Ананда и Фотиния - оборвавшаяся со-молитва
или -
Со-восходительная мистерия 13 дней 1001 ночи
Пробежали, словно извечно стремящиеся к растворяющейся во туманной дымке будущности, декорации облаков и два миллиона секунд разлуки встретивших друг друга душ, уповающих к Поднебесной близости, предстали на Земле живой нынешнестью их встречи.
На кухонном столе светящейся горошинкой скромно теплился свечной огонёк, глаза Фотинии излучали кричащую шёпотным криком молитвенность, на столе оживало открытое благородное вино и возлежал со закрученными против часовой стрелки фруктами, торт, похожий на заведённую пружину.
Воспивалось вино во славу Божию по разумению, магические поля Фотинии очаровывали мускусным запахом, царственная осанка и амазонская женственность Фотинии не давали Ананде Нирванову никакого сомнения — пред ним Душа альфа-искателя во «золотых сечениях» благородного женского тела.
Фотиния прочитала за жизнь много сотен умных книг, и создала обзорную докторскою работу по психологии творчества, и часто упоминала Ананде о большой радости будущей встречи с ним как человеком видящим, творческим и вполне «благопристойным».
Ананда же шутливою серьёзностью предлагал Фотинии довершить диссертацию многомерностью, вывести плоскости во объём, соединив «огонь и воду» во едином пламени разума живой присутственности, подразумевая под действом преображенности не столько саму научную работу, а обладающую дарами талантов Душу Фотинии, молитвенно взывающую о освобождённости и логикой пытающуюся постичь запредельную всяческим словам и звукам этого мира мудрость.
Ананда целовал глаза возлюбленной, из его глаз капали изумрудные слезинки, руки ласково гладили и прижимали к себе обретший живую объёмность со-присутственности лик Фотинии, мистической силы запредельности нежность погружала Ананду во изначальную Любовь, явленную во земной близости;
четыре часа длилась мистерия общения душ, растворяющая и взывающие молитвы, и родовую боль, и «акцентуации» затемнённостей;
Ананда невольно причащал Фотинию ко Любящему Свету, и скатывающиеся слезинки чистой радостности были жертвенной данью земным несовершенствам, облечённых во инерционность материи душ.
Когда настало время сплетению тел, Ананда любовался поразительной пропорциональностью телосложения, целовал тонкие соски свисающих виноградными гроздьями грудей, словно предназначенные напаивать «млечным» молоком жизни будущего сверхчеловека, и причащённо прикасался губами ко пахнущим густым мускусным вином «вратам лотоса», грозящего явить миру нового осознанного со-человека;
превеликая нежность вибрировала в каждой клеточке тела, царственность Фотинии влекла ко со-растворенью, «лотос» провозвещал право на существование рода человеческого, а глаза — изначальные строфы «Небесной конституции образа и подобия» как права на блаженность.
День длился десятью днями, ночь — тысяча и одной ночью;
тринадцать земных дней, в которые вместилась Предвечность
был Ананда с Фотинией, и Фотиния прикасалась к Ананде, - безбрежность соприкасалась с безнадёжностью, безотносительность со относительностью со-отношений.
Ананда молитвенно творил начало трансформации талантов Фотинии во живую присутственность, обращения молящего воспевания во многомерную реальность, преображения страсти во преблаженную "оргазмичность" страждущей Души Фотинии, отлучённой силою «научного» неведения и родовыми силами от преблаженства.
День и ночь,- при россыпях звёзд и затмевающей все иные выси звезде по имени Солнце, — творилась мистерия со-проникновенности;
но всё тяжелее становилось Фотинии, и силки сетей «архетипов» сгущались затягивающей силою плоскостных «расстановок» сознания, и Фотиния всё более уходила «в себя», становилась «аутистически» молчаливее и прагматично расчётливее, словно пряча любящий свет Души за иллюзорные скалы своей царственной избранности, со «спасительным» индексом макиавеллистической правды.
Ананда вершил всё возможное, видя «насквозь» красоту и смертельные боли Души Фотинии, смеющейся над его «душевной нечувствительностью»;
Ананда знал — такие одарённые люди как Фотиния — или возрождаются, или идут в бездну, им не дано третьего, ибо даровано слишком многое со Небес;
Ананда был готов со-восходить во Горние, провести над пропастями по узким тропам и быть «в общей связке» двоих пред Создателем...
Неизъяснимая огромная любовь наполняла Сердце, и зов Сверхчеловека воспевал молчную песнь кричащим эхом пронзающую души...
Что есть ещё выше во назначении Человека, во близости Мужчины и Женщины пред Творцом?!.
...Иконный зал Третьяковки, полный величественной взывающей близости соединяющего Небо и землю объективного искусства, встретил Ананду уже без Фотинии, со упокойным звоном разбившей во вечере хрустальный бокал со-воспивания с Анандой, и заявившей холодным металлическим роботоподобным голосом ««булгаковскую» благодарность за хорошо проделанную работу» как о полной несостоятельности Ананды во делах семейного счастия, и настоятельно потребовавшей побыстрее покинуть наблюдаемую ей плоскость мирской жизни...
Ананда молитвенно вопрошал Небеса и смиренно принял обратившуюся регрессией живую нынешнесть со-причастия, бастионы ощетинивщихся «расстановочных установок», «суперимпозиции биовыживательного смысла», -
но вселенское чувство сострадания ко человеческой глупости огненными знаками высветило поющие симфоническим квартетом «Четыре безмерных» великого Будды, и Три великих Драгоценности словно Святая Троица продолжали сиять непостижимой постижимостью любящего смысла,
а во серванте Фотинии, рядом со пахнувшим свежей краской писательским «стихотворящим» билетом, среди сохранившихся хрустальных сосудов, зажглось отражённой Небесной любовию маленькое рубиновое сердечко, пришедшее хранить неуничтожимую вселенскую нежность и напоминать о просветлённой любви...
Постскриптум:
Все совпадения имён, сюжетов и личностей прошу смиренно считать плодом художественного воображения Автора.
Мораль:
Пролог и эпилог прописывается Небесами;
и лишь меж ними живое «настояшее» - которое и есть Ты*
Резюме:
Сверхчеловек исходит не из чрева,
ибо он больше, нежели плоть.
Смысл:
Во просветлённом перекрестии Горниего и дольниего -
блаженная красота Божией Любви...