Умрешь - начнешь опять сначала,
И вся бодяга снова тут:
Кол на дворе, на нём мочало,
Бандиты, горный институт...
В одном древнейшем-древнейшем вузе, на его древнейшем-древнейшем факультете, есть одна древнейшая-древнейшая кафедра. А посередине её возвышается большой-пребольшой Шкаф. А в Шкафу этом заветном хранятся пожелтевшие от времени, тронутые тленом и плесенью старые-престарые курсовые и дипломные.
Если, неровен час, случится там какое ЧП, прежде всего в безопасное место дружно, всем коллективом вынесут именно его, Шкаф. Ведь для кафедры этой он – центр, эдификатор, символ, достояние, фетиш и архетип. А главное – Кормилец!
Род занятий у кафедры – консервативный. Аж прям такой заскорузлый, что ничего нового там давным-давно уж не придумывается, да и впредь придумано быть не может. А посему курсовики и дипломы многих студенческих поколений похожи друг на друга, как двое из старого, замшелого ларца. Точнее, из Шкафа…
Аспирант – это ведь, как известно, ещё не препод. Но уже и не студент. А некое удобное промежуточное звено между двумя этими противоборствующими мирами. И студенту, получившему задание на курсовую или на дипломный проект, доверенные аспиранты чётко, с древнейше-профессиональной простотой, доходчиво дают понять, что сам он сию работу самостоятельно выполнить попросту не сможет. Вот не сможет – и всё тут. Даже будь он семи пядей во лбу. Лучше и не пытаться. Потому что все Хорошие Работы уже давным-давно сделаны. И хранятся в Шкафу.
Поэтому единственный реалистичный путь к решению задачи – это приобщиться за некоторую мзду к сокровищнице Шкафа и изготовить себе ещё одну копию Хорошей Работы. И тогда всё будет очень хорошо.
На этом, собственно, вся процедура обычно и заканчивается. Студенты древнейшего-предревнейшего к правилам подобных игр привычны, уже считают их нормальными, и большинству из них, конечно, хочется, чтобы всё вот так вот, разом и без заморочек стало очень хорошо. Ну, или хотя бы терпимо. Как обычно.
Находятся, однако, порой и гнусные отщепенцы. Наивные социопаты и парии, которые не хотят отдать должное традициям и не почитают заслуженный Шкаф. А вместо этого нелепо хорохорятся и разводят всяческую вредную ересь – да мы, мол, лучше сами всё сделаем, без Вашей этой, извините за выражение, помощи обойдёмся.
С такими строптивцами проводится воспитательная работа. Словом и делом вразумляют их для их же блага. Большинству из них хватает внушения веским словом. Но есть и такие, особо упёртые, кого приходится делом. Ежели такой бунтарь не местный, а потому живёт в одной общаге с доверенными, правильными аспирантами – ясное дело, воспитательный процесс предельно упрощается и ускоряется. С остальными – ну, да, чуть посложнее, малость подольше, но тоже ведь вполне решаемо.
И вся стройная пирамида жрецов культа довольно-таки дорогого, многоуважаемого Шкафа в итоге стабильно торжествует.