Фейк это подделка, в самом широком смысле. Английское слово Fake переводится «поддельный, фальшивый». Оно может также быть глаголом: to fake passion (изображать поддельную страсть) или существительным it's a fake (это подделка).
https://chto-eto-takoe.ru/fake
Речь пойдёт о второй половине 80-х годов прошлого века, когда такого слова в русском языке ещё не было. Историю эту я услышала от Ольги Иосифовны Р., профессора одного из старых Московских технических ВУЗов. Вот её рассказ.
После защиты кандидатской диссертации нужно было двигаться дальше. Само по себе наличие учёной степени кандидата технических наук для меня, преподавателя технического московского ВУЗа, давало только мизерную прибавку к зарплате преподавателя.
Нужно было делать карьеру в родном ВУЗе, потому что в те времена с пиететом относились только к тем, у кого в трудовой книжке фигурировала всего одна запись, а "прыгающих" с одного места работы на другое не уважали, и подобное поведение не способствовало росту ни в карьере, ни в профессии.
Состояться в профессии можно было только став доцентом, что давало право на лекторскую работу, постановку новых курсов по своему усмотрению, разработку и ведение научной темы, да и разница в зарплате доцента и ассистента со степенью была весьма существенной – в 2-3 раза.
Нет, вы не поняли меня. Я не хочу оправдывать свой карьеризм, считая по своей особой святости его нескромным. Вовсе нет. Речь пойдёт о том, как удача мне улыбнулась, хотя в то время в техническом ВУЗ-е странно было стремиться стать доцентом, имея за плечами массу свойственных мне недостатков.
Вот мои недостатки: я – женщина; у меня подозрительное отчество; как тогда говорили - морально весьма устойчива, то есть весьма скромное поведение в быту; полное отсутствие поддержки в руководящих эмпиреях, и, наконец, главное - беспартийность.
Первое для технического, мужского по своему составу, ВУЗа неприятно, но неустранимо. Второе на самом деле тоже неустранимо – не менять же отчество ради карьеры, это мне не подходит. Третье, можно сказать, моя причуда. Четвёртое есть следствие предыдущего, а вот пятого, при желании, можно было избежать.
Для людей, развращенных сегодняшней демократией, поясню – я не была членом КПСС (коммунистической партии Советского Союза), и не пыталась им стать по причине полной аполитичности и где-то даже гонора. Сказались польские корни. Однако, членство в КПСС входило в перечень необходимых и достаточных условий для того, чтобы стать, как тогда говорили, номенклатурным работником. Имея за плечами один почти столь же сложный при указанных выше условиях прорыв за кандидатской степенью, я вознеслась и подала документы на звание доцента ведущей выпускающей кафедры нашего ВУЗа.
Заведующий кафедрой был ошарашен моей выходкой. Будучи порядочным и добрым человеком, но весьма робким, он не осмелился отказать мне сразу и пошёл за моральной поддержкой к ректору. Попыхтев минут десять-пятнадцать, они нашли выход из положения. Окрыленный оказанной ему поддержкой заведующий кафедрой влетел в свой кабинет, где я его ждала, швырнул небрежным округлым жестом папку с аккуратно отпечатанными конкурсными документами через свой начальственный стол и радостно сообщил:
- Не пойдёт! У тебя нет общественной работы. Понимаешь - крупной общественной работы!
Общественной работы у меня не было всю жизнь, если не считать за таковую участие в качестве художника во всех издаваемых в школе и в институте стенных газетах. Но это удовольствие, а не работа, а если за таковую и сойдёт, то уж наверняка не крупная. Итак, я вынуждена была уныло согласиться - нет.
В душе я уже решила забыть на время свои наполеоновские планы, ибо подобный оборот дела, хотя и предвиденный, полностью обдуман не был – понадеялась на батарею солидных публикаций, да на то, что уже пару лет была ответственным исполнителем по нашей научной теме. Уныло бредя в свой НИС (Научно-Исследовательский Сектор учебного ВУЗа, где преподаватели и инженеры НИС занимались научными разработками по договорам с предприятиями или НИИ), печально размышляла я о тщете моих усилий.
И тут меня осенило – Сеня! Сеня, вот кто моя надежда! Солидный, серьёзный и заботливый Семён Михайлович живо откликался на все мои панические призывы о помощи, выносил мою глупейшую привычку плакаться ему в жилетку по любому поводу, а часто и без повода, по настроению. Эта привычка осталась у него со времен нашей учёбы в Институте, где он был все пять с половиной лет бессменным старостой нашей группы. Редчайшее качество - он как друг близок к идеалу!
Тогда Сеня был не освобожденным секретарём парторганизации института. Для ВУЗ-а нашего калибра полагался освобожденный секретарь, но такового пока не находилось, и безотказный Сеня затыкал своим телом образовавшуюся брешь, исправно исполняя также свою педагогическую и научную работу. Время от времени под столь тяжким бременем очень серьёзно понимаемой им ответственности он страдал психосоматозом в форме тяжких простудных заболеваний. Вот и в тот момент он страдал.
Едва дотерпела до дома – разве можно говорить о таком важном деле с кафедры? Да, да, было время, когда сотовых телефонов и других современных гаджетов не было. А ведь они тоже элемент личной свободы, которая всё возрастает и неизвестно куда нас заведёт. Покормила своих изголодавшихся мужиков и зашептала в трубку:
- Сенечка! Караул! Нет общественной нагрузки! Даже документы не взяли!
Сеня сразу всё понял.
- А я что тебе говорил? Помнишь? (Я не помнила). Безусловно, тебе нужна серьёзная общественная нагрузка. И об этом мы подумаем, - серьёзно, сиплым простуженным голосом пробасил мой друг, всегда из скромности говорящий «мы». Ты же беспартийная у нас пока? Не собираешься?
- Дорогой мой, даже если бы я могла сейчас подать заявление, ты же знаешь – очередь на много лет, - ответила я, внутренне восхитившись исключительно хорошо завуалированной форме моего отказа.
- Тогда остается только одно – крупная профсоюзная работа, - сказал Сеня и надолго замолчал. - Есть! Галина Артемьевна увольняется. Можешь себе представить? Из-за склоки на кафедре член партии оставляет работу в начале учебного года! Позор! И перед самым отчетно-выборным собранием. Она же председатель профбюро твоего факультета. Не знала? Предстоят перевыборы… Мы постараемся продвинуть твою кандидатуру. Но нужно поработать. И тебе и мне.
Конечно, я была в полном восторге, но и в полном сомнении – чем-то кончится эта авантюра? Как объяснил Сеня, нужно срочно развить бурную деятельность – подготовить и провести отчетно-выборное собрание вместо Галины Артемьевны. Так сказать показать товар лицом.
Собрав все силы, я бросилась в бой. Связалась с заведующими и секретарями профбюро девяти кафедр нашего факультета. Провела девять собраний, присутствуя на каждом из них (вот муки-то!). Подготовила списки кандидатов на конференцию факультета и ВУЗ-а. Подвела предварительные итоги социалистического соревнования между кафедрами, указав по каждому из имеющихся 83 –х социалистических обязательств, что и в каком количестве выполнено, а кое-где и перевыполнено.
Поразили бредовость некоторых обязательств, а также то, что начальствующие, явно не всегда знали, о чём идет речь, подтверждали факты и называли цифры неуверенно, похоже, от фонаря. Захваченная бурной деятельностью, я не всё воспринимала адекватно, но, помимо моей воли, накапливала и анализировала факты, которые позже вылились в решение.
Затем, морально поддерживаемая Сеней, я двинулась в партком за инструкцией по проведению собрания. Инструктор парткома института доцент кафедры математики Миша Чаров, весело блестя глазами, мягко, долго и нудно говорил мне о необходимости полного обновления профбюро, о вливании в его состав новых свежих сил, о том, что нужны молодые талантливые руководители. В последнем случае он многозначительно поглядывал на меня. Сеня поработал.
Я начала отключаться и никак не могла въехать, что за бумагу он так настойчиво мне подкладывает. Усилием воли сосредоточившись, услышала журчание…наш долг вам помочь…направить…это сложно вначале. На листке бумаги был напечатан состав нового месткома. Что-то в этом духе я ожидала, но не так откровенно. Ну, Сенька, погоди, не мог предупредить открытым текстом.
После приватной беседы с парторганизатором меня должны были представить партсобранию института для вынесения соответствующей рекомендации. Сеня всё ещё болел, и представлял меня Миша Чаров. Старшие коллеги, дружелюбно улыбаясь, проголосовали ЗА. Это был последний вопрос повестки дня.
Потом (я ранее не бывала на партсобраниях) все встали и совершенно неожиданно для меня дружно запели: Вставай проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов… Гимн международного пролетариата, коммунистических партий и анархистов. Никогда не слышала Интернационал в таком неумелом, но полным искреннего чувства исполнении. Убеленные сединами старцы гордо и взволнованно поглядывали на меня – вот мы какие на самом деле! А ты и не знала!
Пока я предавалась эмоциям, всё же заметила, что люди более молодые спокойно во время пения переговариваются между собой, улыбаются, радуясь окончанию собрания. Почему-то стало жаль наших старших товарищей до слёз.
После собрания мне предстояла последняя инстанция – визит к освобождённому председателю месткома института Нине Ивановне – крепкой даме шкафоподобных очертаний. Лицо Шахерезады, отягощенное двойным подбородком и оттененное усами. Трубный, мощный голос. Стиль разговора напористый. Иногда вдруг мягко и смущенно улыбается. Очевидно, ещё не вполне привыкла к своему новому положению – служит на ответственном посту всего около года.
Нина Ивановна неодобрительно окинула взором мои потёртые джинсы и чёрную водолазку, и, оценив меня в целом невысоко, вздыхает, дескать, – кого-нибудь получше не нашли? Но авторитет парткома выдерживает и это.
- Я должна дать Вам, Ольга Иосифовна, рекомендации по ведению собрания. Про себя я возликовала – слава Богу, и вслух:
- Как хорошо, а то я совсем не знаю правил, - льстиво поддакнула я - будущий профработник.
На самом деле, не знала. Когда мне приходилось присутствовать на профсоюзных собраниях, чтобы не подводить умоляющую об этом нашего профорга Леночку, с которой требовали явку и грозили всяческими карами, то уж конечно за ходом его я не следила, а увлеченно проверяла курсовые проекты или читала.
В ответ на мою реплику Нина Ивановна тяжело поднялась, порылась в стоящем рядом шкафу и шлёпнула на стол пачку листов с напечатанным текстом, заголовок которого гласил: Сценарий собрания. Ошалев от неожиданных подробностей, я читала:
«Выходит на подиум, не вставая за кафедру, тов….. и предлагает избрать для ведения собрания президиум в составе 5 (пяти) человек ….. (следует перечислить Ф.И.О.).
Кто ЗА?..... Кто Против?.... Кто воздержался?... (столько-то ) …»
И так на семнадцати страницах.
- Здесь нужно проставить фамилии, здесь тоже, и здесь… , - подробно объясняла Нина Ивановна. Кандидатуры необходимо обсудить в треугольнике (идиоматическое выражение, в треугольник входили руководитель, секретарь парторганизации и профорг подразделения).
Тут я вспомнила сильно облегчившие мне жизнь образцы бумаг моих товарищей, прошедших тернистый путь утверждения учёных степеней в ВАК-е (Высшая аттестационная комиссия) ранее меня, и робко спросила:
- Может быть, сохранился архив Галины Артемьевны?
- Она, нехороший человек (непечатно), ушла и папочки своей с протоколами не оставила. - Я поникаю головой, - но сохранились архивы прежних лет…
Я воспряла духом. Добрейшая Нина Ивановна грохает передо мной на стол растерзанную пухлую папку. Пыль во все стороны. Мы дружно чихаем.
- Будьте здоровы! – подхалимским тоном говорю я.
Нина Ивановна улыбается, ласково поводя бровями Шехерезады. Есть контакт! Однако как быстро приспосабливаешься к обстоятельствам.
- Берите. Только с отдачей, - важно изрекает она.
Собрание прошло в полном соответствии со сценарием. Работу уходящего профбюро оценили в пику ушедшей Галине Артемьевне, как неудовлетворительную. Добрый наш Сеня был потрясён – неуд это редчайший случай! Выбрали новый состав в количестве 8 человек. Меня в том числе.
После собрания инструктор из парткома помог нам выбрать меня как молодого, растущего и серьёзного товарища (женского рода не полагается) на должность секретаря профбюро факультета, с количеством членов профсоюза более двухсот человек. Когда товарищ из парткома удалился, я стала держать тронную речь, которая вкратце сводилась к тому, что мы должны составить план работы и рьяно взяться за его выполнение.
Мои коллеги в дальнейшем решили, что слово «мы» я как император всероссийский произношу из скромности, и оставили меня на нашем поприще вполне в одиночестве. Нужно было что-то делать. Причем не в ущерб работе. Выход оказался прост. Вообще-то их как обычно минимум два. Первый более очевидный. Висеть над душами моих коллег, вынуждая их к бурной деятельности и собирая отчёты о ней в указанные инструкцией сроки проведения собраний профбюро. Сказано ясно – раз в две недели. Выход второй требовал наличия у меня некоторого воображения. Опираясь на образцы отчётов о прежней деятельности профбюро, я…
Вы уже догадались? Да. Признаюсь. Два года я сочиняла деятельность нашего профбюро и нашей профсоюзной организации. Какие бурные дебаты проходили на наших заседаниях! Какое мощное движение соцсоревнования мы организовали. Какие интересные, не побоюсь этого слова, предложения по расчёту весовых коэффициентов при расчётах по подведению итогов соцсоревнования между факультетами Института мы внесли! Сколько людей на наших собраниях мы поощрили и выдвинули на доску почёта!
Как же любили меня мои коллеги по профбюро! Каждый из них подозревал, что только он один мой лучший друг, и именно его я прикрываю своим телом, а все другие ведут не призрачную, а вполне реальную бурную «общественную» жизнь! Они все на самом деле были мои друзья! Я заботилась о том, чтобы их репутация не пострадала, чтобы они не трудились понапрасну, не теряли своё драгоценное время, а тратили его по назначению.
Какие отчёты о проведенных заседаниях, отпечатанные в 2-х экземплярах, казалось, навечно, хранились в шкафу у Нины Ивановны! Не отчёты – поэмы!
Наш факультет выдвинулся в первые ряды лидеров соцсоревнования, его всем ставили в пример. Мы возвысились до второго места. Первого места мы не заняли только по одной причине – первое место всегда занимал факультет механизации, одной из кафедр которого заведовал сам Ректор.
Но я не в претензии. В моей характеристике, представленной на звание доцента, гордо стояло – «активно занимается общественной работой, являясь председателем профбюро факультета. Под её руководством факультет стабильно занимает второе место в социалистическом соревновании». Характеристику я тоже сама сочиняла.
С фейка всё началось господа-товарищи! Конец рассказа.
Вообще-то она употребила в конце рассказа слово «обман», оговорившись, что слово обман не включает в себя понятия «липа», подделка, фальшивка, имитация, фальсификация…, а, следовательно, не тождественно тому, что в те годы происходило…. А теперь слово нашлось.
Затем Ольга Иосифовна заметила, что имеет в виду и некоторые реалии современной жизни, например, то, что фейк, обрёл сейчас вторую жизнь. Уходя не без влияния Интернета из реальной общественной жизни, он нашёл своё прибежище, по мнению Ольги Иосифовны, в том же Интернете, который первоначально служил целям непредвзятого информирования общественности. А там где информация, там и дезинформация. По принципу третьего закона Ньютона – на каждое действие есть равное противодействие.
Насчет применения слова фейк в конкретном случае Ольги Иосифовны с автором рассказа я не совсем согласна. Фейк предполагает, что кто-то кого-то обманывает, то есть имеется тот, кто обманывает и есть люди, минимум наивные или плохо информированные, которых обманывают. Но как называется явление, которое показал нам автор этого рассказа?
По моему мнению, это была ситуация по типу «ребята, давайте все будем делать вид, что мы все верим этому фейку. На всякий случай. А потом посмотрим, что из этого получится.»
Явление в те годы распространенное на всех уровнях общества. К этому присоединился пофигизм - знаменитое наше русское «авось». Что из этого получилось - мы все видели.