Чрез тернии

 
   Покойное урчание кастрюли прерывает резкий всхлип. Виктор вздрагивает, едва не уронив очки. От видения в линзах веет подземельным. И студент, прикрывшись книгой,  длинно шепчет нелитературное. Его не слышат - Вера Ивановна, расположенная в дверном проёме, пытается расчесать седые чужие пряди, хлюпает носом, раскачивается.
 
   Совесть юноши дремлет, а потому, изобразив приличия, он вновь углубляется в учебник.

   - Витенька, ты сырок плавленый на прошлой неделе забыл, - наконец сообщают ему. – Я в среду вхожу, а он шуршит...

   - Тётя Вера, мне не жалко, - дипломатично отвечает искушённый племянник.

   - Не жалко, не жалко! – передразнивает хозяйка квартиры. – Ишь, добряк выискался! Из-за таких... Да. Из-за таких!

   Она замолкает и внимательно рассматривает зубастый некогда гребешок. Студент готовится к осаде: за полгода он, кажется, хорошо изучил питерскую родню. Та продолжает:

   - Я ему: «Васенька, Васенька», - а он молчит. Я ему: «Брось!», - а он бумажку разворачивает... Разворачивает и разворачивает...

   - Вериванна, мне, правда, не жаль, – вворачивает квартирант. – Пусть обедают!

   - Так и я про то... Или не про то? – под париком задумываются.

   - Ты меня не сбивай, умник! Стал он кушать... Да... Развернул бумажку и половину твоего сырка съел. Твоего! – Вера Ивановна взвизгивает.  – Половину съел, а к вечеру умер... Умер!

   Подстреленный Колесов чувствует, как внутри у него кто-то крякает, хлопает крыльями и валится на левый бок. Выходит, он сам уже вчера мог пребывать не в этой милой кухне, но в месте ином, о котором и известно лишь то, что ни папирос тебе там, ни пива...

   - Мы его на Покровке схоронили, возле забора, - будто из-под земли доносится тётушкин голос. – Будет время, Витенька, сходи. Он рад будет.

   ...Выходит, уже вчера больной здоровяк Мирославчук не без ухмылок своих сальных, но с полным правом и торжеством на перекурах между лекций смог бы сообщать знакомым, так и дамам: «Колесо то ваше, хе-хе-хе, из-за сырка плавленого закатилось! Слыхали? Помер!!».

   - Ты уж, племяш, дай...  Пожалей горемыку... - бубнит Вера Ивановна. - Тихон то, чай, без друга остался. Тоскует...

   Племянник механически лезет в карман, шарит среди какой-то дряни, отдаёт попавшееся. Уже из прихожей летят к студенту тётушкины  птички о дороговизне, о долге перед старшими и младшими, о том, что в «угловой» она уже не успевает и ей опять придётся морозиться аж до самого «подвальчика».

   Когда за родственницей клацает входная дверь, Виктор пытается приподняться. Напрасно. Кажется, к нему намертво приклеился табурет. И нет сил одолеть земное. Мерзкие мокрые черви сползают по спине, а из-под кастрюльной шляпы валит и валит тёмный чад. Время упало в обморок.
 
   Собрав остатки мужества, студент склоняется перед судьбой. И передёргивает плечами: вонзив когти и зубы в его новую штанину, судьба висит в воздухе, хищно сопит и знаменосно размахивает хвостом. Злобный взъерошенный зверь удивительно похож на новопреставившегося Васеньку. Но Виктор не уверен в этом, ибо под газовой плитой, на кухонном столе, на подоконнике, в раковине и на полке, даже в помойном ведре – всюду – лежат, сидят или маршируют многочисленные родственники усопшего. Только хозяйка да ещё, пожалуй, трёхногий бригадир Тихон могут разобрать, кто есть кто.

   Студент отдирает от себя тёмную тварь, швыряет её в угол и хватает нож. «В гробу я видел… Съеду... - шепчет Колесов, яростно отскабливая пригоревший ужин. – Только бы сдать... Эх, сдать бы...»

   До переэкзаменовки по астрономии остаётся всего одна ночь.
















Игор Плащеник






















P.S. Dgthdst jge,kbrjdfyj d ufptnt @Ktybyuhflcrbq eybdthcbntn@/ Dytctys bpvtytybz/