В московской школе №122, в которой я учился с 1-го по 9-й класс, отделить базис от надстройки особого труда не составляло.
К базису относилась большая часть территории: подвал, где был расположен спортзал с обшитым черной кожей гимнастическим конем, а также три первых этажа, где находились и классные комнаты, в три ряда заставленные партами, чьи голые стены украшали лишь портреты товарища Сталина, и кабинеты физики, химии, и биологии, в которых за стеклами высоких шкафов, в зависимости от их специализации, стояли или физические приборы, например, Лейденские банки, или реторты и сосуды с химическими реактивами, или заспиртованные рептилии, и учительская, прокуренная в синь, и кабинет директора, воплощавший государственную власть, отделенный от остального пространства массивной дубовой дверью, вечно запертой на замок. В базисе проходила вся наша школьная жизнь: здесь мы учились, здесь же нарушали дисциплину и получали наказания, здесь проводились торжественные линейки (например, по случаю смерти Сталина) и родительские собрания.
Над базисом, на четвертом этаже, была вознесена идеологическая надстройка: здесь находились Красный уголок и комитет комсомола. И если строгий, даже суровый облик базиса до сегодняшнего дня, 65 лет спустя, все еще довлеет надо мной, (иногда он даже снится), то надстройка представляется очень смутно; кажется, что в Красном уголке мне довелось побывать всего лишь один или два раза; в памяти от нее осталось лишь красное знамя, стоявшее в углу, и пионерский горн, лежавший на полке, и неизменно притягивавший мое внимание, ибо мне ни разу не довелось видеть, как в него дудят, и слышать издаваемые им звуки; так же я ни разу не слышал игру на барабане, стоявшем рядом; и вообще, моя принадлежность к юным пионерам проявлялась в том, что я носил пионерский галстук; он был шелковый, так как мои родители, будучи людьми относительно состоятельными, могли себе позволить дорогую покупку; дети, чьи родители были победнее, носили галстук из хлопчатобумажной ткани, который был вдвое дешевле. Сообщаю несведущим, что пионерский галстук имел форму сильно вытянутого равнобедренного треугольника с одним тупым углом – он оказывался на спине, и двумя острыми, - к ним сходились узкие полозки ткани, которые завязывались спереди двумя узлами. Шелковый галстук висел свободно, и выглядел, как бант, а хлопчатобумажный галстук сворачивался в две тонкие трубочки, торчавшие в разные стороны, напоминавшие усики какого-то насекомого.
Пионерам полагалось приветствовать друг друга, подняв вверх согнутую в локте руку так, чтобы ее кисть оказалась над головой, составляя угол 45; к горизонту, ладонью вниз. Я это приветствие помню очень хорошо, так как оно воспроизводилось на рисунках и фотографиях, в кинохронике, и в садовой скульптуре, но сам я его не применил ни разу. Так, бездарно, - без пионерского салюта, без барабанного боя и зова горна прошло мое пионерское отрочество (справедливости ради стоит сказать, что звук горна я все же услышал, когда в перестройку смотрел фильм о советском прошлом, но он меня сильно разочаровал, оказавшись слабым и хриплым, как будто горн был простужен), и наступила комсомольская юность.
Комната на четвертом этаже, где находился школьный комитет комсомола, имела еще более тоскливый вид, чем Красный уголок. Она была заставлена мебелью из светлой фанеры, и завалена брошюрами, пыльными папками, и ворохами бумаги. С ней связаны самые безрадостные воспоминания; – дело было так: меня, как отличника учебы, выбрали комсоргом, чьей главной обязанностью было собрать членские взносы, и отнести их в комитет комсомола, но выполнение этой задачи я каждый день откладывал на завтра, причем с каждым новым переносом срока приступить к своему заданию мне становилось все труднее; так что в комсомольской комнате меня ждали напрасно. Наконец, после трех месяцев увещеваний и угроз, меня отстранили от должности, выбрав комсоргом блондинку с украинской фамилией Отришко, и она не только стала исправно собирать взносы, но и регулярно проводила комсомольские собрания, на которых усиленно «прорабатывала» меня. С тех пор вход в комитет комсомола был мне заказан, - я был из идеологической надстройки отлучен, и на четвертый этаж, где она пребывала, никогда не поднимался – мы с комсомолом пребывали на разных этажах, как в разных мирах.
Но все кардинально изменилось, когда секретарем школьного комитета комсомола выбрали Таню Бобровникову, дочь Председателя Мосгорисполкома Николая Бобровникова. Хотя и была она нашей ровесницей, но, благодаря своей комплекции, своим развитым формам (она была задастая и грудастая), и командному голосу, производила впечатление взрослой тети. Теперь проскользнуть мимо комсомола в ее обличье, было уже невозможно: покинув бумажную труху идеологической надстройки, и реинкарнировавшись в пышном танином теле, комсомол мощно утвердился в школьном базисе.
Июнь 2018 г.