В Верхососенске у меня осталась после матери половина дома.
Ну, как осталась... Добрые земляки разобрали его по досочкам. Дверные и оконные блоки, доски пола - всё вынесли. Осталась пустая коробка со сквозняками.
Да я не в обиде. Сам виноват. Двадцать лет усадьба без догляду. Всё забито молодняком одичалого сада.
Я хожу по улице, что тянется вдоль весёлой и пустой асфальтовой нитки. Тут почти все усадьбы - под манер моей. Сквозь дикую зелень пустоты уже почти не проглядывают слепые окна брошенных домов.
А улица знатная! Именуется Томской. Это с тех пор, когда в Верхососенск, на горячую точку 17-го века, царь Алексей Михайлович вахтовым методом прислал служилых из города Томск. Кто не помнит : Сибирь вошла в состав Российского государства на сто лет раньше, чем наши места.
Вот тут они и стояли, на горячей точке -зеленокафтанные стрельцы Томского полка. За триста лет улица превратилась в большой населенный пункт. Школа, ветлечебница, лесной кордон, колхозная бригада, мастерская по изготовлению тележных колес. На начало ХХ века на улице Томской значилось около двух тысяч жителей.
Всё ухнуло в небытие. Нынче тут живут человек пятнадцать .
..."Как поветрие прошло окрест.
Босоногая детвора
Убежала из этих мест..."
Я прохожу дальше, в сторону Казенного леса. Вот джунгли из тёрна и одичалой груши закрывают старую хату-столбянку. Она почти по оба подоконника вросла в землю. Сюда без топорика уже нельзя.
А ведь я был в этой хате не очень давно, в год 60-летия Победы. Тут жила фронтовичка, сестра Героя Совесткого Союза Михаила Котова, Прасковья Семеновна Котова. Это и есть фамильное гнездо едва ли не самого юного Героя великой войны.
Тут предыстория.
Я в те года работал в районной газете . И вот узнал, что фронтовичка из Верхососенска пришла в администрацию с просьбой помочь починить подгреб. Ей, конечно, пообещали. Юбилей, никто не забыт, ничто не забыто. Пустяк - поможем.
А я задумал сделать очерк на тему.
И поделился задумкой с соседом по Бирючу, Иваном Яковлевичем Козловым. Бывший партийный функционер, в опале дорабатывавший до пенсии в отделенной начальной школе. Мы с ним вечерами за шахматной доской сходились.
Дружили еще и как земляки по Верхососенску. Иван Яковлевич был соседом Котовых по Томской улице, и даже их родня.
Так вот , когда я ему рассказал о задумке с очерком,
он передвинул пешку и посоветовал :
-Не лез бы ты в это дело. Никто ей не поможет, Прасковье-то Семеновне.
-Так ведь сестра Героя! - закипятился я.
-Именно, - он пожертвовал пешкой и рассказал мне историю, которую я здесь повторить не решаюсь. Дело в том, что она затрагивает такие пласты, что и сегодня за знание правды можно поплатиться головой. Поэтому я привожу её, как выдержку из собственной повести "Саваоф, или Соломенный остров". Сказка, фантазия, мираж.
"Когда дяде Мишке дали Героя, то он Звезды своей не получил. А пришла бумага – погиб на фронте. Звезда ж , своим чередом, возьми да и приди в военкомат. А там тогда полковник один был, из местных.Да его фамилия и нынче на слуху. Он старого Котова, отца дяди Мишки, вызвал в военкомат. Вручил ему при свидетелях Звезду и Грамоту, сфотографировал все. А потом напоили деда Семена, отняли и то, и другое, а деда выпроводили. А когда все поутихло – тот полковник возьми да и впиши себя в геройскую Грамоту. Так и стал героем войны и особо почитаемым ветераном. Всю жизнь за чужой счет жил".
И я, если честно, так за выдумку рассказ Козлова и принял. И стал готовить задуманный очерк .
Для начала поехал в Верхососенск , на торжественнное собрание по случаю юбилея Победы. В Доме культуры собралось всё начальство, сами ветераны. Да все жители. Их, верхососенсцев, с дореволюционной поры нынче всемеро меньше - все в четыре стены вместились.
К удивлению, сестры Героя на собрании я не встретил. Спросил у сельского главы причину её отсутствия.
-Так чего беспокоить старого человека? Я ей юбилейную медаль на дом отвез.
Меня это покоробила. Разве другие ветераны моложе? Но их позвали.
И я поехал к женщине домой.
Так получилось , что на том краю улицы я почти не бывал. Но среди добротных тогда еще домов хату её нашел быстро. Столбянка, два окна, крыта соломой.
Я вошёл через горбатый порожек и ослеп от громадной голой лампочки под низким сводом .
Хата сияла медицинской чистота. Отсюда наверняка убежали даже микробы.
Посередине единственной комнаты, почти впритык к окну, стоял голый выскобленный стол. На столе - глиняная плошка с куском вареной сахарной свеклы. Это был обед для хозяйки и её племянника - инвалида с детства, которого всю жизнь тянула на себе сестра Героя.
Рядом с плошкой золотой печатью лежала юбилейная медаль.
Конечно, и свеклу, и племянника, и хозяйку я рассмотрел чуть позже. Разговорился с ней. И она, по сути, подтвердила рассказ Ивана Яковлевича Козлова. "Вот за то, что знаю правду, и страдаю весь век. Да и батюшка ишшо, в колхоз так и не записался, умер единоличником.
Мы тут для начальства усю жисть герои - хуже врагов.".- закончила она.
Я заглянул в погреб. Его перекрытие держалось на честном слове. Если не починить - картошку на зиму хранить негде.
Конечно, я написал очерк. Конечно, без истории со Звездой Героя. Просто о судьбе забытой фронтовички. Я назвал его "Похлебкины слезы".
Надо ли говорить, что в районке очерк не напечатали. Я отправил материал в "Белгородскую правду"
Глухо.
Помочь мне взялся тогдашний заведующий отделом культуры, он же - первый секретарь райкома КПРФ Александр Тихонович Харыбин. Он отвез очерк в газету "Голос коммуниста". Там тогда был редактор с говорящей фамилией Прах. .
Через пару дней звонит мне из Белгорода товарищ по Союзу писателей, чиновник обладминистрации . Смеется:
-Ты там очумел, что ли? Кто ж такие материалы в юбилейные дни напечатает?
Я удивлен:
-А ты откуда что знаешь? Мы ж в газету коммунистам обратились,
Смеется еще громче:
-Да они все тут, вся оппозиция, в моём кабинете на сверку сходятся. Никто не понуждает , сами бегут, прах их возьми.
Так никто моего очерка и не напечатал.
...И вот я проламываюсь через заросли. Сразу за хатой - просевший круг грунта и дыра в нем. Погреб...
Давно нет хозяйки. Без её догляду почти сразу умер инвалид племянник.
Вы спросите: ты о чем хотел сказать в этом очерке? Где мораль?
Нету в этом очерке морали. Именно поэтому я всё больше верю рассказу покойного партработника Ивана Яковлевича Козлова. Он в шахматы был сильнее. Потому, наверное, что знал все ходы лучше меня...