А мы, наша семья, прикочевали в Геленджик в конце сорок седьмого.
Вся страна после войны была ещё на колёсах, и весь народ ещё кочевал; но уже оседал понемногу, кто - где. Мы вот осели в Геленджике, на Южном переулке. Обзавелись тем-другим и стали жить. Но потом переменили стоянку: с Южного переулка перебрались на улицу Морскую. Я не помню, как мы переезжали; помню только, что в этом переселении как-то участвовал маленький ишачок по имени Муха. Надо сказать, что ишаки и лошади жили в то время в Геленджике не в качестве экзотических животных, а на полных правах, как рабочие животные. И вообще, животных в городе хватало. Про собак и кошек не говорю, это само собой; но многие люди держали скотину - свиней и коз, и коров, и овечек. Птицу домашнюю тоже держали - кур, уток, гусей, индюшек. Кролики мало у кого были, мода на кроликов уже потом пошла, в пятидесятые. Но домашнюю птицу и скот держали, и огороды тоже; а иначе как было выжить, при пустых-то послевоенных магазинах? Да и с заработками, с работой трудно было...Кому, правда, и море помогало - рыба, всё-таки. И заводик у нас в городе небольшой цементный работал ещё; это позже его закрыли, когда решено было Геленджик сделать исключительно курортной зоной.
Но уже и в то время, о котором я рассказываю сейчас, курорт начинал оживать.
У домов отдыха и санаториев тех времён названия были странные. Ближе всех к нашему дому находились дом отдыха по имени "Четыре-пять" и санаторий "Один-два", который называли ещё "Санаторий Глухонемых". "Четыре-пять" теперь называется "Приморье", а "Один-два" - "Дружба". Теперешняя "Звёздочка" называлась "Военным санаторием", а вот "Черноморец" так, по-моему, и был "Черноморцем"; и, насколько я помню, там всегда жили павлины. Оттуда они летали (в те времена) и по другим здравницам. Иногда рассаживались на крыше дома, принадлежавшего дому отдыха "Четыре-пять" и стоявшего на пустыре прямо напротив нашего дома. Пустырь, весь заросший деревьями и колючими кустами, они, наверное, принимали за джунгли, и поэтому им там нравилось. Павлин ведь не воробей, он птица заморская и, верно, тоскует по родным местам, по тем самым, где джунгли... И вот, рассевшись на крыше, павлины начинали кричать - голосами громкими, резкими; крик их очень напоминал крик ишака. Подумайте, как странно: птица такая красивая, прямо настоящая Жар-птица со своим волшебным хвостом, а кричит, как ишак!.. Каких только чудес нет на белом свете...
Павлины кричали в сумерках, устраиваясь на ночёвку; а по ночам, и особенно ближе к утру, на рассвете, плакали шакалы. Городок наш был маленький, тихий, и шакалы не боялись спускаться с гор прямо на окраинные улицы. И там они плакали, как дети, и кричали, как обиженные женщины... В таком вот тесном соседстве жили тогда мы и природа.
В нашем городе была только одна заасфальтированная улица - улица Луначарского, по которой пролегало шоссе и ездило много машин. На главной улице, улице Ленина, тоже были остатки асфальта (видимо, ещё довоенного); и такие же остатки асфальта были на улице Ворошилова и на маленьком участке над морем, напротив санатория "Один-два". Зато в каждой здравнице была асфальтная танцплощадка, где происходили всякие развлекательные мероприятия для отдыхающих. на некоторых улицах (на Санаториальной, например) были тротуары, вымощенные диким камнем... Но в основном, почва города оставалась невозделанной: земля, песок да камни. Нам это не мешало. И никому, по-моему, не мешало. Для огородов, для садовых деревьев, для виноградников и для цветочных клумб люди землю возделывали сами, у себя во дворах. Сами и дорожки диким камнем мостили (от крыльца к деревянной уборной, например).
А ещё были приняты у нас "воскресники". Потом, много позже, когда установили второй выходной, воскресник переделали в "субботники". Для тех, кто не знает, что такое "воскресник" или "субботник", объясняю: это когда люди в свой выходной, по призыву райкома, городского или поселкового Совета или другой какой-нибудь организации, организованно выходят поработать для родного города или посёлка -
б е с п л а т н о и д о б р о в о л ь н о. Все ли всегда работали добровольно, я не знаю; но платить за работу в воскресник - никогда никому не платили, не положено было. Что до нашей семьи, у нас все выходили на воскресник действительно добровольно, да ещё и празднично. А чтобы работа эта превращалась в настоящий праздник, об этом обычно заботились: выводили на улицу репродукторы, и оттуда неслась счастливая бодрая музыка; гармонисты играли на гармониках, баянисты - на баянах... Кстати, замечу: те времена были золотыми для гармонистов и баянистов. На гитарах, бывало, тоже играли, но сравнительно немногие. А вот на баяне и на гармони - многие, многие и многие, и не только взрослые, но и мальчишки... Но это просто к слову.
А почему я вспомнила про воскресники? А потому, что именно на воскресниках происходило постепенное преображение города: разбирались развалины, мостились тротуары, высаживались деревья... Между прочим, те самые сосны, которые растут у нас над морем и теперь уже вымахали в полный рост - эти сосны высаживали в те годы ребята из Олежкиного класса; и наш Олег, мой самый старший брат, принимал в этом не последнее участие. Вот как!..