту, тебя призовут снова. Пройдешь без очереди. Все понятно?

Вася громко сглотнул.

– От того, пройдешь ты или нет…

– Испытательный срок или очередь? Знаете, какая там толпа!

– Не перебивай, – нахмурился сидящий, и у него выросла нижняя губа, – от того, пройдешь ты испытательный срок или нет, будет зависеть твое будущее. Либо отправишься к верхним, либо…

– В ад что ли? – Перышкин еще раз сглотнул.

– Либо будешь протирать лампочки перед Вратами! – разозлился сидящий и хлопнул ладонью по столешнице.

Вася вытянул губы в трубочку и выдохнул.

– А теперь забирай образец. И вот еще что… Не забудь пройти инструктаж. За Вратами повернешь направо, через десять шагов – еще раз, а потом увидишь дверь. Дальше тебе скажут. Иди.

– Сто пятьдесят второй! – выкрикнул вверх тот, кто недавно разноцветно переливался, и быстро сунул Перышкину в одну руку конфету, в другую – свернутый в трубочку невесомый бумажный лист.

– И куда мне со всем этим добром? – спросил Вася, и в этот момент в стене за столом распахнулась доселе не видимая им дверь.

В помещение одно за другим проникли рафинадно-белые облака, Перышкин чуть помешкал, затем широко шагнул через порог, повернул налево, ступил еще раз и рухнул вниз.

6

Яна обнаружила подругу под столом. Подцепив длинным ногтем желтую розочку с торта и облизав ванильный палец, девушка неспешно осмотрелась, а затем присела рядом с Леной и сняла с ее лодыжек двухметровый упругий телефонный провод.

– Дура ты Ромашкина и есть, – покачала Яна головой. – Пихнули, говоришь? А ничего, что ты сама во всем этом закрутилась?

– Нет, Ян, – зашептала Лена и подобрала под себя ноги, – демон это все. Если бы меня не толкнули, – и она испуганно обвела глазами пространство под столом, – я бы упала, но не так!

– А как?

– Ну как-нибудь иначе. У меня бы ноги заплелись.

– Они и так заплелись. И демон тут не при чем. Давай вылезем, а? У тебя там чайник выкипел. Ты хоть понимаешь, чем все могло обернуться?

Лена виновато опустила голову. Не думала она ни о чайнике, ни о торте, который призывно блестел жирным кремом, и до подруги, по большому счету, ей не было никакого дела. Вот Архипов...

– Янка, это ж хорошо, что все так получилось и что ты сейчас тут, – Ромашкина, вылезая, грохнулась головой о столешницу и почесала макушку. – Я тебе все-все расскажу. Только не оставляй меня, пожалуйста. Достаточно мне на сегодня.

И когда по новой закипел толстопузый чайник, и сладкое заняло положенное ему место, Ромашкина, немного успокоившись и переодевшись в разноцветную, будто конфетная обертка, пижаму, поведала подруге, что теперь она несметно богата и даже имеет возможность первой заполучить столь желанный ею том.

– Понимаешь, – отхлебнула Лена душистого чаю с чабрецом и достала из кармана тонкую записную книжечку, – Архипов, он ведь что говорит: за правым плечом человека стоит ангел-хранитель, а за левым – черт. Ну или злой демон, по-другому.

– Я тебе удивляюсь, Ромашкина, – покачала головой Яна, – ты же как маленькая с этими книгами носишься! Неужели не видишь, что все это бред?

Лена послюнявила палец, перелистнула пару первых страниц и начала читать вслух: «В самые разные моменты жизни человек может обратиться к высшим силам за помощью и поддержкой…»

– И ты собираешься к ним обратиться? К силам этим, – Яна задрала к потолку подбородок, – за помощью?

Ромашкина спрятала книжечку в карман и широко, по-детски, улыбнулась.

– Конечно же, Янка! Мне вот и знак сегодня был. Даже два знака. Я сама к Архипову пойду. И ты мне в этом поможешь!

Яна, которая в эту секунду поднесла к губам кружку и сделала большущий, как она любила, глоток, невольно подавилась и прыснула чаем на Ромашкину. Та, в свою очередь, оттолкнувшись обеими руками от края стола, отпрыгнула вместе со стулом чуть ли не на полметра назад и выпучила глаза.

– Опять! Вот опять! – испуганно заверещала она. – Меня за шиворот кто-то схватил! Ты видела? Видела?

Яна в недоумении пожала плечами.

– Все-таки ты ненормальная, Ромашкина, и никуда я с тобой не пойду.

7

Новый директор магазина «Книжный мир», Александр Петрович, которого Ромашкина приняла за рабочего, уже собирался домой, когда прораб Севастьян, прогрохотав дубовыми ботинками по новенькой розовой плитке, принес с собой и грязь, и не вполне уместную для десяти вечера новость: в бригаде кто-то умер.

«И почему я не ушел раньше?» – возмутился про себя Александр Петрович и заскрипел зубами.

– Мы полицию еще не вызывали, – Севастьян мял в руках козырек бейсболки, – сами наберете?

– Покажи, – Александр Петрович поскреб костяшками пальцев меж бровей и вместе с креслом на колесиках выехал из-за рабочего стола.

В небольшой комнате, которую велено было оклеить обоями в мелкую темную крапинку, стояла пронзительная тишина. В углу, заваленный коробками с рулонами, лежал труп.

– И давно он там? – хладнокровно, будто ежедневно наблюдает мертвых, поинтересовался Александр Петрович.

– Только обнаружили, – прораб сломал козырек и отшвырнул негодную бейсболку в сторону, – и сразу к вам.

– Подходил кто? – директор окинул взглядом работников.

Те стояли тихо и недвижно, словно и сами внезапно отдали богу душу.

– Может, в полицию? – прошептал Севастьян.

– Ноль три надо, – ожил один из бригады, – я схожу наберу.

– Стой, – ухватил его за рукав Александр Петрович, – у меня мобильник есть. Ты лучше, это, товарища своего потормоши.

– Не, не, не – попятился к выходу работник, – я трупов боюсь.

– Давайте все-таки неотложку, Александр Петрович, – опять зашептал Севастьян, – а в полицию они сами наберут, я по телевизору видел.

– Звони. Вот это вот – твоя проблема, – указал директор на мирно покоившееся тело, затем сунул прорабу в руку мобильный телефон и вышел за дверь, – если что, у себя буду.

Вечер, который задумывался не то чтобы томным, но вполне тихим и домашним, приобретал совсем иной окрас: утомительный.

Машина скорой помощи привезла с собою полицию и много шума. Сначала визжали сирены, затем истерили начальник выездной врачебной бригады и следователь. Александру Петровичу казалось, что по помещению свежего магазина одновременно перемещаются десятки неопрятных и суетливых ног и чрезмерно любопытных глаз. Все куда-то звонили, что-то решали, зачем-то бегали с улицы в подсобку и обратно. Потом в его кабинет открыли дверь, невидимый голос попросил выйти, рассказать еще раз все, что он знает, и захватить ключ от комнаты, которую нужно было опечатать до утра.

– Увезли?  – выглянул Александр Петрович. Он, хотя и делал вид полного безразличия, страшно боялся встретиться лицом к лицу с тем, кто лежал под рулонами.

– Как раз должны быть там, – напротив кабинета стоял молодой следователь, – пройдемте.

В подсобке, наполовину оклеенной новыми обоями, суетились двое в синих хлопковых костюмах. Александр Петрович не стал разбираться, какие медицинские должности сейчас растягивали на полу черный полиэтиленовый мешок. Директору было досадно, что все произошло здесь, в почти отремонтированном магазине, который еще не успел открыться, а уже привлек совершенно не то внимание, на которое можно было рассчитывать. «Реклама нужна, конечно, – размышлял он, глядя на то, как следователь заполняет бумаги, – но не такая. Это же ни в какие ворота».

– Бери за ноги, – сказал один из медиков, – давай по-быстрому.

Его напарник кивнул и подошел к трупу со стороны ботинок.

Александр Петрович прикусил нижнюю губу и перестал дышать, следователь опустил планшет с бумагами. Слушали шаги медиков, мелкие и очень громкие шаги.

Тот, который был со стороны ног, наклонился, взял труп за лодыжки и приподнял над полом.

– Черт! – крикнул второй и отскочил в сторону. – Ты это видел?

Александр Петрович побледнел и до крови прокусил губу.

– Что там? – неохотно поинтересовался следователь.

В ту же секунду труп выгнулся дугой, затем вялые его ноги взлетели в воздух, а тело согнуло пополам. Александр Петрович охнул и потерял сознание.

8

Вася очнулся, когда его кто-то снова цапнул за лодыжку, потянул вниз и со всего маха грохнул о бетонный пол. Острая боль сначала выгнула тело в коромысло, затем скрутила в строительную рулетку, сразу же резко отпустила, и в легкие с шумом ворвался воздух.
Перышкин закашлялся и сел.

Он увидел две скрюченные синие спины, затем – высокую полицейскую форму, над ней – голову без фуражки, и чуть позже – распластанное на полу тело директора, в магазине которого он должен был оклеить обоями все свободные помещения.

– Этот умер? – прохрипел в тишину Перышкин, и одна из синих спин разогнулась.

– Да нет, умер у нас ты, – усмехнулась она, – а тут обморок.

– Кажется, вы мне сегодня это уже говорили, – Вася ущипнул себя за щеку двумя пальцами и ойкнул от боли.

– А ты побольше без респиратора работай, – опять усмехнулся человек в синем, – еще и не такое услышишь. И увидеть можно всякое. Ин-те-рес-но-е.

Вася поднялся с пола, похрустел суставами, разминая поясницу и колени, растолкал ботинками мусор: обрезки обоев в крапинку, которые утром выдал Севастьян, кисти, валики, упаковки от клея и едва знакомую пеструю бумажку, напоминающую почти израсходованный рулон, который перетянули с обеих сторон резинками.

– Я пойду? – обратился Перышкин к полицейской форме.

– Не-а, – покрутил следователь головой, – за дверью постой, в участок со мной поедешь. Мороки теперь...

– И это мне сегодня тоже говорили!

– Там подожди, – следователь вытянул руку в сторону выхода, – наркоман.

Вася обошел директора, которого двое в синих костюмах приводили в чувства, прокрался к двери и одним прыжком оказался в коридоре. В голове водили хоровод одни и те же знакомые слова, цеплялись друг за дружку, но не желали складываться ни в полноценные предложения, ни в более или менее осмысленные фразы.  Перышкин прислонился спиной к стене и наконец-то перевел дух.

9

Утром Ромашкина собиралась на работу. Предшествующая ночь была длинной: сначала Лена боялась заснуть, а когда над соседними домами появились робкие розовые лучи, уже не смогла. От безделья и больше от страха, который держал за сердце, девушкой были перерыты на предмет проявления демонической силы специальные сайты, форумы и несколько социальных сетей.  Вывод, который сделала Лена, был не особо утешителен: в квартире появилось нечто, а предположительно, – домовой.

И хотя знатоки утверждали, что нечисть эта мелкая, уважает людей и всеми своими силенками стремиться услужить и помочь по хозяйству, Ромашкина решила, что домовой опасен и за что-то ее невзлюбил.


Под непонимающим взглядом подруги Лена выставила на самое видное место, а именно, на пол в центре кухни, коробку с остатками торта, свежезаваренный чай в кружке («Из пакетика ему может не подойти», – безапелляционно объяснила она) и здоровенную шоколадную конфету.

– Не слипнется, – ответила она Яне и вытолкала ее в коридор.

Дело было сделано.

По расчетам Ромашкиной, домовой должен отведать угощения и перестать ее допекать.

– А если нет? – ухмыльнулась подруга.

– Тогда это демон. И мы с тобой поедем к Архипову.

Яна глубоко вздохнула и надула щеки.

– И слышать ничего не хочу, – пригрозила ей пальцем Лена и закрыла за собой дверь.

Нина Максимовна, встретившая Ромашкину в торговом зале, была расстроена. Она объяснила, что директора магазина с сердечным приступом поздно вечером увезли в больницу, и вся работа свалилась на ее немолодые плечи. Дел теперь предстояла уйма; открытие, судя по всему, откладывалось на неопределенный срок.

– Бери Ивана, – сказала Нина Максимовна, – и идите в подсобке разберитесь. Пересчитаете рулоны, а я потом остатки подобью.

– Я собираю стеллаж! – раздался издалека мужской голос, и Лена разглядела в глубине зала блеснувшие стекла очков.

Этот молодой человек еще вчера не понравился Ромашкиной. Возможно или именно потому, что она увидела в нем свое отражение: невразумительное и невзрачное нечто.

– Хорошо, – ответила йогу Нина Максимовна, – собирай. Закончишь – поможешь… Как тебя?

– Лена, – отозвалась Ромашкина.

– Закончишь, поможешь Лене.

Иван еще раз блеснул очками и исчез: вероятно, ушел рыжей головой в стеллаж, а Лена взяла протянутый Ниной Максимовной блокнот и отправилась в противоположную от входа сторону. По словам начальницы, в конце коридора ее ждала открытая дверь, за ней – рулоны обоев и работа на два часа.

Со свойственным большинству девушек любопытством Ромашкина сунула нос во все комнаты, которые попадались по пути к нужной подсобке. В самой первой, окрашенной в странный розовый цвет, жили большой письменный стол, стул на колесиках и пустая железная полка; во второй, уже по другой стороне узкого коридора, громоздились коробки с книгами и канцтоварами; в третьей, где стоял холодильник с микроволновой печью на макушке, вероятно, надо было обедать; четвертой комнатой оказался туалет, а пятое помещение было закрыто на большой амбарный замок. Лена дернула его за холодную дужку, чтобы удостовериться, что комната точно заперта, покрутилась у двери и со спокойным сердцем пошла туда, где ее ждали обои.

Справа от входа в подсобку нашелся выключатель, Ромашкина щелкнула по нему пальцем, и через пару секунд под потолком лениво затрещала длинная лампочка, имитирующая дневной свет.

Нина Максимовна ошибалась: по количеству рулонов, которые можно было, не утруждаясь, пересчитать, работы здесь оказалось минут на пять, не более, и помощь невнятного Ивана не требовалась.

Лена достала из кармана брюк цанговый карандаш, села на пол и открыла блокнот. Очевидно, превращая чистый лист в таблицу, Нина Максимовна торопилась: границы столбиков шатались из стороны в сторону, а из описания того, что надо было подсчитать, Ромашкина с трудом вычленила несколько знакомых слов.

Напротив «обои белые в темную крапинку» быстренько нарисовалась цифра пять, у «обычные под покраску» – четыре, дальше шло неразборчивое, чего должно было быть двадцать, но Лена, поводя глазами комнате, его не обнаружила. Потом следовало пересчитать обрезки или остатки, что-то с чем-то сложить и подвести итог. Ромашкина, гуманитарий каждой каплей крови, закатила глаза к прическе и чуть было не заплакала: в мире умножения и вычитания ей явно не было места. «Зато я красиво пишу, – Лена показала пустоте язык, – и читаю много!»

В углу у стены ершился новый валик, рядом лежали бейсболка со сломанным козырьком, голубые комочки бахил и нетронутая упаковка обойного клея. Ромашкина нашла в блокноте графу с названием «Келид», красиво вывела цифру один и уже собралась было заканчивать инвентаризацию, когда за валиком что-то блеснуло. «Наверное, это и есть то, чего должно быть двадцать штук», – улыбнулась Лена и встала с пола. Среди крошечных белых обрезков бумаги радужно переливалась огромная конфета.

10

Две курчавых золотых ленточки, стягивающие обертку «батончика», осторожно развязались и нашли место в кармане Лениных брюк, туда же последовала сложенная вчетверо разноцветная бумажка.

В руках Ромашкиной теперь находился мутный пластиковый тубус, разглядеть нутро которого не получилось даже на просвет. Лена не то чтобы нервничала, разворачивая непонятный предмет, она немного волновалась, совсем каплю, точь-в-точь как ребенок, которому вручили один-единственный новогодний подарок: горели щеки, сосало под ложечкой и почему-то кружилась голова.

И вот это непонятное чувство… Словно кто-то стучит по затылку тяжелым плоским предметом.

Под потолком надсадно звенел цоколь лампочки, стены то сходились, окружая Ромашкину, то разбегались в стороны, в нос цепкими мушиными лапками пробирался запах обойного клея, волнами накатывала тошнота. И снова странное тук-тук-тук по затылку.
Лена присела на корточки и поставила тубус на пол. Дурнота немного отступила, и окружающее постепенно обрело свой истинный вид.
Сначала далеко, а уже через несколько секунд совсем рядом застучали подметки ботинок, и в дверной проем просунулась рыжая голова.

– Помощь нужна?

Ромашкина пожала плечами и на всякий случай убрала за себя тубус.

– Что это значит?

– Не нужна, – ответила Лена и облизала сухие губы, – я закончила.

– А прячешь что?

– Мусор, – фыркнула Ромашкина, – набросали тут всякого! Хочешь разгрести?

Иван поднял руки: «Увольте».

Лена едва заметно улыбнулась и протянула ему блокнот.

Рыжий йог кивнул, схватил протянутое и скрылся за дверью.

Убедившись, что осталась одна, девушка пошарила за спиной, нащупала пальцами уже знакомый гладкий предмет и, схватив тубус, в ту же самую секунду схлопотала от кого-то невидимого по макушке.

«Так и есть домовой, – пронеслась нелепая мысль, а следом другая, более явная, – нет, все-таки демон».

Пальцы невольно разжались, тубус выскочил и покатился по полу, затем резко остановился, затрещал и развалился на две равные части. В центре, между его половинок, показался кусок ткани с мелким цветочным рисунком и крошечная розовая пятка.

Ромашкина забыла, что нужно дышать, и от удивления открыла рот.

Перед девушкой в разломанном непрозрачном тубусе лежала ее копия: небольшая тряпичная кукла.

«Вуду», – Лена часто-часто задышала в кулак и собралась упасть в обморок.

11

– Совсем спятила?! – надрывалась телефонная трубка Яниным голосом. – Не трогай там ничего! Как ты ее взяла?! Зачем?! Можешь спокойно посидеть до обеда?!

Ромашкина, спрятавшись за холодильник, шипела в телефон и пыталась донести до подруги, что все происходящее не есть случайность и никакое не совпадение, как она ее убеждает, а есть. хорошо. спланированный. кем-то. эксперимент.

– Да кому ты нужна? – кричала Яна, и Лена была готова поклясться, что у подруги в этот момент дыбом вставала челка. – Пойди выпей чего-нибудь покрепче и успокойся, умоляю тебя («Сейчас она прижимает ладонь к груди», – представляла Лена). Нет, стой! Выпей воды и жди меня к двум часам!

Ромашкина с удовольствием нажала на кнопку сброса вызова, выглянула из-за холодильника и, услышав тишину, осторожно вышла в коридор.

Тряпичная кукла, которой девушка уже дала имя, покорно жалась в кармане брюк. Лене было жарко, сводило ноги и шею, а от ударов, которые она получила от стенок тубуса, жутко трещала голова.

– Обедать будешь? – неожиданно выскочил из-за угла Иван. В одной руке он держал пакет с бутербродами, в другой – бутылку с чем-то зеленым.

– Нет, – ответила Ромашкина.

– Тогда к Нине Максимовне подойди, она в зале, – Иван махнул пакетом, и Лена поморщилась.

«Пон Левек?» – захотела она проявить эрудированность, но, посмотрев в очки напротив, передумала: этот не оценит.

Очень медленно и аккуратно, чтобы не навредить самой себе, Ромашкина проскользнула мимо йога и выдохнула уже у входа в торговый зал. Со вчерашнего дня здесь ничего не изменилось: часть книг так и лежала в коробках, меньшая стояла на полках стеллажей.

– С Архиповым накладка произошла, – Нина Максимовна махнула Лене рукой, – весь тираж придется обратно отправить.
Ромашкина сдвинула брови.

– Первый раз такое. И как они умудрились? – покачала головой начальница.

– Какой-то брак?

– Не какой-то, а самый страшный: в книгах ничего нет!

– Такое бывает? – Ромашкина хихикнула.

– Вот и я так думала. Там обложка одна, а в середине – листы пустые. Еще и в пленку все закатали. Хорошо, я с одной книги ее сняла. А если б нет? Он хоть кто, Архипов этот? Ты вчера интересовалась.

– Ученый или, скорее, не совсем. Сверхъестественным занимается: демоны, ангелы. Мне с детства это интересно было, а тут он. Пару известных работ написал, с читателями встречается. Говорят, что он сам проводник.

– Чушь какая, – фыркнула Нина Максимовна.

– Да не чушь, – Лена осторожно потрогала карман, в котором лежала кукла, – я ему очень даже верю.

– Вот тебе с этим и разбираться тогда, – хитро улыбнулась Нина Максимовна.

12

Было уже поздно, когда внезапно оживший Перышкин покинул «Книжный мир». Молодой следователь очень старался, но так и не нашел ни состава преступления, ни одного признака, по которому было бы понятно, что Вася употреблял наркотики. Директору магазина выписали штраф за ложный вызов, прорабу сделали устный выговор как компенсацию за расход нервов, и весь персонал к полуночи уже был распущен по домам.

Вася добежал до остановки, занял место в пустом автобусе и, когда тот тронулся, прижал лоб к холодному стеклу.

Перышкин не мог избавиться от мысли или даже навязчивого ощущения, что совсем недавно, чуть ли не вчера, вокруг было очень светло и благостно: свозь купольный небосвод можно было запросто просунуть руку, облака казались пухлой и чуть желтой стекловатой, под ногами лежал хороший, чистый пол, и кое-где сверкали новенькие лампочки. «Нанюхался, – потер Вася курносый нос. – Опять этот прораб мутит».

Ребята, к которым в бригаду только-только устроили Перышкина по распределению, рассказывали, что Севастьян малый нормальный: подворовывает, понятное дело, но слегка, пьет не сильно и ругает в меру. Работать заставляет, это да, и чуть провинившегося сотрудника гонит в шею: рынок труда бесперебойно поставлял ему все новых и новых соискателей.

Перышкин еще раз потер кончик носа, представляя, как завтра получит по нему от Севастьяна за устроенное представление, поднялся с автобусного сиденья и вышел не на своей остановке.

Над головой уже не куполом, а скорее, железобетонной крышей нависало иссиня-черное небо с холодными серебряными точками звезд.

Желтый картонный квадрат расписания рассказал, что автобуса до шести утра ждать бесполезно. Вася, потоптавшись под стеклянным козырьком остановки, поднял воротник куртки и пошел к небольшому магазину с вывеской «Пиво-воды круглосуточно»: уж очень хотелось есть.

У входа в продуктовый рай над дверью звякнул колокольчик, и к покупателю из-под прилавка выплыла большая нарядная голова. «Некоторые женщины, – отметил про себя Вася, – недостаток красоты внутренней всегда компенсируют эдакой излишней, нелепой внешней красивостью. Вот к чему тут розовый пух в волосах и ягоды в мочках?»

– Что-то хотели? – прервала его внутренний монолог продавщица и выложила на прилавок нескромное декольте.

– Поесть, – ответил Перышкин, шепотом добавив, что просто так ни один человек ночью в магазин не припрется.

– Хлеб и шоколад.

Вася осмотрелся. И действительно, на полках стояло то, что и было заявлено на вывеске: вода и алкоголь.

– Брать будете? – вдохнуло и выдохнуло декольте.

– Батон белого, – сглотнул Перышкин и отвел взгляд.

Из-под прилавка следом за головой и грудью выплыли широкие плечи, полные мягкие руки, загнанные в белый тонкий свитер, и квадрат талия-бедра. Мощное женское существо отодвинуло стул, на котором только сидело, повернулось к Васе пухлой спиной и зашуршало пакетами.

– Тридцать пять рублей, – на прилавок лег хлеб в полиэтилене.

– И шоколадку, – еще раз сглотнул Перышкин.

Продавщица качнула бедрами, переступив с ноги на ногу, и снова отвернулась.

– Какую?

– С ореш-ками, – еле выговорил Вася.

Мягкая рука вытянулась вверх, свитер задрался и показал голую полоску спины. Продавщица подцепила длинным бордовым ногтем край коробки и потянула ее на себя.  Вася проследил за траекторией движения свитера и, стоило его хозяйке опустить руку с шоколадкой, промолвил: «Можно еще одну?»

Женщина, не оборачиваясь, снова приподнялась на мысках туфель, царапнула ногтем край коробки и, ойкнув, сунула палец в рот.

– Я из-за вас ноготь сломала! – крикнула она и сразу же отскочила в сторону. На голову продавщице одна за другой с шумом высыпались все шоколадные плитки.

– Я помогу! – рванул Вася за прилавок и упал к полным женским ногам.

– У вас хорошая реакция, – тихо произнесла продавщица.

Перышкин поднял голову и встретил ее взгляд, прямой и мягкий.

– А у вас чудесная фигура.

– Да вы нахал, – ответила женщина, улыбнувшись.

– Я восхищен! – не сдержался Вася и схватил ее за щиколотки.

Продавщица расхохоталась и вцепилась ему в волосы, Перышкин перехватил ее под колени и завалил на пол. «Дурак», – страстно прошептала она, прижимаясь щекой к его уху, и стала помогать Васе избавиться от куртки, царапая ногтями сначала грубую ткань, а затем уже под ней – горячую кожу. Перышкин ухватил продавщицу за подбородок и впился ртом в ее напомаженные губы…

– Я из-за вас ноготь сломала! – раздраженно крикнула она. На голову продавщице с шумом высыпались все шоколадные плитки.
Перышкин вздрогнул, стер со лба горячую каплю пота.

– С вас двести рублей, – прозвучал сквозь пелену грубый женский голос.

Вася сунул руку в карман брюк, вытащил смятую купюру и, не глядя, положил на прилавок.

Продавщица цокнула языком и произнесла еще раз: «Двести рублей. Ровно».

Вася потряс головой и сфокусировал взгляд на бумажке, которую только что вытянул из брюк. Перед ним лежал бледно-желтый в синих разводах бумажный шарик.

– Извините, – Перышкин снова сунул его в карман и вышел из магазина.

13

Уже на пороге, с обратной стороны круглосуточных пив и вод, Вася окончательно пришел в себя. Туманность, в которой он обнимал прекрасную незнакомку, рассеялась, и воспоминание об острых женских ногтях сменилось другим, не менее интересным.

На мгновение Перышкин увидел себя со стороны: вот он, неплохо сложенный, но сутулый, стоит в центре просторного помещения и переминается с ноги на ногу, рядом – какое-то существо, бесконечно меняющее очертания и цвет. Существо тянет к нему длинные и худые то ли руки, то ли клешни, лепечет что-то противным голосом и якобы о чем-то просит. Но вот о чем?
Вася поскреб ногтями сначала затылок, затем – небритый подбородок, обернулся, чтобы еще раз взглянуть на женщину с розовым пухом в волосах, но увидел не ее, а длинный прилавок, усыпанный разноцветными шоколадками. Желудок спазмировало от голода, Перышкин похлопал по брюкам, мелочи не нашел, а снова наткнулся на непонятный шарик и еще одну картинку-воспоминание: существо в бело-голубом балахоне впихивает ему в руки огромную конфету-батончик и бумагу, свернутую в тугую трубочку.

– Черт! – выругался Вася. – Черт, черт, черт!

Прозрачный, как крыло бабочки, измятый и кое-где порванный лист, который Вася извлек из тесноты кармана, когда-то, а по ощущениям, еще сегодня утром, мог поведать многое. Теперь же почти молчал или, скорее, заикался.

“Мр, чел, ду, обр, ценно”, – ошметки слов застревали меж зубов и комком вставали в горле. Перышкин грязно ругнулся, покрутил в пальцах бумагу и принялся читать снова.

Три раза встретилось слово образец, два раза – человек, затем – храни (оно заканчивалось то ли на -тель, то ли на –ть) и последнее слово, которое удалось разгадать, –доставить.

– Все понятно, – Вася закатил глаза, – находим образец и доставляем. Куда? Зачем? Почему я?

– Молодой человек, – крикнула продавщица, давно наблюдавшая за ним из-за приоткрытой двери магазина, – шли бы вы уже домой.

– Да, – ответил ей Перышкин, аккуратно сложил вчетверо бумажный лист, спрятал его во внутренний карман куртки. – И в самом деле, пора.

14

Нина Максимовна оставила Ромашкину в розовой комнате наедине с горой счетов, накладных и прочей документации и прикрыла за собой дверь. Где-то среди колонок с цифрами и адресов значился телефонный номер, по которому нужно было отыскать Семена Архипова. Этим Лена и собиралась заняться.

В ящике письменного стола нашлись перьевая ручка и флуоресцентно-желтый маркер, девушка удобно устроилась в кресле на колесиках и поставила перед собой куклу. «Кому же я дорогу перешла? – ни на секунду не оставлял Ромашкину вопрос, а следом за ним горохом сыпались подобные. – Зачем я нужна? Избавиться хотят? Но почему таким образом?»

А если…

Лена схватила телефон.

«Янка, – зашептала она в трубку и чуть не сползла под стол, – Янка, я знаю, что это! Нет, подожди. Нет, это не демон. Да ну не смейся ты! Я уверена! Ты когда будешь?»

Совсем незаметно пролетели часы, отведенные на поиски нужного номера, Лена наконец расслабленно выдохнула и резко вдохнула, когда в кабинет просунулась голова йога Ивана.

Немного робкий, но время от времени сражающийся со своей сущностью, молодой человек старался быть наглым настолько, насколько она, то есть сущность, это ему позволяла. В присутствии Ромашкиной наглость все же уступала место робости, и йог то вспыхивал томатным цветом, то вдруг менялся и напоминал лицом загрунтованный холст, на котором яркими рыжими пятнами зажигались веснушки.

Сейчас Иван стремительно розовел. Цвет неравномерно стекал из-под низкой челки по щекам к подбородку, огибая переносицу: не каждый день взгляду йога являлась хорошенькая молоденькая девушка в расстегнутой более приличного блузке, с распущенными по плечам кудрявыми волосами и некой страстностью во взоре.

– Помешал? – нагло, насколько мог себе разрешить, и полуприкрыв веки, спросил Иван расслабившуюся Ромашкину.

Лена ойкнула, выпрямилась, заставив спинку кресла взвизгнуть и хлопнуть от неожиданного освобождения, и привычным движением заправила за уши растрепавшиеся локоны.

– Ничуть.

– Тебя там спрашивают.

– Кто? – вытаращила глаза Ромашкина.

– Баба какая-то. Страшная, – для пущей важности Иван отвел взгляд и неожиданно остановил его на тряпичной кукле.

– Баба? – переспросила Лена и прищурилась, вспоминая, кому она может быть нужна. – Янка что ли?

– Сказала, что подруга твоя, – йог распахнул дверь кабинета и устремился внутрь.

Ромашкина перехватила взгляд Ивана, слетела с кресла и резво прыгнула навстречу молодому человеку.

 – Хорошенькая, – Иван махнул головой в сторону куклы.

Лена кивнула и загородила собою стол.

– Кого-то она мне напоминает… Дашь посмотреть?

– Нет, – резко ответила Ромашкина, представив, как чьи-то потные пальцы сейчас ухватят ее за талию или, хуже того, чуть ниже.

Иван никак не ожидал столь дерзкого отпора и растерялся. Какая-то неведомая сила, имени которой он не знал, влекла его уже не только к девушке, но и к этой непонятной кукле в пестром платье.

15

Лена застала подругу в торговом зале. Яна, усевшись на широкий подоконник, крутила головой и болтала ногой в узком черном ботинке. По всей ее фигуре, напряженности во взгляде и передергивании плечами было заметно, что девушка сидит здесь давно и вот-вот готова сорваться с места.

Увидев Ромашкину, Яна резво спрыгнула и уже на ходу принялась говорить.

– Жду тебя второй час! Где была? Что с тобой происходит? Бледная какая… Ромашкина…

Лена растерянно пожимала плечами. «Что происходит?» – спросила она саму себя и, не раздумывая, ответила, что ничего не понимает, не знает и, возможно, даже не хочет знать.

– Погоди, не тараторь, – оборвала она Яну, – я действительно устала. Сходим в кафе?

– Да, – кивнула подруга и метнулась к подоконнику за шарфом и сумочкой, – идем.

– Нина Максимовна! Я отойду на полчаса? – крикнула Лена уже на пороге магазина и, услышав приглушенное расстоянием уверенное да, улыбнулась: она во всем любила порядок.

В расположенной по соседству кофейне было пусто. Девушки заняли столик у окна, разместились на креслах с высокими спинками и заказали по чашке капучино. С принесенного кофе Ромашкина осторожно слизнула невесомую ванильную пенку и наконец расслабилась.

– Выкладывай, – в то же мгновение сказала Яна подруге, сразу отвернулась и попросила у официанта пепельницу. Он безмолвно указал пальцем на знак с перечеркнутой сигаретой, который висел над входной дверью, и пожал плечами. – А ну и ладно, здоровее буду. Рассказывай, горе ты мое…

Ромашкина чувствовала себя глупо: вроде и сама напросилась, а вот стоило ли… Зачем ляпнула про куклу? И реакцию Янки можно предсказать, и все слова, которые она произнесет, давным-давно известны… Надо было молчать, а нет же, поддалась волнению, испугу, неожиданности…

– Меня убить хотят… – выдавила она из себя и сделала большой глоток горячего ароматного напитка.

– Тоже мне новость, – ухмыльнулась Яна, – это ты уже говорила. Демон? Домовой? Или кто пострашнее? – она скосила к носу глаза и пальцами изобразила рога на макушке.

– Человек.

– Да ну-у-у…

– Точно тебе говорю!

– Ты себя видела? – Яна подалась вперед, всем телом легла на столик и заглянула в глаза подруге. – Кому ты такая нужна? Что с тебя взять? Прости за откровенность…

– Квартиру, Ян.

– Ромашкина, знаешь, что… Официант! Коньяка нам! Два по пятьдесят! И не возражай, – девушка жестом остановила Лену и придвинулась к столу еще плотнее, –продолжай, пожалуйста.

Ромашкина осторожно положила на колени сумку, медленно расстегнула молнию и вытащила игрушку.

– Я думаю, что кто-то, кто увлекается вот этим и знает, что у меня есть недешевая недвижимость…

– А что это? – перебила Лену подруга.

– Это Марта, я ее так назвала, – Ромашкина посадила игрушку на ладонь, – кукла вуду.

– Обалдеть… – Яна выхватила у официанта бокал с коньяком и сделала большущий глоток, – давай дальше.

– Ты не знаешь, что такое вуду? – не поверила Ромашкина.

Яна потрясла головой и поставила на стол второй бокал с каплей алкоголя на донышке.

– Без подробностей, хорошо?

Яна кивнула, достала из сумки сигареты и снова их убрала.

– Такие куклы, как эта, применяются в колдовстве. Последователи культа вуду сначала мастерят игрушку, внешне похожую на будущую жертву, и используют фрагменты ее тела (самое простое: волосы или ногти), вещи или кусочки вещей.  Затем проводится специальный обряд, и после него между такой куклой и ее прообразом устанавливается тесная связь. Обладатель этой игрушки может воздействовать на человека и причинить ему вред.

– Почему Марта? – неожиданно спросила Яна.

– В честь бабушки.

– Ты ее чувствуешь?

– Бабушку? 

– Куклу эту.

– Нет, хотя… Когда она сидит, я ничего не ощущаю. А если ты возьмешь ее в руки или я брошу ее в сумку… Тогда да. Мне кажется, что в квартире, когда я упала, и потом еще… Я думаю, это все с ней связано.

– И что ты будешь делать?

– Пока не знаю.

– То есть к Архипову мы не идем?

– Нет, – Ромашкина прикусила нижнюю губу.

– Слава богу, – во весь рот улыбнулась Яна.

– Он сам к нам придет. Вернее, ко мне.

16

Немного погодя, когда уставшая от коньяка Яна не без помощи официанта и подруги отправилась на такси домой, Ромашкина вернулась в «Книжный мир». И хотя настоящим миром для будущих покупателей магазин пока не стал, для нее, которая очутилась здесь не по своей воле, он оказался тем самым местом, куда теперь необходимо было возвращаться. Раз уж судьба или рок вели ее дальше, заманивали, подкидывая одну за другой загадки, со всеми ними, хотела Лена того или нет, следовало разобраться, ведь на кону стояла не просто Марта, тряпичная кукла вуду, а она сама.

– Нина Максимовна! – крикнула Ромашкина в тугую тишину. – Нина Максимовна, где тираж Архипова?

– В коробках. Показать? – вместо начальницы из пустоты ответил Иван, и Лена вздрогнула от неожиданности.

– Да, пожалуйста. И, если тебе не сложно, можешь все это оттащить в подсобку? Там стены такие странные. Розовые.

– В кабинет директора что ли?

– Это его кабинет? – не поверила Лена. – Такого цвета?

– А что тебя удивляет? Самая дешевая краска. Логика ясна?

Ромашкина потерла переносицу.

– Нет, но я, кажется, догадываюсь.

– Заметно, что ты не из этих, – Иван выпятил губы на манер утиных, – попозже допрешь. И как тебя к нам занесло?

– Как-нибудь потом расскажу, хорошо? – Лена подняла руку, чтобы по-дружески похлопать парня по плечу, но внезапно вспомнила, какими глазами всего лишь несколько часов назад он смотрел на нее, а затем – на Марту, и передумала. – Пока книги. Давай оттащим их поскорее, пожалуйста.

Иван кивнул, направился в центр торгового зала и уже через минуту вернулся с большой коробкой, из-под крышки которой торчал угол темно-синего томика.

– Несем? – подмигнул йог Ромашкиной; галантно, насколько сумел с тяжелой ношей в руках, поклонился и пропустил девушку вперед.

Лена прижала к животу сумку с куклой и первой пошла по длинному узкому коридору. «Точно кенгуру, – на ходу представляла она себя со стороны, – хотя нет, у них длинные лапы и шеи; есть еще коала сумчатая, крот и, кажется, даже мышь. Вот они на меня больше похожи. Или я вомбат?» Ромашкина рассмеялась, и волнение, накатившее на нее с новой силой после расставания с Яной, ушло. Когда Марта была так близко, что казалось, и сердце у них теперь одно на двоих, беспокоиться было не о чем.

Иван поставил коробку с книгами в угол директорского кабинета и сразу исчез за дверьми, чтобы через пять минут, как обещал, вернуться с остальным бракованным товаром. Лена взяла со стола список телефонных номеров, которые выписала из накладных, набрала первый и, плотно прижав трубку к уху, долго вслушивалась в скрипучие длинные гудки. Но на другом конце не ответили. Затем не ответили и по второму номеру, и по третьему, хотя по всем законам, именно третий раз бывает удачным, да и четвертый тоже молчал. Раздосадованная Ромашкина грохнула о столешницу телефонную трубку, и тут в тишине раздался звонок.

– Да, – ответила Лена, – я вас слушаю.

– А я – вас, – заскрипело в трубке.

– Так это вы мне звоните, – еще больше раздражалась Ромашкина.

– А до этого были вы.

– Семен, – Лена замялась, вспоминая отчество Архипова, схватила верхнюю бумажку из стопки с накладными, но там значились только инициалы С.А., и занервничала еще больше.

– Александрович, – ответил скрипучий мужской голос, – не утруждайте себя, чем бы вы там ни занимались.

– Простите, – прошелестела Ромашкина и почувствовала, как в ту же секунду жарко вспыхнули щеки и лоб, – Семен Александрович, мне очень неудобно, но тут так получилось…

– Представьтесь, пожалуйста.

– Ах да, извините, я совсем забыла. Лена. Лена Ромашкина, ммм, ммменеджер, да, менеджер магазина «Книжный мир». Все дело в том, что с книгами кое-что странное произошло. Нет-нет, вашей вины тут быть не может, но вам самому нужно приехать и взглянуть…

– Девушка, – Архипов повысил голос, – Лена, вы могли бы говорить яснее? Ноль информации! Из всего, что вы мне сказали, я понял только то, кто вы и как вас зовут!

Раздув ноздри, Ромашкина сделала глубокий вдох, затем медленно и сосредоточенно выдохнула, провела рукой по сухим губам, облизнула их и, еще раз вдохнув и на секунду уняв зубную дрожь, четко произнесла в трубку:
– Ваши книги, Семен Александрович, испорчены. Наш магазин не сможет выставить их на продажу. Вам необходимо приехать к нам и самому в этом убедиться. Я буду здесь завтра с девяти утра до пяти вечера, вам будет удобно подойти в этот промежуток времени?

В трубке молчали.

Пауза затягивалась, и Ромашкина, поразмыслив, а не перегнула ли она палку, общаясь в таком тоне с известным и серьезным автором, подула в телефон. «Ффф», – услышала она свой же выдох, а следом за ним – резкие короткие гудки.

– Отличное начало, – Лена швырнула трубку на стол и откинулась на спинку стула, – и добавить нечего.

17

На следующий день Ромашкина не пришла в «Книжный мир» к девяти утра. Причин опозданию было несколько, каждая казалась незначительной и мелкой, но все вместе, уцепившись одна за другую, задержали ее дома более, чем на час.

Сначала отключили воду (такое всегда случается в минуту, когда на голове колышется тюрбан из шампуньевых завитков и веки слиплись от мыла), затем – электричество, а потом разорвались последние приличные колготки, и пришлось целиком переодеться.

– Вычту из зарплаты, – Нина Максимовна кинула в сторону Ромашкиной, когда та, взмыленная, влетела в двери магазина.

Лена кивнула.

«И ведь никому нет дела, кто я и откуда взялась. Главное что? Главное вычесть из зарплаты!»

– С Архиповым разобралась?

– Нет еще, – Ромашкина замотала головой из стороны в сторону, и некрасиво слипшиеся кудри больно отхлестали ее по щекам, – он странный.

– Мне показалось, что тебе это было интересно. Я ошибалась?

– Нисколечко, – Лена приложила ладонь к груди. –  Я до него дозвонилась и даже сказала, что ему нужно подойти к нам и самому взглянуть на книги, но он не дослушал и бросил трубку.

– Совершенно нормальная реакция. Человек расстроен, – Нина Максимовна улыбнулась, – набери ему еще раз.

– Сейчас?

– А чего тянуть? Если что, передашь мне трубку.

– Хорошо, – кивнула Лена и достала из сумки телефон. – Семен Александрович? –через пару секунд осторожно сказала она, и когда на другом конце что-то ответили, добавила, – это менеджер, менеджер книжного магазина…

Нина Максимовна удивленно вскинула брови и наморщила лоб:

– Менеджер?

– Семен Александрович, – Ромашкина сделала вид, что не заметила возмущения начальницы, – как у вас сегодня со временем? Да, конечно, спасибо, – и она нажала на кнопку сброса вызова.

– Он приедет?

– Обещал быть к трем.

Нина Максимовна посмотрела в пол, не спеша одернула лямки форменного сарафана, разгладила на бедрах темно-синюю шерстяную ткань и затем резко подняла голову.

– Я совсем забыла, – взглянула она на Ромашкину и нахмурила брови, – ты мне документы принесла? – И, не дожидаясь ответа, продолжила. – Как только разберешься с Архиповым, найди меня.

Лена кивнула, и начальница ушла в торговый зал.

«Если она узнает, что я самозванка… – под ладонью, которую девушка так и держала на груди, быстро-быстро заколотилось сердце. – Господи, Ромашкина, ты хоть понимаешь, что сегодня же вечером тебя вынесут на улицу?! И не так, как сюда внесли: с почестями, а – с позором! Пойди объясни Архипову, что ты не менеджер вовсе, и что интерес у тебя к нему совсем иной…»

18

Он был невысок, полноват, укутан в невнятное черно-серое пальто, тугой воротник которого скрывал короткую шею; издалека напоминал пингвина. «И вблизи пингвин», – протягивая посетителю руку для пожатия, отметила про себя Ромашкина.

– Это я вам звонила, – улыбнулась она настолько широко, насколько смогла.

Архипов кивнул.

– Пройдемте? – Лена смутилась, не получив ответа на приветствие, и пропустила гостя вперед, жестом показав направление. – Прямо по коридору. Там свет горит. Видите?

Архипов моргнул, чуть качнул круглым, с ямкой, подбородком и прошел мимо Ромашкиной. Она ступила следом.

Семен Александрович был совершенно непривлекателен. Весь его вид: одежда, манера держать голову, переставлять короткие кривоватые ноги и быстро, и широко размахивать руками – выдавали в нем человека, которого не заботил внешний вид. Архипов казался угрюмым и необщительным, но как только начинал говорить, что-то магическое, вероятно, темп и тембр голоса, полностью меняли о нем суждение.

– Уж как бы меня невзначай ни раздосадовали дамы, – улыбнулся он уголком рта, – они всегда и в любом случае проходят вперед.

Перед кабинетом, в котором трещала лампа дневного света, Семен Александрович слегка спружинил на мысках и, взяв под локоть Ромашкину, впустил или даже втолкнул ее в комнату.

Лена перелетела через порог и чуть было не зацепилась носком туфельки за металлическую планку, соединявшую разные покрытия пола снаружи и внутри помещения, но удержалась, опершись ладонью на письменный стол, закрыла глаза, унимая головокружение, и крепко прижала к себе раскачивающуюся на плече сумку с Мартой.

Архипов покрутил головой и, не обнаружив ни одного стула, на котором бы смог расположиться, сел на поставленные одна на другую коробки с книгами.

– Ну-с, я весь ваш. От сих, – он потер костяшками пальцев засаленную макушку, – и до сих, – указал на мысы ботинок.
Ромашкина ответила «да-да» и плюхнулась в директорское кресло.

– Семен Александрович, – Лена сосредоточила взгляд на неприметной трещине в центре столешницы, – нам всем очень жаль...

– Никого больше не наблюдаю, милочка, мы еще кого-то ждем?

– Нет, что вы, – Лена опять уставилась на трещину, – нам... Это, во-первых, директору магазина, он сейчас в отъезде, во-вторых, его заместителю, Нине Максимовне. Я исполняю ее поручение, но и мне тоже жаль.

Архипов расстегнул пальто и похрустел шеей, покрутив головою по сторонам.

– Так вот, – часто сглатывая, продолжила Лена, – по договору, который вы заключили с «Книжным миром», мы должны выставить ваши книги на реализацию, но сделать этого не сможем.

«И почему я все это знаю? – удивлялась Ромашкина, – договор, реализация... Откуда? Побыстрее с этим закончить и спросить его о Марте, пока не выяснилось, что меня тут вообще быть не должно».

Архипов скрестил на груди руки и закинул ногу на ногу.

– Продолжайте, – уже не так приветливо сказал он и уставился на трещину, которую разглядывала Лена.

– Взгляните, пожалуйста. Вы как раз сидите на этих книгах.

Архипов повернул голову, опустил глаза к полу, осторожно, почти бесшумно встал и спиной попятился к столу, за которым сидела белая, как сахарная пудра, Ромашкина.

– Надо признаться, – не оборачиваясь, произнес он, – я в смятении. Мне, как автору, очень сложно принять тот факт, что с моей работой что-то случилось. Это как пощечина. Когда вселенная, – Архипов резко вскинул руки и громко, будто работает со сцены в зрительный зал, обратился к лампе, – когда вселенная будто дает знак...

– Переигрываешь, – громко сказали в коридоре, и Семен Александрович подскочил на месте, спружинив на ламинате обоими ботинками.

– Это Иван, – Ромашкина хлопнула себя по лбу ладонью и закатила глаза, – он здесь тоже работает.

Архипов манерно приложил обе руки к груди и шумно выдохнул, увидев, как в кабинет входит молодой человек в больших тяжелых очках.

– Извините, – еле слышно произнес Иван, и веснушки на его носу вспыхнули золотом, – я думал, это Васек вернулся.

– Васек? – удивился Семен Александрович и переглянулся с Ромашкиной, но та пожала плечами. – Тоже автор?

– Да какой там. Строитель один. Второй день его найти не можем.

– Иван, – Архипов подошел к молодому человеку и по-братски положил ему руку на плечо, – нам с Еленой, конечно же, очень интересно, что произошло со строителем, но, понимаете ли, я тут нахожусь не просто так, а по некой неотложной важности дела и временем особо не располагаю... Но вы как раз кстати! Только не рассказывайте больше ничего о Ваське, займитесь-ка лучше делом...

Иван, который из эмоциональной речи Архипова выхватил только последнее слово, вдумчиво сощурился. Очки поехали вверх по переносице, а затем тихонечко сползли к кончику носа, молодой человек быстрым и четким движением указательного пальца вернул их на прежнее место и выдал громкое «чё?» в воцарившуюся в кабинете тишину.

– Голубчик, да помогите же мне коробку поднять! – не сдержал пыла Семен Александрович.

– Издеваетесь? – вскипел Иван. – Сначала принеси и поставь, а теперь обратно? Я вам кто? Грузчик?!

– Что вы, что вы...

– Сам ты кто? – Иван опять сощурился, а Ромашкина внезапно покраснела.

– Семен Александрович Архипов, насколько я понимаю, – протягивая для пожатия руку, в кабинет вошла Нина Максимовна.

При появлении начальницы Иван резво прыгнул в сторону и схватил одну из коробок с книгами за торчащие по ее бокам картонные гофрированные уши. Как только коробка оказалась в воздухе, дно ее коварно затрещало, с жутким треском лопнуло, и все содержимое шумно вывалилось на пол. Книги, которые уже были без полиэтиленовой оплетки, распахнув беззубые бумажные рты, немо уставились в потолок.

Архипов беззвучно охнул.

– Именно об этом я и пыталась вам рассказать, – произнесла Ромашкина.

– Брак, – Нина Максимовна обратилась к Семену Александровичу, – думаю, в типографии что-то случилось. Давайте-ка мы вам поможем все это собрать... Иван, будь добр...

19

Когда из еды осталась только начатая банка тушенки, а из питья – вода в кране, Перышкин набрался смелости и наконец включил все телефоны: домашний и мобильный, сел рядом и стал ждать звонка.

По предположению Васи, к этому моменту на работе все должно было утрястись, и прораб мог разыскивать одного из самых важных сотрудников, коим Перышкин себя и мнил.

Когда же, ближе к вечеру, жестянка из-под тушенки была выброшена в мусорное ведро, в карманах не нашлось ни одной монеты и пустая банковская карточка сама по себе не пополнилась электронной наличностью, Перышкин решился позвонить Севастьяну.

– Твою же мать! Гребаный ты урод! – закричала трубка, стоило невидимому коммутатору соединить два телефонных номера. – Какого черта?
Вася открыл было рот, чтобы вставить несколько фраз в оправдание своей неявки на работу, но трубка, сотрясаясь от матерных слов, которые Севастьян умело пересыпал другими, менее бранными, рассказала ему все, что о нем думают и не думают тоже, велела явиться утром, доделать начатое и валить к едрене фене без выходного пособия.

«Может, хоть покормят в обед», – подумал Перышкин перед тем, как закончить разговор, и поставил будильник на половину девятого утра.
К его приходу «Книжный мир» был уже открыт. Вася потоптался на пороге, всматриваясь через витринное окно вглубь торгового зала, поправил на плече сумку и толкнул дверь. В помещении оказалось настолько пусто, что звук, производимый подошвой тяжёлых, рабочих ботинок, чудовищно резанул ухо.

– Есть кто? – спросил Перышкин полумрак и, не получив ответа, двинулся в сторону пока еще своего рабочего места: в комнату, которую он так и не закончил оклеивать обоями в мелкую крапинку.

– О, Васек! – вынырнула из подсобки небольшая круглая голова, по центру украшенная очками. – Кофе будешь?

«Мир не без добрых людей, – промелькнуло у Перышкина в мыслях, – хвала небесам».

– А то, – кивнул он и, придерживая одной рукой лямку сумки, пригнувшись, чтобы не задеть дверной косяк, вошел в небольшое помещение.

В комнате было тесно: видимо, кто-то рассчитывал, что более одного, в крайнем случае, двух человек здесь единовременно находиться не должно. Иначе как можно объяснить наличие пары табуреток и странного стола, представляющего собой прикрепленную к стене двумя дверными петлями доску из мдф, которая, по мере необходимости, опускалась и упиралась тонкой цилиндрической ногой в кафельный пол.

Слева от входа стоял холодильник с микроволновкой на крыше, а спиной к нему, облокотившись на жужжащую и подрагивающую боковину, сидела тоненькая девушка с хвостом из завитых светлых волос, перетянутых чёрной резинкой.

– Вася, – представил вошедшего Перышкина Иван, и девушка обернулась. Невзрачная, тонкие губы изогнуты месяцем, отчего выражение ее лица напоминает вечное страдание или бесконечный каприз, спина чуть сутула, ноги... Их Вася не разглядел. Платье длинное, лежит складками на полу, ворот застегнут на последнюю пуговку.

– Лена, – перехватил его взгляд Иван и шаркнул табуреткой по полу, – наша новая сотрудница.

Девушка быстро кивнула и уставилась в кружку.

– Присаживайся, – протиснулся между Перышкиным и столом Иван, – тебе с молоком?

– Я, пожалуй, пойду, – Ромашкина боком сползла с табуретки и, не поднимая глаз, шагнула к выходу, – у меня Архипов на повестке...

20

После визита в «Книжный мир» Архипов чувствовал себя покалеченным. Ему казалось, что каждый из присутствовавших в моменте, когда испорченные книги шумно полетели на пол и лежали там нагишом, заглянул в его душу и изрядно в ней потоптался. Что излишне худой молодой мужчина, на лицо которого будто брызнули краски цвета тёмного янтаря; что женщина неопределённого возраста в нелепом детском фартучке; что девушка... Лена, кажется. С цветочной фамилией. Менеджер.

Семён Александрович, надавив обеими ладонями на хлипкие подлокотники, нехотя вылез из кресла, медленно распрямился, переставив руки на поясницу, ойкнув, выгнул назад плечи и, наконец, принял то положение, которое позволяло ему почти без боли дойти до кухни и заварить себе чаю. Чай Архипов не любил, он уважал напитки покрепче, но, достигнув определённого возраста, когда у всех одногодок уже «сердце», на предложение рюмочки-другой отвечал всегда одинаково: «Свою цистерну я уже выпил».

В квадратной банке, где Семён Александрович хранил темную ароматную пыль, из которой при должном умении можно было получить вполне приличный напиток, оказалось пусто. Единственная сухая чайная завитушка, прятавшаяся в уголке жестянки, беззвучно вылетела наружу, когда тару перевернули кверху дном, и так же без звука опустилась на стол. Архипов выругался и, снова переместив руки на поясницу, охая, выдвинулся в коридор.

Когда на плечах уже лежало теплое шерстяное пальто в мелкую гусиную лапку и осталось открыть-закрыть за собой дверь, в гостиной загремел телефонный звонок. Семен Александрович похлопал себя по карманам и снова выругался. Раздеваться и возвращаться за забытым мобильным аппаратом очень не хотелось, но искренняя вера в подобного рода знаки, имеющие особенность выдергивать из ситуации, которой бы лучше не случаться, заставила его скинуть обувь и сказать «алло».

– Семен Александрович? – спросил знакомый женский голос, но Архипов не смог соотнести его ни с одной известной внешностью, поэтому неохотно и довольно грубо дакнул. – Это Лена, Лена Ромашкина. Помните? «Книжный мир». Два дня назад вы у нас были.

– Да, Лена, – вспомнил и снова скривился. То ли от боли, пробивающей поясницу, то ли от нежелания думать об испорченном тираже.

– Вам удалось что-нибудь узнать?

– О чем вы?

– О типографии. Помните, вы собирались поехать и разобраться?

– Ах да. Этим я не занимался.

– А как же презентация? Мы вот-вот открываемся...

– Девушка, – Архипов попытался засунуть ногу в ботинок и опять ойкнул от боли, – вы как-то очень не вовремя. Давайте завтра.

– Завтра никак нельзя! Завтра будет поздно!

– До свидания.

– Семен Александрович! – закричала трубка, и Архипов, уже занесший палец над клавишей сброса звонка, замер. – Хотите, я вам помогу?

21

Если бы Ромашкину спросили, как она представляет жилище человека, увлекающегося сверхъестественным, она бы сразу растерялась, а затем, как обычно, начала выдумывать. «Скорее всего, – ответила бы она через пять-десять минут, которых хватает, чтобы нарисовать себе более или менее правдоподобную картинку, – там есть нечто странное и оно обязательно спрятано за железной дверью с тяжеленным висячим замком, точь-в-точь, как я видела в «Книжном мире»: никто не должен знать, что его друг или сосед занимается изучением демонов и входит с ними в контакт».

«Хотя нет, – возразила бы она потом, – все спрятать невозможно. Человека всегда выдают его увлечения, а дом – это место, где порой нельзя скрыться ни от гостей, ни от самого себя».

К удивлению Ромашкиной, Архипов открыл не сразу. Звонок, кнопку которого пять или шесть раз нажала Лена, канареечной песней сначала услаждал её немузыкальный слух, а когда, не выдержав напора, вдруг стих, дверь медленно и беззвучно открылась и повисла на звякнувшей недлинной металлической цепочке.

– Семен Александрович? – Ромашкина сунула нос в образовавшуюся щель. – Я думала, вы меня ждете.

– Не слишком ли вы высокого о себе мнения? – ответили ей из темноты и вдруг, охнув, всем телом навалились на дверь.

– Семен Александрович? – Лена поскребла ногтями старую темную обшивку. – Семен Александрович...

Прошло еще некоторое количество времени, и в ту секунду, когда Ромашкина вновь поднесла палец к пупырышку звонка, за дверью кто-то зашаркал, загремел цепочкой и наконец сказал «входите».

В прихожей оказалось настолько темно, что Лена не видела собственных рук, хотя делала ими пасы в воздухе, пытаясь нащупать направление, которое могло бы привести ее к свету.

– Семен Александрович, – робко сказала она и, шагнув, чуть не растянулась на полу. Под ногами Ромашкиной лежал огромный, туго набитый мешок.

– Чертова спина, – запричитал мешок. – Дайте же скорее руку! Что вы там стоите? Лена! Лена! Поднимите же меня, наконец! Свет! Свет включите! Бесполезное вы создание...

– Где? – Ромашкина сделала шаг назад, – в сторону, – вперед, и снова наткнулась на Архипова.

– Вы меня затопчете, стойте уже на месте, – заворчал Семен Александрович и снова получил мыском женской туфельки чуть повыше колена, – немедленно остановитесь!

Лена замерла.

– Присядьте и дайте мне руку, – Архипов схватил ее за лодыжку.

– Я вас не подниму...

– И не надо. Мне опереться. Тут тумба. Теперь я сам.

Ромашкина громко выдохнула, когда тяжелый Семен Александрович отпустил ее локоть, схватился за край невидимой мебели, шаркнул пару раз по полу и стукнул по чему-то кулаком. На стене, приветственно затрещав, вспыхнула лампочка, моргнула и уже уверенно осветила кусок узкого коридора.

– Идемте, – Архипов оперся на стену, другой рукой надавил на поясницу, – обувь можете не снимать.

Лена кивнула, но все же сбросила туфли; пальто, скомкав, положила на тумбу и шагнула за натужно дышащим хозяином квартиры.

Длинный узкий коридор закончился комнатой. Достаточно светлой, квадратной формы, почти пустой, оклеенной старыми выцветшими обоями, ближе к плинтусам изящно свернувшимися в трубочки.

– Руки не доходят, – заметил Архипов любопытство Ромашкиной, – иной раз подклею, но чаще лень.

Лена перевела взгляд дальше и уперлась глазами в широкий хирургически чистый подоконник со стоящей на нем большой черно-белой фотографией в изящной золотой рамке.

– Жена, – Семен Александрович словно опережал ее каждый, пока только внутри прозвучавший, вопрос, – умерла давно. – Он пристально посмотрел на Ромашкину. – Вас, барышня, тогда еще и в помине не было.

– Мне жаль, – ответила Лена.

Архипов кивнул, приняв сочувствие, и сел в широкое, заскрипевшее новой кожей, кресло.

– К делу? – поморщился он то ли от боли, то ли от нежелания что-либо решать. – Ан нет, – неожиданно повысил голос и, сощурившись, потряс указательным пальцем в воздухе. – Или вы с пустыми руками?

Ромашкина хлопнула себя по лбу и выскочила в коридор.

– Не с пустыми, конечно же, не с пустыми, – раздался от входной двери ее довольный голос, а потом что-то загремело, загрохотало и покатилось по полу.

– Что у вас там?

– Банка, я же вам самый лучший выбрала, байховый, а он только в железной таре и продавался, сказали, вкусный, элитный, – Лена лежала на животе в коридоре, одной рукой прижимала к боку сумку с Мартой, а другой шарила под тумбой, на которую несколько минут назад опирался Архипов, и голос ее звучал соответственно положению: немного сдавленно и глухо; слова вылетали по одному с незначительной паузой. – Вот! – наконец крикнула она, обнаружив потерю и вытащив ее на свет. – Пыли-то сколько...

– Боюсь спросить, – чуть громче обычного произнес Сергей Александрович, и кресло под ним скрипнуло, – вы его заварить сумеете или же рассыплете ненароком?

– Смогу, – появилась на пороге комнаты сияющая Ромашкина, – я на этом собаку съела. Кухня у вас где?

Архипов пожевал губами, сдерживая невольный смех, вызванный видом растрепанной Лены, и указал опять же в коридор.

– Слева. И умоляю вас, не падайте больше. Если что, я вас не подниму.

Занимаясь чаем, Ромашкина поймала себя на том, как пристально осматривает кухню и всю ее немногочисленную утварь. По всему было видно, что женская рука уже давно не касалась дома: газовая плита из некогда белой превратилась в желто-черную, вобрав в краску жир, грязь и копоть; небольшой стол у окна покрывала старая, во многих местах порезанная клеенка; чашки и блюдца, стоявшие на ней, украшали шоколадного цвета браслеты, оставленные многолетними чаепитиями.

Архипов жил одиноко и, судя по всему, не особо роскошествовал. Так Лена не нашла на территории кухни ничего, что говорило бы о нем, как о человеке, занимающимся темной магией или хотя бы изучающим ее. Но она чувствовала, кожей чувствовала какое-то невероятное тепло, объяснения которому пока не находила.

22

– Вот теперь к делу, – сказал Архипов, когда Ромашкина появилась в гостиной с чашками, – ставьте их прямо на пол, да, вот сюда. Располагайтесь, пожалуйста.

Лена оставила одну чашку под рукой Семена Александровича, а сама села напротив на обычный деревянный стул с жесткой прямой спинкой и без особого желания выпрямилась.

– Я дотянусь. Благодарю покорнейше. Ну-с, слушаю. Внимательно вас слушаю.

Ромашкина втянула губы и, размышляя, как бы правильно начать, пожевала зубами сначала верхнюю, затем – нижнюю. Дело оказалось не простым, даже сложным, а учитывая ее природную скромность, щедро приправленную обстоятельствами, почти невыполнимым.

– Что же вы, менеджер Лена, – Архипов подался всем телом вперед и снизу вверх посмотрел в глаза внезапно онемевшей собеседнице, – чаем что ли обожглись?

– Мне нужна ваша помощь, – с трудом выдавила из себя Ромашкина, – это не в моих правилах, я никогда никого ни о чем не прошу, но только вы, – на этом слове она подняла голову, еще сильнее выпрямилась и уставилась в переносицу Семена Александровича, – только вы сумеете мне помочь.

– Разве вы здесь не за тем, чтобы решить... Как это называется? – он поскреб затылок. – Ну вся эта чехарда с тиражом...

– Нет. Не за тем. Хотя и за тем тоже, но, в первую очередь, за другим.

– Довольно любопытно.

Архипов опустил чашку у ног и откинулся на спинку кресла, та отозвалась скрипом.

– Мне угрожают, – Ромашкина снова смотрела в чай, – мне угрожают какие-то сверхъестественные силы. Или люди, которые знают и умеют ими пользоваться. Я понимаю, это звучит глупо, и вы мне можете не верить... Но я все докажу. Вы мне поможете?

– Я?

– Да.

– Чего вы от меня хотите? – Архипов слегка прищурился, выражение его лица стало более, чем серьезным, и более, чем недоверчивым, почти ледяным, застывшим. Вдруг дрогнула правая бровь.

– Семен Александрович, вы же все знаете, вы известный специалист, я читала все ваши книги, и последнюю ждала, я и не думала, что решусь к вам обратиться, но обстоятельства... – Ромашкина уже раскачивалась на стуле. Вперед, назад, вперед, назад, деревянные его ножки скрипели о паркет, крякало сиденье, в полной чашке кружился чай, ароматный, свежий, крепкий. – Я хочу вам все рассказать.

– Будьте любезны. В другой момент я бы выставил вас за дверь... Но сейчас, признаюсь, не в силах. И вижу, сами вы уходить не собираетесь. Так ведь? Обманом проникнуть в мой дом... Интеллигентная с виду барышня...

Ромашкина еще крепче прижала к животу сумку.

– У меня никого нет, – тихо сказала она, – вернее, есть только подруга, но живу я одна. Бабушка оставила мне квартиру, и, мне кажется, кто-то хочет ее у меня отобрать. Сначала я думала, это демоны. Я читала много всего, и понимаю, что мы здесь, в этом мире, совсем не одни. И есть что-то, что нам дружелюбно, а что-то, что совсем наоборот. Яна, подруга моя, мне тоже не верит, но даже она... Потом я нашла кое-что и поняла, что это точно не демоны, а что-то иное... Взгляните. Что это может быть? – Она опустила чашку на пол, залезла в сумку.

Сердце Ромашкиной на секунду остановилось, а затем забилось резко, быстро, отчаянно, словно тот, кого за это сердце сейчас держали, безумно желал жить.

Архипов поерзал в кресле, снова подался вперед всем телом, потом переместился на самый край. Девушка, что, съежившись, сидела перед ним на стуле, осторожно, едва дыша, вытаскивала что-то из сумки, которую до того момента остервенело прижимала к животу и груди.

– Я нашла ее случайно. Дать вам ее не могу, – Лена достала Марту и издалека показала ее Архипову.

– Почему?

– Потому что это я, – подняла и опустила плечи. – Не хочу, чтобы мне стало больно. Чтобы кто-то ненароком вдруг причинил мне боль. Я ее чувствую. Но я не знаю, кто она, кто ее сделал и зачем.

– У вас же есть соображения, не так ли?

– Да. Как я уже сказала, я думаю, меня хотят убить. Смастерили вот эту куклу...

– Вы не представляете, кто бы это мог быть, и хотите, чтобы я вам помог.

– Да.

– Тогда я вас разочарую. Ничем не могу вам помочь. Ни-чем.

– Но...

– Я похож на сыщика? – Архипов резко придвинулся к спинке кресла. – Вам, барышня, в полицию надо. Я-то тут при чем?

– То есть вам все равно? Меня хотят убить, – Ромашкина сунула Марту в сумку и вскочила со стула, тот отлетел назад, – а вы... Неужели вам все равно?

– Милая барышня... Если вам угрожают, если вы что-то где-то видели, слышали, обратитесь к ним, – Архипов ткнул пальцем вбок, в окно. – Наша доблестная полиция...

– Мне нужна совсем другая помощь, – Ромашкина чувствовала, что покрывается красными пятнами, которые с детства посещали ее в особо эмоциональные моменты, – ваша, как человека, который разбирается во всем этом. Не в угрозах, что вы, а в таких предметах. Что это? Что это за кукла такая? Вуду? Нет. Я читала. Она не похожа. Так что? И демоны. Меня преследовали демоны, пока я ее не нашла. Как будто кто-то хотел меня убить. Я не видела. Но я чувствовала. Я все чувствовала. Помогите мне. Я вас очень прошу.

– Нет, – Архипов покачал головой. – Нет, барышня, я этим не занимаюсь. Я ученый, вернее, кхм, псевдоученый, ведь что такое оккультизм? Что такое астрология? Что такое хиромантия, эзотерика и прочее?

– Но вы же в это верите, – Ромашкина сунула руку в сумку, – это не выдумка. А как же ваши работы?

– Извините, мне кажется, вам пора. Достаточно. Я устал, у меня болит поясница. Уходите. Уходите, пожалуйста. Ничем. не могу. вам. помочь.

Лена пожала плечами.

– Вам все равно.

23

За дверью, когда щелкнул входной замок, Ромашкина остановилась. Бросила туфли, навалившись плечом на дверь, вдела в них ноги. Замерзшие ступни охватило тесным теплом.

«Вот и все, – горько улыбнулась, – одной проблемой меньше».

Затянула на шее шарф, одернула пальто, застегнула его на все пуговицы, через голову надела сумку с Мартой. Щеки еще пылали.

Ромашкина себя не видела, но могла довольно точно описать, где и как сейчас пульсировали неровные, с яркими малиновыми краями, пятна.
Лена уцепилась рукой за перила и осторожно пошла вниз по каменной лестнице, обвивающей лифтовую шахту. Лифт в доме Архипова был старый, вырванный из прошлого: кабина его медленно, дребезжа деревянными дверцами, проехала вверх, и при желании ее можно было потрогать, просунув руку через ячейки железной сетки.

«У тебя есть «Кларитин»?» – Ромашкина остановилась между этажами и быстро настрочила Яне смс.

«Занести?» – сразу получила ответ.

«Я не дома».

«Зайдешь? А где?»

«У Архипова».

«Ого!»

А потом телефон заиграл мелодию. Какую-то попсовую, которую Яна недавно поставила на свой звонок.

– Горжусь тобой, Ромашкина! – закричала трубка, когда Лена разрешила ей говорить, нажав кнопку с изображением зеленой трубочки. – Отметим?

– Скорее, зальем. Он не согласился.

– Ты хотя бы попыталась. Я тебя жду, топай давай.

Связь оборвалась, и Лена, толкнув тяжелую дверь, вышла из подъезда на улицу.

Дело шло к вечеру, в «Книжный мир» можно было не возвращаться. Ромашкина запрокинула голову, подставив прохладе осени свои бардовые щеки, глубоко вдохнула воздух; легкие, расширившись, втянули клен, дуб и тополь.

24

– Рада, что без меня обошлось, – Яна стащила с Ромашкиной куртку и повела подругу в кухню. – Говори давай.

– Ты была права, – Лена подошла к окну и посмотрела вниз, на детскую площадку. Яна жила на втором этаже, и сейчас было слышно, как малышня, слепившая высоченный песочный торт, улюлюкает от радости и лупит по нему пластиковыми лопатками и совочками, – ты была права.

Яна изобразила Чеширского кота, показав отражению в тарелке всю челюсть без одного верхнего зуба.

– Шарлатан?

– Псевдоученый. И ему до лампочки. Зачем он все это пишет? Чтобы такие, как я, в это верили?

– Чтобы такие, как ты, все это покупали, – Яна звякнула ложками. – Бизнес, Ромашкина. Как это по-нашему! Но, если посмотреть на ситуацию с другой стороны, ты ему кто? Кто ты такая-разэтакая, чтобы Архипов или кто-нибудь еще помогал тебе разобраться со всеми этими демонами, домовыми или вуду? Это тебе не сериал по телеку.

Ромашкина повернулась к подруге. Та вытащила из холодильника начатый торт и резала его длинным зубчатым ножом, через каждое произнесенное слово облизывая пальцы.

– Тут ты либо сама-сама, либо... Ну, я не знаю. А вообще, давай сахару поедим, подумаем, – она провела лезвием ножа по краю коробки, в которой торта уже не было, и у Ромашкиной по спине пробежала дрожь. – Садись, садись давай, наворачивай. Там и мысль придет.

Когда не помог сахар свекольный, перешли к виноградному, откупорив сначала одну бутылку «Кьянти», затем – вторую.

«Прошу запротоколировать, – сказала Яна заплетающимся под конец вечера языком, – она так и не пришла, а мы для этого делали все возможное. Да, Ромашкина?»

Лена устало кивнула и попросилась в кровать.

Как только глаза подруги закрылись, и в голове закружился звездный хоровод, Яна осторожно достала ее телефон и открыла вкладку «последние вызовы».

25

Весь рабочий день, который должен был закончиться встречей с Севастьяном и, очевидно, увольнением, Перышкин просидел в подсобке с Иваном. Хотя по тону последнего разговора с прорабом было понятно, что за провинившегося сотрудника цепляться он не собирается, от своего возвращения Вася все же ожидал большего или даже фантастического. А чем черт не шутит.

– Заночую, – спросил или, скорее, подтвердил свое намерение Перышкин, обратившись к Ивану в конце не сложившегося рабочего дня.

В отсутствие директора в «Книжном мире» царил если не хаос, то беспорядок и кавардак. Нина Максимовна едва справлялась со своими обязанностями, и присутствие Васи в магазине в неположенное время вряд ли кого-то могло заинтересовать всерьез.

– А че так?

– Пусто, – Вася похлопал себя по карманам штанов и куртки. – Тут тепло и вкусно кормят, – он сделал вид, что страстно, будто стан любимой, желанной женщины обнимает холодильник.

– Понимаю, – Иван снял очки, потом надел их снова. – Новенькую только не тронь.

– Дохлую что ли?

– Почему дохлую? Вполне себе живая, симпатичная.

Перышкин вспомнил продавщицу ночного ларька и сладко улыбнулся.

– Дохлая, – произнёс еще раз, – никакая.

– Максимовне на глаза раньше девяти не попадайся, устроит тебе такое, мама не горюй. До завтра тогда.

Вася протянул для пожатия руку и, получив сухой ответ, в след за Иваном вышел из подсобки.

В «Книжном мире» было пусто. Не горел свет, и торговый зал сквозь высокие окна скудно освещали уличные фонари. Перышкин прогулялся меж длинных стеллажей, потрогал их на предмет прочности (те стояли хорошо, надежно, крепко вцепившись железными уголками в бетонный пол), вытащил и поставил на место несколько толстых книг, нашел полку с журналами, порылся и, не обнаружив ничего, что могло заинтересовать его на ближайшие пару часов, вернулся обратно.

Открытыми оказались две комнаты: та, в которой он просидел весь день, и та, которую следовало привести в порядок к приходу Севастьяна. То, что он не появился сегодня, совершенно не означало, что и завтра его не будет тоже. Пораскинув мозгами, Перышкин остановился на помещении попросторнее и вскоре завалился там спать.

26

– Ну, с богом, – Яна перекрестила Ромашкину и поцеловала в лоб.

Девушки стояли в прихожей, и Лена уже собиралась выйти за дверь, как вдруг подруга ее остановила.

– Вот теперь все, – Яна приобняла Лену за плечи, потом прижала к себе и похлопала по спине.

– Ты в порядке? – Ромашкина отстранилась. – Я же не на эшафот! У меня там и трудовой не было.

– В первый раз всегда сложно, по себе знаю. Ты, главное, не плачь.

– Ну тебя.

– Сделаешь все, как мы говорили: придешь, напишешь, потом сразу уходи. Если эта твоя Максимовна не подпишет, все равно уходи.

– Ян, – Лена стояла уже в дверном проеме, одной ногой на подъездной плитке, – какое заявление? Меня официально никто не нанимал. Я случайно там оказалась, сама знаешь.

– Волнуюсь я за тебя что-то, – Яна проводила подругу до лифта и, когда двери его захлопнулись, а кабина умчалась вниз, еще раз перекрестила Ромашкину.

Ночью прошел дождь, прибил разноцветные листья к асфальту, к крышам домов и припаркованных автомобилей, остатки песчаного торта украсил кружевными точками-дырочками, будто начал ришелье. Лена остановилась у детской площадки, подняла забытый кем-то розовый совочек, положила на край песочницы. Здесь пахло детством: сырой травой, мокрыми деревьями и размокшей ржаной горбушкой.

Из подъезда, откуда вышла Ромашкина, тут же выскочил пес. Радостный, вырвавший поводок из рук хозяина, он пронесся мимо, разбрасывая прелую листву, и у ствола клена, гордо раскинувшего тяжелые ветви, поднял лапу.

– Жора! – крикнули за спиной, и Лена обернулась. Под козырьком стояла немолодая женщина: поверх халата накинута куртка, на ногах черные резиновые сапоги. – Негодник! – она поежилась и стала спускаться по ступенькам. – А ну иди сюда! Жора!

Лена улыбнулась, покрепче прижала к себе Марту и побежала к автобусной остановке.

В «Книжном мире» начинался обычный день. Нины Максимовны еще не было, но зато был йог Иван, который, завидев входящую Ромашкину, вскочил с подоконника и, отряхивая на ходу штаны, пошел ей на встречу.

– Привет, – сухо сказала ему Лена и начала стягивать с себя верхнюю одежду. Получалось нелепо, потому что надо было одной рукой держать сумку, да так, чтобы она не болталась, а второй вылезать из пальто, стараясь не шаркать его полами о грязный бетон.

– Дай помогу.

– Нет, спасибо, – прижимая к себе Марту, Ромашкина повернулась к Ивану боком, но тут окончательно запуталась и все-таки разрешила себе помочь.

Они прошли в торговый зал. Лена устремилась к стеллажам, а ее неожиданный кавалер бережно опустил пальто на гвоздь, временно назначенный вешалкой.
 
«Вот, в принципе, и все, – размышляла Ромашкина, перемещаясь между полками и постукивая пальцами по корешкам книг, – сколько я тут проработала? Дней пять? И чего сейчас приперлась? По-хорошему, можно было обойтись телефонным звонком».

– Кофе хочешь? – нагнал ее Иван. – Пока Максимовны нет, делать особо нечего.

Лена кивнула.

– У меня и шоколадка, кажется, была. Если мы ее с Васьком вчера не оприходовали.

Улыбнулась. Отрешенно. Неискренне. Просто так. В знак вежливости.

– Да, давай, – ответила йогу.

Он оставил ее одну, и Ромашкина, замерев в центре зала, сквозь просвет между стеллажами посмотрела в окно.

В доме напротив открылась подъездная дверь, из нее вышла пожилая пара. Он был с тростью, она держала в руке хозяйственную тележку на колесиках. Остановились, повернули налево. Потом пробежали подростки, молодая мамочка покатила коляску, проехал велосипед, мужик с длинной курчавой бородой уронил шляпу и, судя по жестикуляции, выругался, а потом совсем близко, почти у витринных окон, медленно проплыла смутно знакомая грузная фигура. Голова прижата к груди, руки на пояснице.

Лена не поверила глазам, зажмурилась и тут же резко их открыла.

В «Книжный мир» кто-то вошел.

– Работаете?

– Да, – крикнула Ромашкина, – вам кого?

– Нину Максимовну. Она тут?

– Нет, – Лена вышла из-за стеллажа, – она будет позже, Семен Александрович.

– А, – махнул он головой, – это вы.

– Можете подождать.

– Да. Конечно, я подожду, – он внимательно осмотрел торговый зал. – Есть стульчик?

Ромашкина пошла за креслом на колесиках.

– Смею надеяться, вы на меня не сердитесь? – выкрикнул ей в спину Архипов. – Я бы вам все равно не смог подсобить! Я и подруге вашей вчера тоже самое сказал! Вы меня слышите?

– Яне? – замерла Ромашкина. – Когда?

– Вчера, за полночь уж было.

– Она просила вас о чем-то?

– Хотела, чтобы я вам пренепременно помог. Я ничего не могу для вас сделать, услышьте же вы меня наконец! Все, что знаю я – в книгах, вам нужен кто-то другой, поищите, попробуйте. Я надеюсь, у вас получится. Единственное, что я могу, – дать совет. Вернитесь в то место, где нашли куклу. Может, вам будет знак. Иногда они появляются.

– Спасибо, – Лена толкнула стул, и он, дребезжа колесиками и хлипкой спинкой, покатился по направлению к Архипову. – Нина Семеновна скоро должна быть. Обычно она не опаздывает.

27

Коридор, по которому Ромашкина спешила в подсобку, где недавно обнаружила Марту, был уже освещен. Под потолком цикадами трещали лампы дневного света, можно было закрыть на минуту глаза и представить себя где-нибудь на юге, в лете и жаре. Лена, не заглянув ни в одно помещение и даже на кухню, откуда тянуло растворимым кофе, прошмыгнула в нужную ей комнату и остановилась в дверях.

До нее здесь кто-то был. Застелил полиэтиленом пол, по всему периметру закрепил его малярным скотчем, обрезки обоев, ершик, бейсболку, валик и клей бросил в центр. Очевидно, готовился к ремонту.

Ромашкина вошла внутрь. Осмотрела подсобку, постояла рядом с кучей мусора, поковыряла ногтем одну из стен и уже собралась было уйти, как за валиком, у мыса ее туфли, что-то блеснуло. «Наверное, это он и есть, – Лена присела на корточки, – знак. Иногда они появляются».

– Эй, – вдруг сказал кто-то у нее за спиной, и она от неожиданности вздрогнула, – что-то ищешь?

Ромашкина обернулась.

– Уже нашла, – вытащила длинную золотистую ленточку, которая когда-то перетягивала края разноцветной бумажной обертки, и встала, – я забыла тут кое-что.

Привыкший получать разнос от начальства за любую оплошность и пропажу даже незначительной мелочи, Перышкин вытянул руку ладонью вверх, пошевелил пальцами.

– Покажи.

– Вот, – Лена протянула ему находку, – это мое.

– Сомневаюсь.

– Честное слово даю. Есть доказательства.

– Усы, лапы и хвост?

– Что? – не поняла Ромашкина, и вдруг, внезапно вспомнив, что это фраза из мультика, расслабленно рассмеялась. – Нет же. Вот оно.

Не отдавая себе отчета в том, что делает и почему, она вытащила из кармана сумки переливающуюся всеми цветами радуги аккуратно сложенную оберточную бумагу, сняла с плеча сумку и достала оттуда Марту.

– Это все от нее!

Стоящий напротив человек, которого она видела второй раз в жизни, неожиданно отшатнулся и, стукнувшись плечом о дверной косяк, застыл с таким нелепым выражением на лице, будто в это самое мгновение увидел нечто ужасное.

Перышкин почувствовал, как по его рукам и ногам прокатились электрические разряды, достигли центра груди, а потом откуда-то, будто по щелчку чьих-то невидимых, но сильных пальцев, возникло воспоминание.

Вася увидел себя со стороны. Он стоит в центре просторного помещения, крутит по сторонам головой, рядом – два высоких существа, одно из них постоянно меняет форму и бесконечно переливается всеми цветами и их оттенками, другое, немного похожее на Севастьяна, наряженное в длинный бело-голубой балахон, сует ему в руки бумажную трубочку и огромную радужную конфету типа «батончик», внутри у нее что-то бренчит.

– Мы даем тебе шесть дней, – сказало одно из существ, – потом призовем вновь, пройдешь без очереди.

– Это образец, – произнесло металлическим голосом то, что было облачено в бело-голубой балахон, – и инструкция. Справишься, останешься тут, нет – к нижним швырнем! В ад! В пекло! В ад! В пекло! В ад! В пекло... в ад...

Перышкин снова вздрогнул, словно вышел из забытья, и произнес не своим голосом: «Эй, это мое».

По выражению лица девушки, что стояла напротив, можно было сказать, что она не просто удивилась. Испарилась ее приветственная улыбка, на щеках вспыхнули неровные ярко-красные пятна.

Перышкин похлопал себя по карманам, вытянул оттуда лист, похожий на тетрадный, желтый в голубых разводах.

– Это мой образец! – крикнул он Ромашкиной. – На, смотри!

Лена, дрожа всем телом, прижав к груди Марту, вся вытянулась вперед, вырвала у Перышкина бумажку и бросилась бежать. «Убийца», – запульсировало у нее в висках и костью встало в горле.

Вася кинулся ей наперерез, поскользнулся на полиэтилене, нелепо, тугим мешком, растянулся на полу, но успел схватить ускользающую от него девушку за ногу. Грохнувшаяся Ромашкина от неожиданности и сильного удара выпустила Марту и, почувствовав надвигающуюся на них обеих угрозу, врезала по голове нападавшего первым, что подвернулось ей под руку.

Это был малярный валик. В ту секунду, когда его подняли в воздух и сделали резкий замах, мягкая муфта, обнимавшая железный стержень, слетела, и Перышкин получил хлесткий, сильный удар в область виска. Тело его обмякло, пальцы разжались, и Ромашкина, отпихиваясь пятками туфель от скользкого пола, выползла в коридор.

28

Очнувшийся Перышкин обнаружил себя в помещении странной и непривычной человеческому глазу конфигурации. Под его небесно-голубым куполом раскачивался металлический шар, по стенам испуганно жались люди разного возраста и пола, кто-то прижимал к себе крошечного, истерично плачущего ребенка, а перед белоснежными воротами, уходящими строго вверх, на прозрачном полу, галдя, как воробьи у кормушки, сидела группа подростков.

«Двести девяносто девятый!» – выкрикнул металлический шар, и Перышкин прыгнул вперед. Перед ним, комкая в ладони бумажный порядковый номер, перетаптывался испуганный старичок. Ворота распахнулись, Вася влетел перед старичком в уже знакомый зал и крикнул в изумленную, булькающую толпу за спиной:

– Мне сказали без очереди!

– Самозванец? – послышалось издалека, но в то же самое время прозвучало почти у уха.

– Перышкин, – недовольно ответил Вася, и ворота за ним захлопнулись, – сами велели быть.

– Бардааак, – пропел кто-то тонким металлическим голосом. – Ну иди сюда, разберемся.

Вася на секунду замер, осмотрелся. Все было точно так же, как и тогда. Длинные металлические стеллажи, узкие деревянные лавочки, все скрипит, скрежещет и перемещается, под ногами – полупрозрачная облачная дымка, шаги по ней легки, почти что невесомы. И вроде идти приятно, но не хочется, и тянет где-то в районе виска.

Справа меж стеллажей взгляду открывался широкий проем, и из него, словно хищные птицы, вылетали каталожные папочки. Одна, резко взмыв в воздух, спикировала Перышкину в темечко, не попала, а устремилась вперед, в конец зала, где за широким длинным столом сидело существо, у которого в этот самый момент отрастали черные бакенбарды. Существо вытянуло руку, и папка осторожно приземлилась на его огромную ладонь.

– Перышкин Василий Александрович, – прочел он вслух. – Дата рождееения, институуут, рабооота. Испытательный срооок... Дата смееерти... Не прошел, стало быть... Стало быть, решаааем...

Вася почти не дышал. Он стоял, как когда-то давно, – в начальных школьных классах: слишком прямо и твердо, стараясь упереться макушкой в невидимый потолок, и смотрел строго перед собой на учителя, открывшего его испещренный двойками дневник.

– Я, – рискнул он выяснить сложность ситуации, – я буду...

Существо с бакенбардами скрестило на груди руки и у него вдруг выпучился правый глаз.

Перышкин брезгливо отвернулся, а через секунду заставил себя смотреть на него вновь.

– Ангелом?

И тут у существа выпучился второй, левый, глаз, оно само стало ярко-красным, из ушей полезли длинные рыжие волосы, рот растянулся до невообразимых размеров, и Перышкин услышал сначала сдавленный, а затем проявившийся в полную мощь легких нечеловеческий смех.

Ответом на гогот прозвучала гробовая тишина. В зале все прекратило движение, птицы-папки зависли в воздухе, шестеренки, дающие жизнь невидимым механизмам, застопорились, и лишь облачная дымка продолжала скользить у ног. В области затылка Перышкин почувствовал легкое, почти невесомое прикосновение, словно чья-та знакомая мягкая ладонь побуждала его идти. Он сделал шаг к столу и замер.

Существо, которое уже полностью потеряло сходство с любой человеческой сущностью, вдруг прекратило смеяться, вытянулось вверх и немного вперед и уставилось на кого-то у него за спиной. Перышкин резко обернулся. За ним никого не оказалось.

– Да, – неожиданно твердым и серьезным голосом произнесло существо, – продолжим. – Оно перевернуло страницу, вытерло то, что с большим трудом можно обозначить, как лоб, и по одному вернуло на место выпученные глаза. – Признаюсь, я думал, ты безнадежен. Но... предназначение ты свое все-таки исполнил. Претензий у меня к тебе нет.

Вася премного удивился.

– Иди посмотри, – существо развернуло к нему папочку, и Перышкин уставился в белый лист.

Через мгновение страница, как поляроидная фотокарточка, потихоньку проявила отпечатанное на ней изображение, и перед Васей появился «Книжный мир». На картинке спиной к нему сидела Ромашкина.

– Дохлая! – удивленно воскликнул Перышкин, и существо подскочило в кресле.

– Дай посмотреть, – сунуло оно длинный, как у Буратино, нос в папку. – Бог с тобой, – в изнеможении опустилось на место и смахнуло невидимой пот со лба. – Еще какая живая. Вот напугал.

Вася продолжал смотреть.

Девушка была в магазине не одна, перед ней, на недалеком расстоянии толпились люди. Перышкин их не слышал, но ощущал, что они взволнованы, немного напуганы, но излучают уважение, почтение и любовь. Девушка что-то писала, низко наклонив голову над коленями, а потом распрямилась и вытянула перед собою руки. На ее ладонях лежала среднего размера книга в твердом, переливающимся всеми радужными цветами и их оттенками, переплете. К девушке вышел кто-то из толпы, взял протянутую книгу и прижал ее к груди.

«Дело было в Марте», – вслух прочел Вася и в недоумении посмотрел на существо, которое уже почти походило на человека. – Это что?

– Там должно быть написано, почитай, – ткнуло оно носом в папку, и Перышкин перелистнул страницу.

«Ромашкина Елена Владимировна, – продолжил он вслух, частично пропуская информацию, – эзотерик, один из ведущих экспертов в области магии и оккультизма России... замужем (муж – Рыбаков Иван Александрович...), – да лан, – Вася выпучил глаза, – двое детей (сын – Иван, дочь – Мария)... После ряда успешных работ, признанных на международном уровне, выпустила автобиографическую книгу, проливающую свет на тайну, связанную с началом ее карьеры... Обложка к книге не случайно исполнена в ярких тонах, образцом для нее послужила оберточная бумага, в настоящее время находящаяся под охраной одного из ведущих музеев мира...»

– Сдохнуть можно! – бросил читать Перышкин. – И это все я?

– Можно сказать и так, – ухмыльнулось существо, – им там еще пахать и пахать. До сих пор инструкцию изучают. Так что можешь спокойно идти.

«Двести девяносто девятый!» – где-то далеко выкрикнул голос, и ворота мелодично распахнулись. Вася обернулся. На пороге стоял старичок, которого он преднамеренно отпихнул, пробираясь в зал без очереди.

– И куда идти? – Перышкин снова взглянул на существо.

– Ах да, – оно порылось в глубоких карманах своего балахона, – вот инструкция, держи.

Вася принял протянутую ему трубочку, сразу развернул, кивнул, будто подтверждая, что все понял, широко и довольно улыбнулся.

– Ангел! – крикнул старичку и стукнул себя кулаком в грудь.

– Иди давай, – существо жестом попросило Перышкина посторониться. – Из дверей прямо и сразу направо.

– Да! – еще раз довольно сказал ему Вася, вышел в распахнутую перед ним дверь, подождал, пока она за ним захлопнулась, прошел прямо, повернул налево и куда-то провалился.

КОНЕЦ