Эта смешная и несмешная одновременно, история произошла в далёкие и не очень далёкие, но незабвенные времена социалистического счастья, для кого-то, оказавшегося настолько несчастьем, что он решил всё изменить в лучшую сторону, но не надо забывать, что для себя лично, а не для всей страны в целом, потому что многие уже потом, провернув эту авантюру в сторону желаемых улучшений, оказывались далеко от того места, где, вроде, сначала им чего-то не хватало, а потом - опять не было. Но ведь и счастье не бывает для всех одинаковым, как и неумение наслаждаться тем, что имеешь, или извлекать из негатива позитив, часто приводит таких людей к личному краху, когда порою, этот крах охватывает и тех, кто этого даже не желал, наслаждаясь тем, что уже имел.
А ведь говорят, что умение найти позитив в любой ситуации это удел сильных. Значит, исходя из этого умозаключения, все недовольные той жизнью были просто слабыми людьми, такими вот, вечно недовольными нытиками.
И это, вообще-то, им не хватало колбасы для бутербродов на утро, а, если была докторская или просто отварная, то требовалась копчёная. Это им, вечным нытикам и брюзгам недовольным, не хватало, разумеется, и отсутствующего во всей полноте секса. А, если с правильного ракурса посмотреть на эту проблему – когда принято считать, что в СССР секса не было, то не хватало, по большому счёту, порнографии, тех журналов западного образца, как наглядного пособия, чтобы можно было с мужем или с любовником в постели почувствовать себя порно-звездой, не важно, к какому полу уже относящейся. А в итоге, видели, глядя в сотый раз на эти весёлые картинки, уже пресыщенным, замыленным глазом, немытые ноги актёров этого эротического шоу, потому что уже надлежащего эффекта от просмотра не наступало, и приходилось рассматривать что-то другое, когда и вылезали все эти мелкие недочёты такой печатной, дешёвой, на самом деле, продукции.
Правда, просто покоряло своей неожиданностью бельё, надетое на героях этих журналов, тоже называемое эротическим, хотя речь напрямую шла, всё же о порнографии.
Дааа, не увидев трусиков-стрингов на своей партнёрше, бюстика с дырочками на сосках, просто нечего было бы демонстрировать мужской половине этого секс-тандема, желающего повторить секс-подвиги, совершаемые фото- бумажными героями.
Но, вот, что странно… А что, все поголовно, страдали тогда и сейчас тоже, страдают импотенцией? - сразу напрашивается закономерный вопрос, если именно, этой составляющей части, счастливой жизни, так многим не хватало, что они и теперь, во всяком случае, многие из таких обездоленных, вкушают это счастье на Западе, где всё, почти как в названии книги Ремарка, всё без перемен.
Но перемен-то всегда хочется, потому что, одно и то же надоедает, как и вместо картинных эротических поз, ты начинаешь замечать кое-что другое, к примеру, те грязные пятки одного из партнёров, бесстыдно выставившего их прямо в объектив фотокамеры, по случаю оказавшегося в позе сверху, и потому, стало всё это видно и не только потому, что не стыдно.
Короче, когда такие учебники и наглядные пособия на том же Западе стали не работать, то есть, не оказывать должного воздействия, и на горизонте нарисовалась перспектива поголовной импотенции у мужчин, и как следствие, могла появиться куча неудовлетворённых женщин, ещё и без возможности обзаводиться детьми, могли и протестные волнения начаться, и наступили там те самые, так желаемые всегда перемены, когда тандемы сменились на триады и просто на группы людей, одновременно занимающихся сексом, напоминающие групповую терапию для алкоголиков и прочих асоциальных элементов, а тут они все вместе, как видно, избавлялись от проблемы импотенции у мужчин, ну и всего того, что это тянет за собой, тех озлобленных, неудовлетворенных женщин и прочего. Но так как и это не было чем-то новым, из разряда нового велосипеда, изобретённого человечеством, такая групповая терапия практиковалась ещё с древних времен, то вспомнив ещё об одном, чуть не забытом старом, что стало просто эврикой в нынешние времена, когда не только на страницах таких журналов в картинках, но и в порно–фильмах появились теперь мужчины в знакомых женских трусиках -стрингах, потом, они же, и в надетых опять в знакомых бюстгалтерах с дырочками на сосках или для разнообразия, с бельевыми прищепками на них же, и в прочих рыцарских доспехах, которые пристроились в спину таким же мужчинам, или к той их части, что расположена ниже поясницы… и… понеслась душа в рай, а правильнее в ад.
В общем, это были те самые перемены, которых так хотелось тем слабакам, не умеющим украшать свой быт, унылым и скучным, вечно ворчащим и недовольным людям из той страны, что называлась - Советский Союз.
Ну, и не только вечно отсутствующего в той стране секса им не хватало, конечно же, а и всего того, что в огромном количестве мы имеем сейчас у себя, а раньше наблюдали только на экранах кинотеатров, те пресловутые «потёмкинские деревни», которые привычно украшают и западную витрину, а не, как принято считать, только нашу. А западную, так в первую очередь, потому что, в маркетинге они давно ушли от нас далеко вперёд, но теперь и мы получили возможность, как в былые времена, во времена холодной войны, догнать и даже перегнать их в умении продать тухлый воздух, чтобы можно было им дышать, не надевая противогаза, и, не замечая при этом, содержащихся в нём ядовитых отравляющих веществ.
Но как показывает практика, не все, всё же, живущие в Советском Союзе жаловались на отсутствие секса в их жизни. Да, журналов не было, но секс был. И ещё какой! Некоторым даже не хватало собственных запасов презервативов, купленных на год, пусть и отечественного производства, тех, что без усов и без запаха любимой ягоды, потому что, как видно, не подёргаешь судьбу за усы, не закусишь ягодой- малиной, любовь не состоится, и это для кого просто, неоспоримый факт. В остальном они, эти резиновые чехольчики мало чем отличались от западных, точно так же после занятий сексом во всеоружии, появлялись на свет не запланированные или нежеланные дети. И были они точь в точь такими же, как те, которые рождались, не смотря на то, что кто-то использовал контрацепцию с теми упомянутыми оригинальными прибамбасами, колокольчиками и цветами- ромашками. Этих поклонников всему западному тоже не миновала участь советских незадачливых любовников, но детей с бубенцами или с теми же усами на головах или на теле в их жизни всё же не было.
Возможно, кому-то кажется, что зато в остальном всё было плохо, не было того счастья, как у них, европейско -образцового. Но опять, каждый ведь счастье видит по - своему. И для кого-то нехватка огромной разновидности продуктов или тех же вещей, это уже несчастье, хуже торнадо, пронесшегося над страной и не оставившего в магазинах ни одной захудалой маечки или трусиков, а кому-то не хватает чего-то другого в жизни.
И, находясь за «железным занавесом», многим казалось, что там, на великом и недоступном Западе, есть всё то, чего не было у нас - гласность, открытость - что хочу, то и говорю, что хочу, то и делаю. Но, по правде говоря, такого нет ни в одной стране мира, иначе, кругом царила бы одна сплошная узаконенная анархия нравов, когда и закон не нужен, и люди просто давно перебили бы друг друга.
Газеты там врут, точно так же, телевидение навязывает своё, уличная реклама ей вторит, политики, точно так же, отличаются немереным популизмом, иначе не выживут просто, надо же, что-то обещать народу, а для сравнения, чтобы дать понять, как хорошо всё у них, всегда найдётся страна, про которую можно будет сказать, как плохо-то у этих, не хватает им нашей деловой предпринимательской жилки и живут они по указке их коммунистической партии, не дай бог нам коммунизм и коммунистов на нашу свободную от их идеологии голову. Каждый раз, забывая, при этом, сказать, что внедряемая политика буржуазного общества, какой бы она ни была, есть ни что иное, как та же идеология, навязываемая сверху, и, если ты не примешь правила той, капиталистической игры, то вылетишь вон с игрового поля. Но, вот, каким образом это будет происходить и где ты окажешься, это другой и несколько пикантный вопрос, на который не знают ответ даже абсолютно все жители стран с демократической системой развития, потому что как раз в этом месте и заканчивается всеобщая демократия и начинается демократия исключительно политической элиты не для, а в отношении народных масс.
В общем, в любой ситуации, когда порою жизнь наполняется настолько неожиданными и непредсказуемыми моментами, когда обычного чувства юмора уже не хватает, тогда на помощь приходит сарказм – который является высшей степенью иронии, и который помогает улыбнуться даже там, где раньше поводов для улыбок и не предвиделось. Поэтому, не смотря на издержки социалистической системы и сомнительные преимущества перед ней капиталистического строя, многим было не плохо и тогда, и, в общем-то, в таком же состоянии они пытаются оставаться на плаву и сегодня, вступив на зыбкую почву, названную, очень верно, диким российским капитализмом, потому что, что-то цивилизованное, пока тут мало что, даже напоминает, но помня при этом, те незабвенные времена, когда кому-то и секса вдоволь было, а порно журналы, разорванные на отдельные листочки, за ставшей ненадобностью, весело горели и потрескивали в печке, нагревая жилое помещение, и создавая тепло и уют, и еды хватало, и даже можно было, не считаясь официально тунеядцем, не работать, и жить припеваючи в своём собственном частном доме, а не как, некоторым случайно показалось, что тогда в Стране Советов исключительно было всё вокруг колхозное, всё вокруг моё.
И действительно, это моё было, но вот колхозу не всегда оно принадлежало. А, если кто-то этого не знал, то это его проблемы, хотя, этот кто-то и создал позже другие проблемы тем, довольным своей жизнью в Советском Союзе, и кто совсем не желал расставаться со своим житьём – бытьём в небольшом домике, доставшимся ему в наследство от бабушки, который находился на берегу маленькой речки, несущей свои воды в огромный залив, который переходил потом в море, и где можно было целыми днями сидеть в шезлонге, установленном во дворе своего дома, греясь под ласковыми лучами весеннего или летнего солнца, и наслаждаться беззаботной жизнью советского человека, умудряясь при этом не работать и жить так, как даже не снилось тому, кто в этот момент ныл и горько плакал, проклиная свою судьбу несостоявшегося капиталиста, которым некоторым хотелось быть с рождения, не смотря на всю идеологическую массированную пропаганду тех лет.
Но Павлик совсем не желал такого счастья, ему чужого не нужно было, у него было своё, хоть и маленькое, но советско-буржуйское счастье. Тот упомянутый маленький домик, в котором было три крошечные комнатки, и в каждой по железной печке с вьюшкой наверху и как положено, дверцей внизу, в которую виден был весело горящий, искрящийся разноцветным пламенем огонь и в нём тихо и нежно потрескивающие дровишки. К комнатам примыкала небольшая кухонка, с висящим в ней на стене рукомойником, и стоящим в углу огромным газовым баллоном матового ярко- красного цвета. А из окна этого помещения, где Павлик готовил себе еду - варил, жарил и парил, виден был тот дворик, в котором позже хозяин этого небольшого, миниатюрного имения вырыл такой же небольшой бассейн и запустил в него речных рыбёшек, пойманных им во время рыбалки в реке, что тоже была совсем рядом. Правда, рыбы не захотели жить в пресной воде, и в скором времени приказали долго жить, и бассейн продолжил своё существование уже без своих несостоявшихся жильцов.
А до того, когда была жива ещё бабушка Павлушки, и он четырех-летним мальчуганом попал к ней, сразу навсегда, потому что его отец с матерью работали, как и все советские граждане, а у мальчика проблемы по здоровью были и им некогда было сидеть с ним дома, то вместо рыб, бассейна же тогда ещё не было, проживала во дворе полосатая кошка Минька, с которой целыми днями и играл маленький Павел. Позже, когда он подрос, то стал днями и даже ночами стучать мячом о дворовый асфальт, изображая футболиста, и вообще, великого спортсмена, которым ему так, и не суждено было стать, зато многие виды спорта он освоил на отлично, ему же надо было поправлять своё слабое с рождения здоровье.
Ну, а когда бабушка, предварительно написав завещание, такое в те времена, как может, кому-то показаться странным, тоже было возможно, и в котором она отписала крошечный домик и маленький дворик уже взрослому внуку, умерла, Пеле, как прозвали его соседские ребята, и как звала Павлика его мать, зная его проблемы со здоровьем, но надеясь всё же, хотя бы на его ноги, видя как мальчик страстно увлекается футболом, короче, советский Пеле, получив положенное наследство, продолжил наслаждаться социалистическим счастьем, являясь тогда уже мелким буржуа, что означало, продолжил стучать мячом, сидеть в шезлонге, греясь на солнце, не делая даже попыток найти, какую-то работу, в общем, ничем себя особым он не утруждал и лишними заботами не обременял.
Летом он сдавал приезжающим на отдых горожанам в эти места, наполненные яркой красочной природой, пышащей, какой-то первозданностью и свежим, не загаженным угарным газом воздухом, небольшой сарай, стоящий в тенистом углу его дворика. Полученных денег от сдачи в аренду ему хватало на то, чтобы прожить осень, пережить зиму и встретить весну, несущую за собой новое лето и новых дачников. Ещё молодой советский буржуа ходил на рыбалку, ездил в лес по грибы и ягоды, сам делал на зиму запасы и больше ничем особо не заморачивался. Ему было хорошо, в том, его маленьком счастье человека из социалистического общества. И он, как уже говорилось, другого, а чужого, так тем более, не хотел.
«Мне чужого не надо», - часто со смехом приговаривал Павел, глядя снизу вверх на крышу своего домика, где располагался чердак, и, думая о том, что неплохо бы там, вместо чердачного помещения, где он играл, ещё, будучи ребёнком, сделать пару комнат, а то его имеющиеся, хоть и три, но были как-то маловаты, а он давно уже вырос. Во всяком случае, ему так казалось.
Мать с отцом тоже навещали ставшего полноправным хозяином мелкопоместного хозяйства, своего сына, чувствуя перед ним вину, когда, хоть и вынужденно, но рано, по сути, избавились от него, и подкармливали, привозя какие-то продукты, купленные в магазине, а не собранные в лесу или выловленные в речке, потому что, знали - одним подножным кормом сыт не будешь.
И вот так Павлик и просуществовал до своего совершеннолетия, рано став самостоятельным и рано созрев, превратившись в мужчину, совсем не по принятым советским меркам, который, к тому же, никогда не испытывал недостатка в сексе и в женщинах, которые ему это удовольствие, не доступное некоторым советским людям, тем, недовольным нытикам, доставляли. А, так как средства контрацепции подводили чаще, чем хотелось бы, то в 18 лет Павлушка неожиданно стал отцом. Но сын его, Максимка родился в тот период, когда Павлик, подняв высоко воротник солдатской шинели, ссутулившись и ёжась от холода, пытался согреться, сидя мягким местом на батарее, в казарме, где не было его любимой печки. Потому что будущая невестка не пришлась по вкусу его матери, и та, решив сберечь потерянную уже невинность сына, отправила его в армию. И вот, в такой согбенной позе и прослужил весь срок, молодой советский буржуа положенные два года, заслужив кличку «зимняя стойка».
Вернулся Павел домой, не только взрослым закалённым мужиком, вытерпев жуткие погодные условия, морозы, метели и снегопад с вьюгами, находясь совсем не в южных в местах, где проходил военную службу, не замёрзнув, сидя верхом на казарменной батарее, пряча голову глубоко в воротник, и здесь сумев поиграть в Пеле, то есть повыступать в качестве главного нападающего команды их армейского отделения, участвуя в футбольных матчах, но теперь дома его ждали игры иного характера, он же был отцом уже двухлетнего сына, выросшего не на его глазах.
Собственно, по этой причине, а не только в силу своего почти юношеского, всё же ещё возраста, Павлик с трудом воспринимал Максика, как своего ребёнка, при том, что тот был просто вылитый Павлушка в детстве. Часто ему было неловко, когда малыш, на людях обращаясь к нему, называл его папой.
- Смотри, смотри, папа… - Щебетал непоседливый карапуз, сидящий у отца на коленях, в то время, как они вместе находились в общем вагоне поезда, и показывал, тыкая крохотным пальчиком в окно, на проезжающие мимо деревья и дороги.
А папа, в ответ шикал на малыша и тоже говорил, но тихо, приглушённым голосом, так чтобы его не услышали находящиеся рядом пассажиры.
- Молчи, молчи, ты что, какой я тебе папа..?
Ребёнок ничего не понимал, и продолжал задавать вопросы, по- прежнему, называя Павлика папой.
После того, как он пару раз забыл Максимку в коляске у магазина, а потом соседи привезли его сына в имение этого советского буржуа, вручив дитя прямо в руки нерадивому отцу, который так и продолжал нигде не работать, а только стучал мячом во дворе собственного дома, то есть, армия всё же, как видно, не совсем помогла ему стать взрослым, потому что Павел, к тому же, ещё и играл, как в детстве, лёжа на полу, на пузе, на чердаке, в оловянных солдатиков, тут у него была своя личная армия, хоть и не настоящая, а игрушечная, а тем временем его сын, лежал на полу внизу, в одной из комнат и спал сладким сном праведника, пока его мать трудилась в местной больнице санитаркой, короче, где настигал сон ребёнка, там он и падал, хоть под столом, не добираясь до своей кроватки, в общем, после всех этих и не только этих, совсем не детских проступков, Павел и впрямь перестал быть папой, потому что его жена, которой всё это надоело, и его азартные игры в настольный хоккей, с такими же взрослыми дядями, как он сам, с громкими воплями «гол!» «бей» «да, что же ты, мазила» тоже, взяв сына, покинула его навсегда.
А Павел, не обременённый теперь заботами о случайно возникшем в его жизни отпрыске, продолжил наслаждаться своим безоблачным счастьем советского буржуа, не отказывая себе ни в чём, но и не замахиваясь, как говорится, на Вильяма Шекспира, а довольствовался тем, что имел, «нам чужого не надо» без устали повторял он, брал удочку и шел на рыбалку.
Так, собственно, и появилась та идея с бассейном и рыбами.
Потом оттуда же, с речки, у молодого человека не было же особых забот, он натаскал речных камней. Неделю, сидел дома, никуда не выходил, а только занимался тем, что красил эти разно коллиберные булыжники масляной краской в белый цвет, затем выкладывал их вдоль всех своих садовых дорожек в количестве двух штук. Маленький пятачок этих пядей своей земли, он тоже выложил камнями, как очертил в известном гоголевском «Вие», белой линей, а в середину этого оазиса изобразительного искусства водрузил, ещё бабушкин, садовый столик и рядом поставил два деревянных складных кресла, большего количества там просто не вместилось, и продолжил сибаритствовать, сидя с сигаретой в руках, на одном из кресел, рассуждая на философские темы бытия и смысла жизни.
Вот так вот, сидя в центре круга, очерченного белой линией, однажды он и пришёл к выводу, что гедонизм, это основное, или даже всё, что заставляет существовать всех людей в этом мире.
И, в общем-то, был тут прав на все сто. Правда, это удовольствие от жизни каждый получает по–своему и по своему разумению, как, кому, и что нравится.
А так как Павлу, нравилось ничего не делать, хотя гражданином Корейкой, подпольным советским миллионером, он, конечно же, не был, зато он любил заниматься сексом, которого, по чьему-то мнению, в Советском Союзе не было, или не хватало, то он так и делал.
Не работал, знакомился с женщинами и приводил их к себе. В эти моменты получаемого им желаемого удовольствия весь их частный сектор, потому что тут таких советских буржуа хватало, Павлуша ни один был таким счастливчиком, в общем, все жители этого района, просто бесновались от невозможности нормально выспаться, ибо молодой продвинутый помещик знал толк в любовных утехах, как никто другой, и благодарные женщины оценивали по достоинству его способности громкими криками, которые разносились не только по всему этому району, но даже вылетали далеко за его пределы. Потому и слава Павлика, как мужчины, умеющего ублажить в постели женщину, достигала почти другого стороны реки, на берегу которой стоял его крошечный домик, находящийся в маленьком дворике, украшенном теперь белыми крашеными камнями и пустующим бассейном, наполненном только водой, которая периодически зацветала, становилась жёлто-зелёной и вонючей, и которую приходилось откачивать, и зачем-то потом заполнять этот искусственный водоём заново.
***
Так и жил Павлушка, играл на чердаке в солдатиков, резался в настольный хоккей с соседскими дядьками-хоккеистами, его ровесниками, но уже с семьями и часто, даже с детьми, мяч - это вообще, святое дело, секс - туда же, куда ж без него, а тем более, раз у других его в той стране не было, то Паша был просто обязан отдуваться за всех. И отдувался, и страдал, и мучился, но отдувался, наверное, чтобы потом, никто не смог бы произнести ту сакраментальную фразу «а в СССР секса не было… » У Пашки и у ему подобных, даже тех соседей хоккеистов- был, и порно –журналы у них тоже были, только они их не листали, потому что и без них были грамотны, ну, хоть образование- то в Советском Союзе на уровне было, знать надо было, где и как образовываться, чтобы обходить стороной западные пропагандистские штучки. Вот и Пеле со своими друзьями знал, всю анатомию секса, знал, как жить, быть гедонистом и при этом не работать, а называться советским буржуа, ещё и не будучи при этом подпольным миллионером Корейкой, что означало, что ОБХСС тёмной глухой ночью никогда не постучалось бы к нему, незачем было.
Тужить начал Павел, когда родители его не то, чтобы постарели, до этого им было далеко ещё, а большую часть своих забот направили на дочь, сестру Павлика, которая была сильно его младше, но теперь подросла и требовала большего внимания к своей особе.
По сей причине, потому что кушать-то по-прежнему хотелось, а иметь под рукой, почти каждый день, вечно рыбный диетический стол Пеле не хотелось, да и он никогда не был буддистом, он исповедовал иной образ жизни, он был гедонистом, и хотел наслаждаться процессом приёма вкусной пищи тоже. Потому, приводя в дом женщин для получения удовольствия от половых утех, стал приглядываться к иным их качествам, не только к тому, как хороши и умелы в постели, а как кофе варит, и ещё что-нибудь, готовит ли вообще. Короче, пытался выяснить гедонист и Пеле одновременно, на что ещё способна его очередная дама, сможет ли удовлетворять его, ещё и в потребностях вкусной пищи.
Для этих целей, он, когда всё заканчивалось, лениво лёжа на диване, в расслабленной позе, закуривал сигарету, а потом, вдруг встрепенувшись, как бы невзначай произносил:
- Вот, бы, под сигаретку сейчас, да после сексика, кофеёчечку бы..?
И вопросительно, глядя боковым зрением, наблюдал за реакцией своей только что секс-партнёрши, выжидая, как быстро ответит она на его просьбу, так же как на его ласки, или тоже продолжит лежать рядом с ним, мечтая о повторном половом акте, когда кофе бы…
Потом он шагнул чуть дальше в своих проверках, и уже не только кофеёчечку после сексика спрашивал, а что-нибудь поесть. Ведь всегда после трудов праведных, а трудился в постели Павлик на славу, добросовестно и от души, и жрать хотелось потом до умопомрачения, будто бы он только что сходил на работу, правда, не зная, в каком месте она, эта его работа, находится, и там разгрузил пару вагонов с тяжёлым спортивным инвентарём, на другое он бы даже не подписался. Хотя этот инвентарь он имел у себя дома, обвесив все стены в своих трёх комнатах кольцами для игры в баскетбол, установив, где влезли, ворота для забивания в них теннисного мяча, с футбольным тут было не разогнаться, поле, эх, жаль, оказалось слишком мало, про столы с хоккейными площадками тоже не надо забывать, в общем, сделал советский Пеле из своего буржуйского домика досуговый центр для занятий спортом, так что, даже в той работе с разгрузкой спортивного инвентаря у него не было никакой необходимости, всё было при нём, но есть-то, всё равно хотелось.
И потому он продолжал поиски той, которая сможет не только его половые потребности удовлетворить, но и полюбить по-настоящему, всегда помня, что путь к сердцу мужчины лежит через его не маленький желудочек, потому удовлетворять придётся его, Павлушку, много и долго, чтобы завоевать его любовь не только на поприще интимных секс- утех.
И вскоре ему просто феерически повезло, на пороге его домика появилась та, которая готова была на всё, не только готовить ему и подносить блюда прямо в кровать, где в тот момент этот паша будет лежать и расслабляться, дымя зажжённой сигаретой в ожидании следующего пункта своего означенного гедонизма, теперь уж, не только кофеёчечка, Лена согласилась взять на себя все заботы об этом, вообще-то, называя вещи своими именами, советском не буржуа, а тунеядце.
Эта высокая, статная женщина, с формами, за которые было приятно не только подержаться, будучи на самом деле не промах, внесла свои правила в распорядок жизни Пеле, давая тому возможность лежать на диване, есть –пить, приготовленное ею, не забывая при этом, о том, по какой причине изначально она здесь оказалась…
Просто, любила Лена это дело,
Не Маркса с Энгельсом читать,
А лишний раз, люблю сказать.
Но, как оказалось, не только признания в любви вылетали из её раскрытых, словно лепестки розы, ароматных уст, во время их занятий секс-болом, она могла и прикрикнуть на Павлушку, и грозно посмотрев на него, заставить его совсем не по - падишахски сказать про тот кофеёчечек, а жалобно, как козлик, которому сейчас предстоят заслуженные розги, проблеять:
-Ну, Ленчик, ну зайчик, ну чес слово, не хотел…
И следом, надув губки, будто это он, тот розовый бутон, закончить такими же кислыми интонациями, с пониманием, что наказания, всё равно не избежать, и потому с полной безысходностью в голосе, добавить:
- Ну, не буду, ну прости… ну, хочешь..?
Но, как правило, что могла хотеть его Леночка, он не успевал узнать, потому что, резво подхватившись, бежал выполнять её очередное задание.
Впрочем, все эти его клоунские ужимки, наивно - удивленные похлопывания длинными, как у девушки, ресницами, не уберегали его от летящих в садик с плодовыми деревьями нагретых кофейников с желаемым кофеёчечком, и не только.
Павлик, хоть книг много и не читал, а всё больше в футбол играл, не был совсем Иванушкой- дурачком, иначе, как это ему удавалось жить припеваюче и не работая при советском строе, и помнил не только о том, желудочно-кишечном тракте, лежащем к его сердцу, но и, если и не был уверен на все сто, но догадывался о том, что за всё в этой жизни надо платить, и что его сыр в той мышеловке, которую он организовал сам для себя, пригласив женщину пожить у него, и поготовить для него, тоже не просто так там валялся.
И для того, чтобы часто не летала кухонная утварь по домику с угрозой для его жизни, ему приходилось иногда становиться в один ряд со всеми советскими гражданами, что означало, что советский Пеле периодически делал вид, что ходит на работу.
Ленка, действительно была не промах, и не хотела, ещё и горбатиться на своего ухажёра где-нибудь в офисе, или в столовой, она и так готовила, варила и парила для своего любимого Ёжика, и тоже имела полное право на заслуженный отдых.
А чтобы иметь возможность не только вкусно покушать, но и подержаться за пышные формы своей любимой, Павлик, особенно в зимний период, когда и делать-то, по большому счёту, нечего было, даже ему, вставал вместе с петухами и шёл в часовую мастерскую, где быстренько научился облапошивать наивных клиентов, заламывая цены за ненужный ремонт, когда подправив стрелку на циферблате, говорил, что сменил, чуть ли не весь механизм, который дорогого стоит, хоть и советский и потому, сколько попросил за труды, столько и дайте и в кассу не ходите, сами понимаете, а то, в следующий раз, сделаю так, что новые часы пойдёте покупать. И снова, - хоть и советские, но вам они встанут в суммочку ещё ту, гораздо большую, чем ремонт ненужный.
И клиенты платили, раскошеливаясь на всю катушку, боясь потерять такого мастера, аса из асов.
Впрочем, всегда, во все времена находились такие лохи, готовые платить за каждый свой, не чужой, шаг и чих. А на самом деле, кого банальная лень, а кого недостаток времени вынуждал обращаться к таким вот специалистам по облапошиванию, а они этим пользовались, кто неграмотностью людей, кто их ленью, а кто пафосом, желанием иметь своего личного афериста у себя на услужении. Ну, а то, что Павел был ещё тем аферистом, говорить и не приходится, потому и пользовался просто, бешенным успехом, теперь не только у женщин, но и у таких вот, любителей купить всё самое дорогое и заплатить за всё подороже, из той категории, что рады были платить за тухлый воздух, который назначили чистым и прозрачным без вредных примесей, короче, они радовались, когда их обманывали, и оплачивали своё полученное удовольствие.
Ведь, за всё в жизни надо платить, об этом знал теперь наверняка и Паша. И клиенты платили ему не только деньгами, а и наливали, принося с собой то дорогой коньяк, то эксклюзивную водку, которой не было в простых магазинах, иногда они дожидались окончания рабочей смены своего мастера и, подхватив его под локоток, отправлялись уже вместе, в ближайшую забегаловку, где предстояло, под журчание наливаемых напитков, звон дешёвого рюмочного стекла поговорить по душам, раскрыть все свои тайны, рассказать, почему доверился аферисту, а не собственной жене или любимой.
Со временем, когда такие задержки на работе стали происходить чаще, у дверей советской часовой мастерской, встречала Павлика его жена и любимая Ленка. Не так аккуратно, как его дорогие клиенты, хватала нерадивого мастера за шиворот и тащила, учитывая всю её стать, почти на себе до дома. А там, его уже не ждали приготовленные её рукой разносолы, там Пеле приходилось снова, надув свои розовые губки, изображать из себя невинную жертву, такого, ничего не понимающего баранчика, и сидя на диване, ждать, что, может быть, его опала закончится, и ему удастся, наконец, получить то, ради чего он жил теперь с этой женщиной, не только же ради секса, которого у некоторых не было.
И потому, он, посидев, какое-то время в одиночестве в одной из комнат, скромно пристроившись на том диване, прислушиваясь к возне, происходящей на кухне, всё же надеясь на милость и снисхождение, в какой-то момент не выдерживал, особенно когда к его законным возмущениям присоединялся ещё и его возмущённый, злостно урчащий желудок, и громко, на весь свой маленький дом, словно просил о помощи, зная, что она могла и не прийти к нему, кричал:
- А можно, наконец, просто, по- русски пожрать???
И после этого, больно ударившись всем корпусом о жёсткую спинку дивана, когда гордо откидывался на неё, выжидательно затихал.
Но, не смотря ни на что, эта помощь всё же приходила, в виде знакомых и долгожданных подносов с едой, ведь путь к сердцу Ленки тоже давно был проложен через постель и качественный секс, происходящий в ней, а попросту, выражаясь, Лена давно и без памяти любила своего Ёжика, и не желала не просто его смерти, она не хотела, чтобы он даже долго мучился, умирая от голода ещё и прямо у неё на глазах.
Но, так как гедонистический список Павлика, пополнился теперь ещё одним пунктом, употреблением спиртных напитков, и Зайке-Киске приходилось всё чаще встречать своего Ёжика после работы, то, когда ей надоели эти походы, туда и обратно, из дома в его контору, она заставила его, не смотря на наработанную клиентуру лошков, ещё и, как оказалось, любителей выпить, а не только заплатить за качественный ремонт часов, она заставила мужа покинуть бытовку. Чему, собственно, Павлик очень даже обрадовался. Расстраиваться сильно не стал, тем более, что новую свою привычку, накатить, он мог и не оставлять, ему всегда с удовольствием составляли компанию в деле, сообразить на троих, его соседи - спортсмены из команды по настольному хоккею.
А его Ленке это не нравилось, это новое пристрастие её любимого, и она периодически гнала Павлика на работу, хоть какую-нибудь, думая, что там он, будучи, при деле, пить не будет. Некогда будет!
Но Пеле никогда особо не заморачивался такими вещами, как труд, что сделал по -дарвиновски из обезьяны человека, он-то, как раз, считал, что всё было совсем наоборот, и не хотел обратно к своим предкам. По сей причине, в их доме время от времени, происходили странноватого вида диалоги, на пример:
- Павлик, я сегодня прочитала в объявлениях, что требуется работник на почту… Узнай, что там надо..? – С радостным оптимизмом в голосе сообщала Лена.
- Это почти рядом с домом. - Успокаивающе добавляла она, зная, насколько ленив её муж и любовник, когда дело касалось всеобщей трудовой повинности, распространённой в советском государстве, где Павлик и ему подобные стояли отдельной строкой, будучи советскими буржуа, в первую очередь, а потом только уже работниками соц. труда.
- Киська, ну, ты, там, позвони… уже, сама. – Неслось из дальней комнаты в ответ на предложение только узнать, а не уже поработать.
- Ты же всё сама знаешь, и лучше меня. – Продолжал капризничать Пеле, правой рукой в этот момент, пытаясь передвинуть генерала из левого угла в правый, на пути которого стоял бронированный, тяжелый танк, а пехота противника преграждала ему путь к окончательной победе.
Была зима, и солдат, который всегда спит, а служба идёт, вынужден был передислоцироваться вместе со всем своим оловянным войском с чердака вниз, в дом, перенеся, заодно и все поля сражений в одну из трёх команатушек, откуда сейчас и отвечал своей любимой.
Киське знакомы были такие капризные ответы её мужа, и она знала, точно и определённо, что его никаким бронетанком не сдвинуть с прочно занятых им боевых позиций, и не заставить позвонить по объявлению, ведь его вот-вот ждала победа, а следом заслуженная награда, прикреплённая на китель генерала.
Короче, так как, она действительно, всё знала лучше, то, потому сама и звонила, не дожидаясь громогласного «уррааа!» и победоносного салюта, не желая ещё и допустить празднования в честь одержанной победы над оловянным врагом. И тогда генералу, всё же приходилось собирать свой вещмешок и отправляться на службу, на ту, которую в очередной раз подыскала ему его Ленка, бросая прощальный взгляд, наполненный неприкрытой грустью, на оставленные позади себя поля игрушечных сражений.
***
Но как говорят, что любая свинья найдёт себе место, где вывалиться, так и Ёжик, любитель теперь ещё и выпить, не только закусить, прочно пристрастившийся к бутылке, каждый раз, на новом месте работы находил себе напарника, желающего разделить с ним его горькую участь пьяницы.
А Ленка, та что, не то, что Маркса не читала, а любила попросту сказать, как любит, не сдавалась, и, не желая всё же таскать на себе своего любимого, тем более, что на её харчах он сильно прибавил в весе, находила ему всё новые места, где он мог бы праведно трудиться, как все, а не только на их общем кроватном ложе, всё надеясь, что Павлик оставит свою новую злостную привычку, напиваться до беспамятства, потом, носясь по комнатам, как по футбольному полю, он же был ещё и Пеле, не надо забывать, в надетом на голое тело её зимнем пальто, пытаясь унестись в морозную даль, и даже не попрощаться с любимой, и, не закрывая за собой входную дверь, жалко и возмущённо скрипнувшую в тот момент, когда накачавшийся до остервенения алкоголем Пеле молотил по ней своими сильными ногами футболиста, не понимая, где же находится ручка, на которую надо было, всего лишь надавить рукой, а не всем весом, чтобы, как обезьяна, ловко выпрыгнуть во двор, и оказаться сразу на дне своего пустого, без рыб, бассейна.
***
Но время шло, и ничего в совместной жизни Ёжика и Киськи не менялось. Павел с Ленкой, как и раньше, занимались сексом, даже частые алкогольные возлияния любимого не давали шанса сказать, что в СССР секса не было. Наверное, их обоюдная молодость делала своё дело, один - терпел и готовил, второй - пил и занимался любовью, продолжая отлынивать от общегосударственных занятий трудом.
Тем не менее, проблемы питейные Павлика всё же усугублялись, он уже не ограничивался надеванием на себя одежды своей жены, и вылетами во двор с прямым попаданием в бассейн, он часто просто не отдавал себе отчёта в своих действиях. Наконец, что было закономерно, у него наступил стабильный период белой горячки.
Как-то, Лене с очередной работы мужа, позвонила его коллега и попросила приехать бедную женщину в отделение милиции, куда забрали Павла, и выкупить его оттуда. Да-да, Ленка не ослышалась тогда. Именно выкупить. Она даже не знала о таких вещах, что в советской милиции можно, что –то купить, или выкупить, что дела в общем-то не меняло, ей предлагалось, заплатив деньги, забрать оттуда, как из магазина, своего мужа, будто, какой-то товар или неодушевлённый предмет.
Но Павлик таковым не являлся. Он даже ещё дышал и был живым, и даже стоял с бутылкой пива у ларька, когда его Киська на всех парах подвалила туда, направляясь с соседкой по району в «ментовку» выкупать, как ей и сказали, собственного мужа.
Конечно же, он тут же получил заслуженный и сильно ощутимый тычок в бок, и следом Лена, которая была не промах, и обладала нужной статью, наградила любимого Ёжика звонкой пощёчиной, от чего Павлушка покачнулся, с трудом удержался на ногах, и обиженно-плаксивым голосом заявил, что даже менты его только что, били менее больно.
А, оказывается, эти менты, что менее больно били Павла по почкам уже у себя в участке, в тот момент, когда он толкнул своего собутыльника, а тот упал и ударился головой о дерево, проезжали мимо на своём «бобике» и совершенно случайно, их никто специально не вызвал. Зато, вымуштрованные по последнему слову образцовой милицейской службы работники, среагировали моментально, и, как раньше те лошки из часовой мастерской, знакомо подхватили Павлушку под локти и уже совсем невежливо засунули его в свою машину, вернее в ту её часть, которая больше напоминала консервную банку, украшенную железными решётками, и сходу тронулись с места, даже не газанув, как могло показаться со стороны.
Потому, собственно, милиционеры и не видели, как Василий, тот, кто в этот раз пил с советским буржуа, спокойно поднялся с земли, удар, нанесённый ему, был гораздо слабее, чем тот, которого чуть позже удостоился Павлик от своей любимой, отряхнулся и с удивлением посмотрел вслед удаляющемуся милицейскому «бобику», который увозил его напарника.
***
В общем, хоть выкуп в полной мере, как тому полагалось, не состоялся, а была только его попытка, в те, незапамятные времена советского для кого-то счастья, тем не менее, эта история имела место быть. Как и её продолжение, но уже без участия Ленки, которая всё же собралась с духом, зная, наверняка, что в СССР секс был всегда, а, не как у некоторых, не было ещё к тому же, и колбасы копчёной на бутерброд утром перед работой, и потому, уже не долго думая, а придя к такому решению, собрала свои пожитки и покинула навсегда тот домик советского буржуа, в частном дворике с пустым без рыб бассейном и даже уже без воды, потому что у Павлика не было больше времени на заполнение этого водоёма, он всё больше наполнял свой организм спиртосодержащими напитками, но так и оставался живым и невредимым, насколько это могло быть при таком его образе жизни.
Ну, а когда пришли долгожданные для некоторых, 90-е, и многие вздохнули свободно, решив, что вот, наконец, не просто глотком свежего воздуха демократического счастья насладятся, а по полной вкусят именно тех, культовых для кого-то, мгновений, которых им так не хватало в Стране Советов, Павлик тоже, слегка шатаясь, подошёл и встал в ряды тех, кто по праву, на законных основаниях, называл теперь себя капиталистами. Вернее, он-то просто легализовался, то есть из старого советского буржуа, стал новым, тем самым новым русским, хоть и не надевшим малинового пиджака, потому что он же в душе так и оставался прежним советским Пеле, и поэтому он теперь с гордостью за новые времена, носил настоящий спортивный костюм фирмы «Адидас», а не какую-то, там подделку, сшитую хоть и отлично, и его личным, но советским портным и на коленке.
И это ещё было не всё. На этом его история нового русского в новой стране не закончилась.
Он воспользовался услугами местных братков, не своих родных или двоюродных братьев, а простых бандюганов, которые сначала выделили ему под товарищеские проценты, так нужные ему деньги для сноса бабушкиного домика и на постройку нового двухэтажного особняка, хоть и в стареньком дворике и с новым забором, и таким образом, Павлик вместе со всеми желающими, бывшими своими согражданами, пусть и не желаемое им лично, но новое счастье обрёл, поселившись теперь уже в качестве легального хозяина частной собственности в выстроенном на бандитские деньги доме, и став теперь, как все. Потому что раньше, он всё же был одним из немногих, выгодно отличаясь от остальных жителей той страны, как если бы был первым парнем на деревне, а теперь он был одним из многих или просто, затерялся, в толпе среди граждан нового счастливого государства.
Но вскоре не только он, смог стать, так называемым, законным предпринимателем, но и те бандиты, что ссудили ему нехилую сумму зелёных на строительство, тоже заделались такими же владельцами своей частной собственности, но только не просто хозяевами домиков, а банкирами, официально войдя в банковские структуры, и закрепившись там своими статусными финансовыми скрепами, достаточно, таким образом, упрочив своё положение в мире бизнеса. А так как, не смотря на то, что жизнь их стала теперь гораздо спокойнее, можно было по-прежнему воровать, но спать, не просыпаясь среди ночи и не вздрагивая всем, влажным от тягучего пота, телом, при каждом малейшем шорохе, даже бумажных купюр в карманах собственных брюк, спокойно висящих с вечера на спинке стула, воровали же они теперь на законных основаниях, как хозяева и директора банков, а аппетиты от этого у них не поуменьшились, а даже наоборот, риск- то быть пойманным и наказанным стал меньше в разы, они сами теперь, кого угодно могли поймать и наказать, и даже своими старыми привычными бандитскими методами, приложив, к примеру, к какому-нибудь не случайному, голому животу горячий утюг, да так, чтобы не только кожа вздулась, покрывшись волдырями и зашипела, но и сама жертва тоже почти зашипела, а правильнее зашепелявила беззубым ртом, потому что зубы ей, этой жертве, тоже могли с успехом пересчитать, оставив только два задних, те, что мудрости, чтобы помнил виновник этого торжества, что ещё не совсем дурак, а раз не дурак, то лучше рассчитаться.
И вот такие хозяева теперешней жизни, и вспомнили однажды, о счастливчике Павлике, и решили, что не достаточно он ещё вкусил нового демократического счастья, в новой стране, пришедшей на замену старой социалистической формации, в которой Павлу Георгиевичу и так было не плохо, в отличие от других граждан того полностью несчастливого государства, и что мог бы он уже в полной мере ощутить, что такое демократические свободы, свобода слова, означающая - говори, что хочешь, хоть матом кричи, хоть на помощь зови, когда будут своими методами требовать возврата кровных наворованных бабок, никто тебе рот не закроет, можешь и дальше кричать, только не забудь рассчитаться, и не как в старой советской сказке, по указу Кощея, грозящего длинным, зелёным пальцем из колодца со словами: «Отдай должок, отдай», и на этом всё, сказка закончилась, и, как всегда, хорошо, и даже не известно, отдан ли был долг Кощею или нет, это дела не меняло, положенный хороший конец состоялся и всё.
А тут, хочешь, не хочешь, а если ещё и не можешь, потому что не с чего, ведь всю свою жизнь изображал знаменитого советского Пеле, и даже на приличные ворота не заработал, куда бы мог мячи в виде гола забивать, но имеешь же, хоть что-то, если не ворота футбольные, то дом и даже не тот, что бабушка тебе после смерти оставила, а построенный на наши денежки... А дальше, ну, и что, что дружили, и что соседями были, то было тогда, а то сегодня, и, как говорится, дружба дружбой, а дела делами, и ничего личного.
И собственно, личного-то, о котором, на самом деле, и шла речь, ничего у Павлика и не осталось, даже личного счастья, которое у него всё же было, но хотелось же, как многим, а потом, как и всем, чего-другого и гораздо большего, хоть и достоверно не известно было, что это означало. Тем не менее, большее всё же получили, но совсем ни все. И даже последняя жена Павла Георгиевича, то ли третья, то ли четвёртая, оставила его после всего случившегося, потому что он теперь ещё и сексом, которого раньше, в советские времена, у кого-то не было, но у него - то он был, и ещё какой, но заниматься им он уже не мог, и не потому что возраст подкачал, а потому что от такого удара, стал реальным импотентом, что было крайне обидно, ибо он-то журнальчики как раз, те, с «порнушкой» и не листал, сам был получше тех, героев с картинок, и что значило ещё, что выкупать его, потому что он снова залетел под фанфары, как случилось однажды в его жизни, некому было, а дом, который успешно отошёл банку, тем более.
Вот так и закончилось счастье бывшего советского гражданина, с наступившими новыми временами, о которых многие так мечтали. Почти, как в «Сказке о рыбаке и рыбке» по Александру Сергеевичу Пушкину, только ещё гораздо хуже.
Но, как говорилось ранее, каждому ведь своё в этой жизни, и кому-то было не плохо и тогда, в Стране Советов, вот, как нашему герою Павлику, у которого и секс был отличный, и всё то, о чём только мечтали другие, и которому стало нескончаемо плохо теперь. Его глаз даже не радовали нынешние весёлые, радостные витрины магазинов, одной из которых которой окончательно стала теперь его бывшая страна, в полном соответствии с теми «потёмкинскими деревнями» западного образца, ведь и у нас теперь маркетинг заменил реальную жизнь, но как-то не у всех получалось делать красивую мину при плохой игре. Вот и Павел Георгиевич тоже был теперь среди этих «не у всех», что составляли большинство жителей той страны, которую назвали более удачливой, чем Страна Советов, во всяком случае, так многим хотелось думать, что, наконец – то, и их настигла та удача, они получили всё то, чего не было в Советском Союзе. Но, как и тогда, в кино, в западных фильмах, на полках магазинов, и в их, не в нашей, жизни, было это всё, что око видит да зуб неймёт, так и сейчас, хоть и было оно перед самым твоим носом, и око его видело, да, всё так же, зуб абсолютно каждого теперь неймёт. Или снова, как на том же Западе, всё есть, даже без упоминания, какое это всё, но в любом случае, не для всех. И кричи, не кричи, лучше от этого тебе не будет, тем более, что и кричать-то всё то, что захочешь крикнуть от безысходности, тебе всё же не дадут, ведь теперь у нас всё, как у всех - демократия, когда позволено всё, но которой нигде нет, потому хоть и, позволено всё, но не всем.
02/08/2018 г.
Марина Леванте