Он говорит:
«Покорми меня, я голодный».
Я вытаскиваю из холодильника все продукты. Ставлю чайник.
"Зачем столько", - говорит он с легким раздражением. - Я не смогу есть твердое». Убираю обратно, оставляю только белый хлеб, масло и красную икру. Делаю несколько бутербродов . Он ест боковыми зубами. "Плохие протезы. Старые." Смотрит, как я готовлю чай, говорит:
«Даже самый ленивый узбек делает кайтар три раза. Красивый чай. Налей мне в прозрачный стакан».
Moй дядя по маме. Он живет с дочкой и внучкой. Жена недавно умерла.
- Почему вы такой голодный? - спрашиваю я. – Вас некому покормить?
Он виновато улыбается.
- Мама передала вам из Нью-Йорка ботинки. Давайте померяем сейчас .
Он разглядывает большие, 45-го размера ботинки, вместо шнурков липучки и говорит:
- Лендлиз. Научи меня как ими пользоваться.
Я опускаюсь на колени и помогаю надеть. Он тянет меня за рукав и когда я встаю, обнимает.
- Скажи своей маме, что у нее хорошие дети.
Я замечаю что на правой руке у него нет большого пальца.
- Что случилось?
- Сильный абсцесс.
- Нельзя было вылечить?
- В мои годы легче удалить, чем вылечить.
Он знает о чем говорит. Полковой врач. Начальник военного госпиталя. Полковник в отставке.
- Я свой партбилет не выбросил.
- Думаете пригодится?
- Там фотография, когда я еще совсем молодой.
В один год вступил в партию и женился. Шикса. Родители плакали.
Слушатель военно-медицинской академии. Сталинский стипендиант. Стипендия - тысяча рублей. Огромные деньги по тем временам. Когда привез жену в первый раз из Питера в Будо-Кошелев, увидели, простили. Такая красивая русская! Сказал по секрету: дворянка, но никто не знает.
В июле 41-го провожала его на фронт, украдкой поглядывала на ручные часики – подарок. Опаздывала на спектакль. В сорок втором умирала в Ленинграде от голода. Через влиятельных людей на самолете вывез жену в Киров, иначе бы ее съели. Отправил к родителям в Пензу. Голод ее сильно поломал, красота уже не вернулась никогда.
- У тебя выпить что-нибудь есть? – спрашивает он.
- Коньяк.
- Настоящий, ты из Америки привез? У нас здесь больше нет настоящего коньяка. Налей мне в чай. Хотя нет, давай просто выпьем.
Я разделываю большой апельсин. «А это что?» - указывает на киви. - «Хочу попробовать»
Мы выпиваем по пятьдесят граммов.
Что это за коньяк? Странный вкус. Женский? Ты что, влюблен. Я по тебе вижу. Сколько ей лет? Красивая? Она тебя любит? Я тебе что-то расскажу. К концу войны я был начальником госпиталя. Это большая власть. Тысяча человек зависят от тебя. Все ищут дружбы. Я всегда был сыт, ходил в чистом. Мне двадцать пять лет, медсестры отвечают взаимностью. Одну женщину-врача полюбил так сильно. Полевой госпиталь все время бомбят. Мы бомбили немецкие госпиталя, они наши. Ее убили. Он молчит, разглядывает культю пальца. Говорит:
- Она была хорошим хирургом.
- Еще выпьете? – спрашиваю я.
- Нет, хватит. Ты знаешь сколько мне лет? Я на десять лет старше твоей мамы.
- Хотите поговорить с ней по телефону?
- А это можно. Наверное очень дорого. Знаю, ты разбогател. Сейчас такое время, молодежь богатеет, а старики нищают. Диалектически - это правильно.
Я набираю длинный номер, передаю ему трубку. «Алле. Это я» Она его сразу же узнала. Журчит телефонная трубка, он слушает, улыбается, говорит, смеется, плачет. Я даю ему бумажную салфетку. Он не узнает, смотрит на меня с недоумением, потом кричит в телефонную трубку:
«Слушай, Леля, что я хочу сказать! У тебя очень хорошие дети!»
Через несколько лет внучка увезет его в Израиль, он умрет в одиночестве в доме престарелых.