Разговаривать долго по чужому телефону я не мог, тем более что вернулась хозяйка и принесла на большом блюде горку горячих пирогов с разной начинкой.
Затем она вытащила из потаённого места бутылочку с самодельным напитком, похожим на морс, и смущённо улыбаясь, сообщила что для мужчин этот напиток очень полезен. Сама же пить отказалась.
Толком не проникнувшись, я лихо разлил по милым сердцу гранённым стаканам, выставленным ранее под чай, неизвестную мне жидкость, и соблазнившись рекомендацией, на волне хорошего настроения, хлопнул всё содержимое за здоровье хозяйки. Хозяйка успела только охнуть, а Пафнутий осуждающе крякнуть.
Но было поздно. Приятный сладкий напиток горячо разлился по внутренностям и потоком насыщенной крови ударил в мозги. В мгновение ока я реально опьянел.
Пафнутий попросил убрать бутылку и налить нам чаю. Свой стакан с коварной настойкой он отставил в сторону.
Добрая Афиногентьевна всё-таки пошла нам на встречу и помогла устроить праздничный стол, но поспешила заранее уйти, чтобы не пересекаться с нашими сомнительными гостями.
К вечеру наш Круглый стол ломился от яств, которыми не погнушались бы и рыцари короля Артура. Сэр Кэй, Ланселот Озёрный, благородный Галахад и прочие его друзья-собутыльники, думается, вполне остались бы довольны от цельно приготовленных нами мясных блюд, испечённых на открытом огне и в тандыре.
Для Марии и Матвея Ивановича мы отдельно потушили крольчатину и сварили курицу. Девушка придерживалась правильного питания, занималась фитнесом и вообще следила за здоровьем как за собственным капиталом. У Матвея Ивановича тоже были свои ограничения в еде, но выбор был такой широкий ( с учётом выпечки от Афиногентьевны ), что каждый мог выбрать для себя то, что ему больше подходит.
Гости нарисовались довольно поздно. Задержала, конечно, Мария, нафуфырившаяся словно на какой-то великосветский бал, чем меня сильно смутила. Я сильно обносился в последнее время и ничего более или менее достойного противопоставить ей не мог. Во всяком случае, фрака у меня не было. Пришлось просто одеть белую просторную рубашку и чёрные брюки, чтобы как-то оттенять Машино великолепие.
- Сегодня ты будешь Гвиневрой! - сказал я, откинув переднюю спинку кресла и помогая ей вылезти с заднего сидения тесной "Нивы".
- Кем? - переспросила малообразованная в гуманитарном смысле Мария.
- Прекрасной и неоднозначной супругой короля Артура.
- А почему неоднозначной?
- Потому что она стремилась изменила ему с Ланселотом Озёрным.
- Ланселотом... Это который дракона убил? - всё-таки показала Мария некоторую просвещённость. - И как? Изменила?
- Не помню... По-моему, молодой рыцарь проявил невиданную моральную стойкость.
Я, действительно, не помнил. Может, потому что как и во всех народных былинах, здесь имела место разная трактовка событий.
А мои старики, между тем, явно переживали тихий восторг. Неожиданное ретро-явление в длинном, обтягивающем и блестящем платье их заметно взволновало.
Матвей Иванович, уже в лёгком подпитии, даже целовал ручки Марии, как оказалось, Александровне. Пётр Фёдорович тоже сбросил маску чопорности, демонстрируемый им в прошлый визит Марии Александровны, и всячески потчевал её лучшими кусками. Вопреки ожиданиям, она поглощала всё подряд, ответив на мой недоумённый вопрошающий взгляд, что на встрече Нового года ограничения в этом смысле временно отменяются.
Весь вечер я больше молчал, с удовольствием отдавшись созерцанию празднично-трогательной идиллии. Мария поняла, что я испытываю большое эстетическое наслаждение, наблюдая её, и вела себя скромно и с достоинством, благодарно принимая ухаживания двух старых добрых джентельменов и не позволяя себе выражаться на сленге.
С собой она привезла кассету с записями разных вальсов и сама вытаскивала из-за стола мужчин, чтобы показать всем своё искусство и себя - в длинном вечернем платье. Достойным её партнёром был только интеллигентный Матвей Иванович, показавший себя в этот вечер образцом джентельменской галантности.
Я вальсировал не очень и сопротивлялся её ведущему положению учительницы. Мария пыталась меня обуздать и вести, но я вообще был трудноуправляемым по жизни.
Более податливым оказался Пафнутий, который на удивление изящно приволакивал свою хромую ногу в кружении танца, будто это был самобытный и своеобразный стиль, рассчитанный на особый эффект и должное признание публики.
- Какой ты молодец, Пётр Фёдорович! - сказал я ему, когда он запыхавшийся и счастливый присел рядом со мной, отдав Марию следующему кавалеру. - Ты прям как отставной генерал двенадцатого года... Нет, как князь Андрей с Наташей Ростовой на балу.
Второе сравнение оказалось более удачным как комплимент, и у помолодевшего старика глаза заблестели ещё пуще.
- А то!.. И мы тоже могём. С такой красавицей грех не постараться.
- А что, Пётр Фёдорович, - пошёл я на умышленное обострение. - Может мы эту красавицу возьмём к себе заместо прежней?
- Не-не, - добродушно-строго ответил Пафнутий. - Плясать и кружить всякая сможет, а вот чтобы так робить, как Вероника, совсем не каждая.
Отпив из бокала вишнёвого сока, он добавил:
- Да и не останется она здесь. Скорее тебя в город перетащит, а дом велит продать.
- Такому не бывать! - весело и грозно опроверг я такую версию.
- Ну а тогда, стало быть, держи в голове Веронику. А эта девочка сама скоро отпадёт. Замуж выйдет за какого-нибудь богатея.
- Вероника далеко, а Мария рядом... - говорил я себе, почти шёпотом, не отрывая глаз от извивов её гибкого тела, когда она осталась уже одна и танцевала соло - без подуставшего Матвея Ивановича, отошедшего к стенке, чтобы не мешать. Однако, старик услышал и отреагировал:
- Тебе никто ничего не запрещает. Жизнь сама всё расставит, как надо...
К полуночи у нас сгорели все свечки, опрометчиво зажжённые во всех имеющихся канделябрах, которых у меня была масса, будто специально надаренная в прежней городской жизни. Чокались бокалами с шампанским мы уже при свете камина. Зажигать ручной фонарик никому не хотелось. У всех был настрой сохранить атмосферу прежних времён. Сумасшедшее вальсирование было прекращено. Старики затеяли разговор о былом. Мы с Марией вышли на воздух.
- Какие у тебя славные друзья! Никогда не думала, что с пожилыми людьми можно так интересно и весело проводить время.
- Это потому что они самобытные оригинальные люди. Ну и потом - бывалые. Многое повидали, перечувствовали. И остались самими собой...
Противоположный берег светился разноцветными огнями ёлочных иллюминаций деревенских окон и даже взлетающими в тёмное небо ракетами, к характерным хлопкам которых добавлялись звуки музыки и разноголосое пение вышедших на улицу людей.
- Не хватает катания с горки! - по-детски высказала сожаление Мария.
- А ты хочешь покататься?
- Да! Хотя бы на санках!
- У меня есть санки. На выбор - детские и большие самодельные. Мы на них воду возим с ручья.
- Это как в осаждённом Ленинграде?
- Примерно так. В молочных флягах.
- А на больших санках можно кататься с горки?
- Надо попробовать. Сегодня темно, а завтра пойдём на наш спуск и проведём испытания. Только мне сначала придётся обкатать его на лыжах, иначе сани утонут.
- Обкатай, пожалуйста... А может, и для меня лыжи найдутся?
- Креплений и ботинок под твои ноги нет. Разве что Пафнутьевские лесные попробовать?
- Это которые на валенках?..
Мария звонко и счастливо засмеялась и не прекращала веселиться до тех пор, пока мы не зашли в дом. Оставив её продолжить торжество с дедами, теперь уже камерное и тихое, я вернулся во двор и занялся уборкой снега, густые хлопья которого завалили всё окружающее пространство. На это у меня ушло немало времени, так что гости успели крепко заснуть, прежде чем я закончил. Об этом мне сообщил Пафнутий, вышедший во двор покурить.
Места для ночлега всем были определены. Я для себя выбрал баню, которая у нас никогда не успевала остыть. Хотелось побыть одному.
Уже лёжа на полке, думал про Марию. Почему-то она никогда не спрашивала о Веронике, хотя знала о ней. Это мне нравилось. Много в ней было хорошего - чувствовалось внутреннее благородство и такт, несмотря на современную раскрепощённость и бойкость характера. Однако, было и много такого, что в силу моей отсталости от набирающей обороты новой жизни я ещё не был готов принять.
Затем мысли перекинулись к Веронике, к её упёртости и непредсказуемости, постоянно сбивавшие меня с толку. Росло понимание, что нужность моя была временной - до определённого момента, чтобы в буферной зоне с симпатичным ей человеком пережить непонятное ей самой внутреннее состояние - возвращение в прежнюю привычную жизнь. Вспомнилась её сдержанность во время проводов в аэропорту. Её молчание, в тихом сумраке бани, представлялось мне теперь как прощание.
А с другой стороны - как же звонок Анюте? Сообщение о Туапсе? Может это были сигналы, что мне следует приехать к ней? Или это наоборот, наспех переданный вежливый отказ? Чтобы я не вздумал приехать в Москву?
Нет. Что-то тут не так. Вероника не такая, чтобы юлить. Она бы высказала прямым текстом своё решение по поводу меня и как мне следует вести себя дальше. Видимо, есть какие-то другие, сдерживающие для этього причины. Быть может, просто не хочет впутывать меня в неизвестные мне московские проблемы?
И Марат за каким-то чёртом уволокся в Москву...Не чёртом, а чертовкой!
Эвелина неспроста забрала его!..Что она затеяла и где она сейчас?
Вдруг меня охватил зуд. Захотелось прямо сейчас ехать туда...Но куда туда?
В Москву или Туапсе?
Заснуть я уже не мог. Выйдя из бани в лунную ночь, тихо пробрался как вор в собственный дом и достал лыжи. Чем лежать как Емеля на печи, лучше делать дело, а на свежем воздухе и во время физических движений и думается лучше, решил я.
За оставшуюся бессонную ночь я обкатал на лыжах спуск с нашей горы, сделав её весьма привлекательной для глаз со стороны деревни. Половину следующего дня я проспал сном праведника, а когда проснулся и вышел во двор, даже отсюда был слышен детский ликующий смех и возгласы взрослых, которым я неожиданно для самого себя сделал такой новогодний подарок.