Зачем стучится грусть. Глава П
Часть 1.
Он привез её в свой дом по первой капели.
И эта новая его жизнь началась с яркого, весеннего солнца, что все шире и шире вытапливало темные, парящие проплешины в подлесках и полях.
С неописуемого, дурманящего запаха просыпающей земли - кормилицы, манящей своим магнетизмом из голодавших за зиму по работе с ней трудовых рук. С шума и гомона одуревших и истосковавшихся по теплу стай птиц в распахнутом небе. С веселых, беззаботных детей снега, звонко убегающих от своего родителя по проталинам и овражкам неизвестно куда, не ведая, как тяжело и грустно ему, плачущему и худеющему, расставаться с ними. С предчувствия необыкновенной и удивительной новизны происходящего, сулившей тихие жизненные радости и незабываемые впечатления.
Осторожно через всё село, не замечая раскисшей дороги и промокших сапог, тихо вел он под уздцы свою кобылку - Савраску, запряженную в телегу, на которой вместе со своей дочкой, на расписных, с коваными уголками сундуках, доставшихся, как приданное от родных родителей, набитых житейским добром, сидела та, которую он так долго добивался.
Деревенские старики и ребятишки, высыпавшие за ворота домов погреться, как воробьи на солнышке, разглядывали и провожали взглядом, кто веселым, а кто настороженным эту движущую процессию, что-то судачили меж собой.
Широко открыв ворота, он ввез своё новое счастье в просторный двор, где их поджидали уже, держащая икону Пресвятой Богородицы, мать да дед Андрей, сидящий на табурете в широком, бараньем тулупе с большим старообрядческим, позолоченным Святым Крестом.
Агафья со словами: «Храни Вас Бог»,- благословила молодых и ушла в свой дом. Дед, кряхтя, встал на «застоявшиеся» за зиму ноги, снял всклоченную, видавшую виды за долгие годы шапку-ушанку и, протянув Фетису, для целования, Святой Крест, о восьми концах с нижней, малой поперечиной - Земля и Небо , напутственно сказал:
«Ну паря… ,кыль так все вышло….Совет Вам да любовь. Чтите Бога. Блюдите себя. Живите и размножайтесь, ибо так хочет Господь. И чадам своим передайте слово и Веру нашу непорушиму и праведну. С этим Крестом идите, Крестом ограждайтесь, Крест всегда перед Вами, Христос с Вами».
Сундуки поставили под широкие лавки. Посуду, большой латунный самовар, прялку да квашню для теста унесли за печь. Постельку, туго закрученную и перевязанную бечевкой, положили на кровать. Иконы и Крест выставили в переднем углу дома, там же подвесили и зажгли лампадку.
Молодая жена, прижав к себе девчонку, как будто бы боясь её потерять, стояла закаменевшая с опушенными глазами возле, свежо выструганного, стола, прикрытого холщовой тряпицей. О чем думала, что хотела никто не знал да и не спрашивал.
-Шура снимай курмушку - то. В доме тепло. Проходи, садись. Теперича это - твой дом. Ты хозяйка в нем! - и присев перед женщинами на корточки, потянул девочку к себе.
- Ты, Анна тоже будешь жить здесь вместе с нами. А я теперь буду твоим тятькой. Поняла?
Та, посмотрев на мать, мотнула головой.
-А это кто?- показала тонким пальчиком на вошедшую в дом Агафью с большой миской яиц.
-А это твоя новая бабушка.
-А зачем новая? У нас две старенькие уже есть.
Агафья ничего не сказала на услышанное. Сунула яйца Фетису и, поджав губы, быстро вышла на улицу.
После захода солнца, перед ужином, засветили лампу поярче и сели вечереть жаренными на сале яйцами. За столом было тихо, даже Анна не нарушала тишину своими «почемучками». Может уже устала от новых впечатлений,а может и мать насовала под бока, что бы угомонилась малость.
В воздухе чувствовалась, какая- то неловкость.
-Улаживай дитя пока, а я скотину пойду покормлю - нарушил молчание Фетис после сытной трапезы.
С вечерней работой он справился быстро, благо подоспевший Дорофей ещё под мог в этом. Оставалась еще кое-что сделать, но брат с веселым смешком отправил его прочь.
-Иди, жаних… Тебя дома… ждет работа, смотри не подкачай паря… - и заржал, как сивый мерин.
Фетис, без злобы, кинул в брата сухим коровьим шевяком.
- Закройся зараза! - и, улыбнувшись, пошел, на ходу чистя об остатки снега подошву сапог от грязи и навоза.
В доме было тихо. В лампе был приубавлен огонь. Александра с дочкой, свернувшись калачиком и прижавшись друг к другу, спали на широкой лавке. Может делали вид, что спали.
Фетис, скинув одежду и, помывшись, тихо подошел к спящим.
-Шура, ты спишь?- с волнением, сдерживая гулкое сердце, тихо позвал он жену.
Первой повернула голову девчонка.
-Мам, смотри, а у тятьки глаза светятся, как у нашего кота Васьки ночью.
-Тихо доча, спи. Поздно уже, - поспешила угомонить и сгладить не простую ситуацию Александра.
Фетис, сначала опешил от таких слов. Лишился дара речи, не зная, что и сказать. Потом, рывком, схватил Александру на руки и понес на кровать.
-Всё…Я мамку забираю. Теперь Анна, ты одна будешь спать, - сказал, как отрезал, на ходу.
-Не надо так,- встряла Александра. - Забоится одна в чужом доме.
-Ни чо. Пусть привыкает. …И цыц мне, всё спать!- повысив голос, бросил в сторону хлюпающей носом падчерицы.
От обиды девочка залезла с головой под лоскутное одеяло. Никто еще так грубо не разговаривал с ней. Даже дед Иван с горячими ладонями, которые любили гладить её по голове, с виду большой и быстрый, но всегда говорил тихо и с мягкой улыбкой.
Детские слезы обиды сами текли по курносому лицу. Сразу захотелось в старый дом, к толстой кошке Муське, Васькиной жены, которая, как говорил дед, скоро принесет им подарочки и дед опять будет брать грех на душу, пристраивая их.
Она не понимала, почему подарки это грех, откуда и зачем он приходит и потом его еще надо как то брать...
Во тьме, что то стало скрипеть и стучать о стенку избы, с начало монотонно, потом все быстрей и быстрей, сопровождая это все вздохами и сопением, как будто кто-то боролся в дальнем углу. Такого она еще не слышала и не видела в своей жизни .. Детский страх выбросил её с лавки к матери.
-Мама, тятька тебя душит, да?, - рыдая закричала, увидев навалившего на мать Фетиса.
-Куда прёшь? Я сказал.. спать! - грубо вырвалось у Фетиса, но Александра с силой оттолкнув его, соскочила с кровати и прижав дочку к себе, ушла с ней на лавку, целуя и убаюкивая её. В эту ночь она больше не пришла к нему, как он не уговаривал и не звал её. Только одинокая луна долго лила свет в его открытые глаза, давая повод для размышления и подсказывая решения... И он понял, что поступил сейчас не так, не правильно. И этот урок он запомнил навсегда, потому что мать и дитя - одно целое и любя мать, надо полюбить и её ребенка.
Часть 2
Через неделю завьюжило... Зима никак не хотела отдавать юной красавице свои права. Злилась, стонала ледяным ветром, загоняя всё живое в тепло, в укрытие, как бы говоря : «Рано радовались .. я еще здесь -хозяйка». Намела плотных сугробов в палисадники, в ограды и к воротам домов.. Била в окна горстями снежного льда, холодила жилы. Три дня плясала и гудела в печных трубах. На четвертый выдохлась, отступила под утро, давая,
наконец-то, возможность сизому дыму спокойно дышать и уходить прямо в небо.
После завтрака, Фетис пошел чистить ограду и улицу от прощальных подарков зимы .Уже заканчивая расчищать дорожку на улице, набросав два больших, снежных стога по краям ворот, увидел,как к нему бежит сосед и друг детства - Кузьма, крича на ходу.
-Фетис помоги, Христа ради … Лошадь надоть.. Василиса рожает. Повитуху привести срочно надо.
-Понял я. Иди домой .. я мигом,- и бросился запрягать в сани коня.
Гнал Савраску быстро и бабку-повитуху не пришлось долго ждать. думал успеет, но, как оказалось, чуток опоздал.
Василиса сидела на мокром полу, широко расставив длинные ноги, крича и выгибаясь всем телом, с синим от натуги лицом. А рядом, на коленях, стоял бледный Кузьма, держа в трясущихся руках запачканного кровью ребенка с пуповиной, уходящей под юбку матери.
-Ох, мать- чесная, дык она второго рожает,- только и бросила повитуха на ходу скидывая одежонку .
-Воды горячей.... срочно, чистый таз, быстро, ….чего застыл ,- рявкнула на Фетиса.
-А ты, Кузьма тряпки, простынь давай,
Самовар Фетис увидел сразу, он еще не остыл.
-Но где этот чистый таз взять? - пока искал, прибежал Кузьма.
Бегом отнес воду.
-Всё, иди отсюдова, теперь сама управлюсь,- услышал Фетис.
Кузьма вернулся на кухню, сел на табуретку возле печи, зачем-то стал стаскивать с себя сапоги.. Долго молчали..
-Вот паря, дела то какие.... сын у меня, Фетиска! Сын!
-Дык, в роди еще рожает, ишь как кричит...
-Ага, курить охота. А, ..ты ж не куришь.
И вдруг наступила тишина. Секунда, две.. три. Потом,вдруг, кто-то закашлял и детский писклявый крик огласил избу.
-Ну, Слава Богу ! - донеслось с горницы.
-Принимай Кузьма сыновей.. Двойня у тебя!
Провожая Фетиса, уже у ворот Кузьма сказал: «Благодарствую за подмогу, в долгу не останусь... Можа на охоту сбегаем по снежку? Федот - братушка говаривал, что гурана, рани завалил, как раз перед пургой.
• Ладно ..давай, зараз заутреня и побежим.
Шли долго. Лыжня в лыжню. Поднялись на сопку, остановились осмотреться. Внизу широкой, овальной тарелкой распласталась долина, укутанная снегом, чуть блестя в лучах восходящего солнца. Далеко вдали, в утренний дымке гнездилось их село, сбоку, между сопок, петляла река Чикой.
-Куда пойдем, к реке или в падь? - подал голос Кузьма.
- Давай тады, в падь свернем, там на марь выйдем и по подлеску к реке уйдем.
Спустились с сопки, вошли в междугорье. Шли тихо, ища с подхода зверя, всматриваясь вдаль, обходя буреломы и слушая тишину тайги.
Вокруг по снегу петлями были разбросаны следы зайца-беляка.
-Смотри, след свежий. Волки к Чикою прошли,- шепотом, ткнув пальцем в сторону не широкой тропы, обмолвился Фетис.
Где-то через час вышли к мари, пройдя по скрипучему льду небольшой речки.
Остановились осмотреться.
Заросли кустарников, вперемешку с ягодниками, разбросанные цветными лоскутками между деревьев, с шапками снега на кудрявых ветвях, стояли нетронутыми. Далеко впереди в мелколесье за токовал косач. Солнце лучилось ярким режущим глаза светом,но в воздухе,ещё холодноватом, ощущалась предвесенняя мягкость Тихо прошли в глубь.
Вдруг Фетис резко выбросил руку. Замерли.... Впереди, чуть левее на сосне цокнул клёст, раз, потом еще раз.
Кузьма, обслюнявив палец тихо поднял его вверх..Жестом показал в право. Осторожно подошли с подветренной стороны. Фетис остановил Кузьму, мотнув головой в сторону большого пня, осторожно, согнувшись, пошел вглубь и чуть левее. Остановился за большой сосной, выпрямляясь во весь рост. Не далеко в кустах увидел голову марала в лёжке. Вокруг ягодной поляны был потоптан снег, было видно; здесь он кормился. Фетис, знаками немого человека, поднеся два пальца к глазам и указав направление в сторону марала, беззвучно спросил у Кузьмы: «Видишь?» Тот махнул головой. Синхронно подняли стволы. Щелчок затвора на секунду вытянул шею зверя. На взлете ударили с двух стволов. Марал в горячке или в агонии, завис два раза в полете и рухнул в несколько метров от лёжки, зарывшись ветвистой головой в снег.
Свежевали оленя быстро, работая слаженно двумя ножами. Кузьма срезал панты. Набив мясом мешки и перекусив, принесенными домашними
харчами, направились в обратный путь. Солнце висело уже низко, чуть отогрев за короткий весенний день землю. Вышли опять к лесной речке .
Фетис, шедший первым, вдруг, под тяжестью своего тела и большой ноши за спиной, как-то странно споткнулся и вместе с правой лыжей стал уходить под лед. Левая лыжа, зацепившись за торчащие торосы осталась на льду. Так и повис на растяжке в яме, промочив в ледяной воде, почти до паха, правую ногу. Вот она, весна ранняя, горячая растопила местами речку, а вьюга прикрыла снежком тонкий лед... По этой причине, пока Кузьма вытащил его, пока дошли до дому с обледенелой ногой, стала она с годами ныть и болеть и все больше не гнуться в колене, как не лечили её припарками да компрессами, всё бесполезно. А к старости стала короче и вообще начала сохнуть.
Часть 3.
После возвращения с охоты, опять потекла, как река, размеренная жизнь, но нельзя войти в одну реку дважды, жизнь стала меняться, преподнося все новые и новые сюрпризы, когда хорошие, а когда и не очень да и не без этого, совсем тяжёлые. Выжив во времена жестоких гонений семнадцатого, восемнадцатого веков, сумев адаптироваться в суровых условиях Сибири, сохраняя старую веру, язык древнерусский, почти забытый, традиционное мировоззрение, крутые нравы, завещанную предками одежду до петровских времен, уникальные иконы, удивительные песни и предания, старообрядцы снова попали под каток трагических экспериментов в селе : создание колхозов, раскулачивания и диких репрессий, которые жестко ломали вековые нравы и устои.
Вот где нашла коса на камень: бескомпромиссная новизна на вековую старину.
Прошло ровно два года, как в доме появилась Александра с дочкой. За это время вроде бы чуть притёрлись друг к дружку. Так казалось во всяком случае Фетису. Но от зоркого глаза Агафьи нельзя было скрыть, неуловимые моменты их личной жизни. Невестка с одной стороны устраивала свекровь: работящая, юркая, делала все быстро и умело по дому и хозяйству, работая на два дома. Чисто и опрятно блюла дочку. Но чувствовала Агафья, что это была какая то ширма, от чего то другого, которое надо было забыть, отвлечься, потому как видела много раз, втихую наблюдая за Александрой, как та, оставаясь или делая работу одна, вдруг застывала скалой, уткнувшись глазами в одно место, то у окна в доме или даже в коровнике, не замечая и не вытирая тихо капающих слез.
-Сынок,- часто допытывалась у Фетиса, - Ты не забижаешь Ляксандру? А чо она никак не понесет, уж два годка минуло? Внуков своих охота по нянчить.
-Не знаю мать,- отрезал сын.
Что он мог ей сказать? Что часто, под всякими предлогами, его жена отмахивалась от близости с ним. Ждал ее, как манну небесную, терпел, но иногда не выдерживая, брал её с силой и даже со злостью...
Рано утром поехали с братьями пахать свой надел. Сложили в телегу поклажу: провиант, топор, тулупы для ночлега, кухонную утварь.
Астафий прихватил ружьё. За кучера сел Дорофей. Бабы вышли провожать мужиков. Ненила на ходу, передавая узелок Астафию, зависла на шее у мужа, как будто что предчувствуя или разлука на несколько дней дала порыв нежности. Только Александра, да косящая на неё свекровь стояли в сторонке, одинаково сложа руки на животе. Лишь дед Андрей, как петух, сидящий уже спозаранку на высоком крыльце, выбросив высоко вверх руку с вытянутыми двумя пальцами, трижды осенив крестом воздух, вымолвил: «С Богом, сынки! Да не срамите отца свого. Удало пашите».
Пока доехали, пока срубили шалаш и обустроили табор, перезапрягли коня в плуг, солнце уже поднялось. Начали, с Божьего благословения, трижды пере крестясь на восток, пахать, заменяя друг друга для отдыха. Начинал всегда старший в семье. Отец или старший сын ,если не было отца. Поэтому первым пошел Астафий, .стараясь прямо и ровно положить первую борозду ибо знал с малолетства примету: чем ровнее ляжет она, тем удачливее будет год у хлебороба.
Почти вся долина в этот день видела, как вгрызались острым сошником в мягкий суглинок, в желтой щетине жнивья то там, то здесь бородатые мужики, неистовые в своем крестьянском труде и почитание «свое земных» обычаев и традиций, станичники и люди с других близлежащих сел, тревожа и переворачивая её слой за слоем и как слетались стаи птиц, вечные спутники пахарей, к взрыхленной земле на кормёжку, оголодав на зимней диете.
После вспашки, земля парила, дыша всей грудью, радовалась, что не залежалась, что вновь будет рожать и дарить людям плоды их труда и вечную тягу и любовь земледельца к её сущности, как к матери -кормилице. И только ошалелый ветер- низовик, иногда налетев на поле, подхватывая легкую пыль уносился с ней в даль.
Вечером, после ужина к табору подошли односельчане, братья Кузьмины. Оба рыжие, в распахнутых волчьих шубах, мужики молодые, кряжистые, чуток кривоногие, в монгольских ичигах -Гутурах, с загнутыми вверх носками, на ногах.
- Бог в помощь! Вот решили с ружьишком побегать, до утеса дойдем, там у ключа переночуем, а с рани порыщем.., к солнцу вернемся. Кто, соседи желает с нами?
Астафий откликнулся на зов, - У меня ружье у одного, я и пойду. Можа мясца какого добудем!- и широко улыбаясь, растянув свои пухлые губы-бантиком, подмигнув родным, быстро собрался и прихватив тулуп, ушел.
Эх Астафий, Астафий! Знал бы ты, за какой судьбой в двадцать восемь лет идешь, что принесешь, вместо «мясца», своим родным и шестилетнему сыну Анисиму? Если б знать... да, как говорят в народе: « Соломку бы подстелил».
Ни к солнцу утреннему, ни к закату он так и не вернулся на стан.
Вечером, оставив Дорофея, обеспокоенный Фетис побежал на делянку Кузьминых. узнать пришли ли братья из леса.
- Нет еще не ворочались,- сухо ответил их отец, продолжая пахать, расставив широко полукруглые ноги.
-Придут, куда им деться. Тайгу с малетства узрили. Глаза завяжи - выйдут.
Но Фетис. вернувшись к стану, распряг лошадь и бросив Дорофею: « К утесу
побегу, проведаю», вскочил на голый круп Савраски и поскакал, рассыпав частый цокот подков.
Солнце уже село. На красном небе горели алые облака, последний луч прошелся по верхам, черкнув огненным стежком и погас. Заря стала густеть, наливаясь темнотой по бокам.
Утес был в вечерней дымке, загораживая собой тихий закат. Тень темнила лес в этом месте. Часто в юности , бегали сюда с парнями, лазили по его уступам к самой вершине, посмотреть красоту долины и тайги , с высоты увидеть горбатый, уже потухший, вулкан - Большой Кумын, и широкие монгольские степи. распластавшие на горизонте. Дух захватывал от этой высоты и величия. Зато, это была живая их карта земли, по которой они безошибочно могли ходить по тайге на многие километры, зная все сопки и речки не только по названию, которые они отсюда и давали: горбатая, медвежья, лысая и так далее, но и местонахождение их в округе.
Привязав Савраску к сосне, поднялся по тропке к ключу, что бил из одной узкой расщелины утеса. Там было тихо. На поляне стоял привязанный чей-то верблюд к ветвистой березе. Такой животины в деревнях не было. Мысли стали работать быстро.
-Значит монгольский, кто его сюда привел и зачем? Ни табора, ни людей не видать. Кострище никто не разжигал. Может сам пришел, заблудившись? Кто тогда привязал?
Фетис подошел ближе к березе, осмотреть веревку. Вдруг, ему показалось, что он зашатался или земля качнулась вмиг. Веревка была не знакомая, но узел завязанный на ней был с детства знаком. Только так вязал их Астафий и его научил: трудно такой порвать и развязать, но потянув за один конец.....
Фетис неосознанно потянул и ...узел легко развязался. Мгновенно, почувствовав свободу, верблюд резко развернулся, сбив Фетиса с ног, задев его широкой холкой и рысью, задрав морду, бросился бежать вниз по кустам.
-Вот зараза горбатая, - выругался Фетис и упершись на одну руку, быстро поднялся. Ладонь была липкой.
-В дерьмо, что- ли ещё угодил?
Почувствовав трагедию, гнал Савраску по долине, не замечая её усталости, поднимать людей. Многие уже спали в своих шалашах и на телегах. Поднял три семьи.. Стал объяснять, показывая запачканную кровью ладонь.. Кто-то поскакал в село, вызывать уполномоченного из Бичуры.
Договорились с двумя мужиками, перед петухами пойти на поляну для досконального осмотра.
Ночь была холодная, бессонно- тягучая. Давила на грудину, не давая нормально дышать... Так и не уснув, Фетис на рассвете, наказав Дорофею
допахать надел, пешком пошел к мужикам.
Было уже светло, когда подошли к тому месту, где вчера Фетис привязывал коня. При свете сразу, втроем, увидели след от телеги на песке . Он был чуть затоптан лошадиными копытами и уходил в сторону долины.
-Это моя Савраска здесь вчера вечером стояла, - аккуратно пошли к утесу.
Осмотрели поляну. Нашли в двух местах, припорошенную сухой листвой запекшую кровь... Фетис все больше и больше бледнел. Вернулись опять к тропке, ища кровь или какую зацепку по направлению к телеге... Не нашли. Снова поднялись к ключу. Повернули влево, перейдя ручей по камням, пошли вдоль утеса. Заметили, что многие ветки деревьев и кустов обломаны. Метров в двадцати нашли не широкую расщелину, заваленную ветками и кустарником... Отбросив, увидели торчащие из под окровавленной рогожки монгольские мягкие Гутуры....
Вытаскивали уже вместе с уполномоченным. Сначала, не видя брата, у Фетиса мелькнула, в надежде мысль, - Братухи в роди нету, может живой?
Но нет, все - трое лежали горкой друг на друге. Астафий в самом низу, чуть глубже остальных. Ружья лежали здесь же.
-Всех расстреляли в упор, - подытожил милиционер, осмотрев трупы.
-Видать, когда они спали. Причина пока не известная, - и стал расспрашивать Фетиса, что он видел вчера. Фетиса всего трясло, рвано стал рассказывать вчерашние события.
- Так ты говоришь, верблюд стоял привязанный? Интересно, что он делал тут
и почему остался здесь один? А зачем ты его отпустил?
-Он сам вырвался, лягнув меня, я упал, замарав в крови ладонь. Там в низу есть след от телеги.
-Покажи и где ты упал, тоже покажи. Пошли на поляну, потом вниз к песку.
Все осмотрев, пошли по следу телеги. В дали увидели злополучного верблюда, который мирно стоял и жевал жвачку, оголодав за сутки, пока был привязан.
Не далеко, на влажной еще земле, заметили четкий след от колес. Заднее колесо телеги шло не ровно,чуть виляя.
-Не знаешь у кого в селе телега на задок хромая, а? Сначала Фетис не понял, от пережитого, смысл вопроса или шутки милиционера. Когда дошло, стал багроветь.
-Ну, ну?- видя перемены на его лице, продолжил тот, - Я слушаю.
-У соседа моего, у Кузьмы Улыбина такая телега есть, еще от родителей осталась.
Потом передохнув, быстро добавил, убеждая больше себя, - Так коня у него нет, еще зимой лошадь сдохла, остался только жеребчик.
На следующий день нашли Кузьму и его брата - Федора Улыбина, что жил в другой деревне за горой. Они, на пару, пахали на коне брата Кузьмы в другой стороне долины, там же стояла «хромая» телега соседа Фетиса. Арестовав обоих, увезли в Бичуру.
Уже когда справляли поминки -девять дней с похорон Астафия, снова приехал уполномоченный, подписать какие-то бумаги - показания Фетиса и рассказал как произошла трагедия:
-«Брат Кузьмы, вместе с двумя мужиками из его деревни, кстати: один из них - ваш однофамилец или из родни может быть , в ту злополучную ночь, тоже потемнее, поехали к утёсу, что бы на зорьке поохотиться.
Увидев привязанного верблюда и спящих людей, закрытые тулупами с головой и ноги в монгольских ичигах, решили, что это монголы -контрабандисты с товаром. Жадность и желание быстро разбогатеть, за счет чужой жизни, покорила разум. Стрельнули разом в упор, Астафий еще успел подскочить в агонии хватаясь за свое ружье, но потом упал ближе к верблюду. Когда стащили тулупы и присмотрелись, увидели знакомых сельчан, а не товар. В спешке затолкали всех в расщелину и забросали ветками. На поляне в темноте, забросав листвой место, где ребята спали и где лилась кровь, уехали с места расстрела, позабыв, в горячке, скрыть место с кровью, где упал Астафий и даже отвязать верблюда. Вот в неё ты и влип, Фетис».
• Почему, для чего они жизни погубили, - простонал Фетис.
• А для чего волку зубы, а рыси когти? А ?
• -Но значит, Кузьма не убивал?
- Но телега то - его. Да и не видел никто, что он вечером на делянке остался, значит соучастник, все четверо суда ждут, - отрезал милиционер.
-Получается Астафий сам поймал верблюда и привязал его к берёзе. Домой наверное хотел привести - подумал Фетис после отъезда гостя.
- А разве он стоил твоей жизни, братушка?
Часть 4.
По поздней осени женили Дорофея. Гуляли весело с самогоном в доме отца. Деда Андрея, чтобы не видел и не срамил всех за горячительное, заблаговременно перевезли на телеге на пару дней в гости к его младшему сыну Семену.
Семен у деда был в почете. Тихий, не перечневый, дюжий до работы, былинной высоты и красоты мужик. Собрал, как послед, все лучшее у родителей: материнскую светлость и пышную русость, замешанную на русско-польской крови да отцовскую стать и высоту. Был тоже сильно богомольный, как отец. С детства прирученный к церкви, читал наизусть Часовник и Псалтырь . Жил в селе по другую сторону пруда, в доме с резными, в кружевах, наличниками окон. Все делал своими руками вместе с окрепшими сыновьями: Платоном и Ефтеем. Две дочери, красавицы - Марина и Надежда были помощницами у матери.
Свадьба была шумной, в основном гуляла молодежь, веселились почти до петухов. Старики рано разошлись. Местный гармонист — Клим Герасимов рвал свою гармошку в камаринской, исходя переливами, заставляя плясать с широкой русской удалью, отбивая пятки гуляющих Пляски сменялись тягучими, глубинными, многоголосными распевами, отражающими истинно народный дух и жизнь песнями : «Пробьёт печальная слеза», « Стой рябина». Запевал всегда один, голосистый, в малолетстве певчий в местной церкви - Макарий Щвецов, но после запева мелодическая мысль развиваясь, свободно переходила от одного голоса к другому, заходилась в общем звуковом богатстве подголосочно - полифонической ткани напева. Высокие женские голоса, наслаиваясь на низкие голоса мужиков, выводили песни на вершину восприятия.
Особенно среди всех выделялся красивый голос Василисы, приглашенной дружкой со стороны невесты.
-Слышь Фетис, пойдем на улицу,- напрягая голос, позвал, подсевший рядом Платон, - Спросить что-то хочу. Вышли на крыльцо, сели на приступки, вытянув длинные ноги. Прохладный ветерок шевелил русые кудри двоюродного брата, как одна копейка, похожего на своего отца, дядьку Семена.
-Ты слышал, что в народе бают? Ну.., что единоличников в роди бы свертывать начнут? В колхоз попрут..? Ты как думаешь Фетис? Батька тревожится, наказал спросить.
- Да слышал.. Можа и брехня .. пронесет. - помолчали.
- Нет, - подытожил молчание Платон. - Если, что я в колхоз не пойду. Посмотрел я на этих работников. Срамота одна. Ни пахать, ни сеять. Да и понятно. Жили - зад оторвать не хотели, а теперича - колхозники. Уеду в город. Мир сейчас большой. Батрачить на себя можно, а на них не буду.
- Не знаю. Как без земли-то. Заскучашь?
Невеста - Авдотья Алексеева, худенькая, чернобровая, но по - семейски шустрая и боевая дивчина, сейчас жалась, уставшая, к своему суженному, иногда толкая его под бока, усмиряя от принятия лишней стопки самогона.
Александра с дочерью рано ушла с застолья домой. Вольный, захмелевший Фетис, подливая всем самогон в рюмки, чаше стал кричать : «Горько». Молодые смиренно вставали, трижды, по- обычаю, целуясь, тихо опускались на лавку.
-Не так, братуха, не так надо,- и схватив в охапку, проходящую мимо Василису, впился в её мягкие податливые губы, почувствовал, как они ответили ему.
Домой пришел по зорьке разогретый, в желании. Шатаясь дошел до кровати. Постель была холодна и пуста.
-Ах, сука, - рванулся, вскипая к лавке, схватил спящую жену за волосы, стащил на пол. Станушка задралась, оголив белые ноги Александры.
-Где твое место, забыла?- Та, боясь разбудить дочку, стиснув зубы молчала, чем больше раззадорила пьяного мужа.
-Молчишь …- в ярости стал пинать на полу Александру.
Сквозь пьяную злость услышал слова, - Только не по животу..., тяжелая я....
Фетису показалось, что его облили из ушата. В секунду отрезвев, упал на колени.
- Прости дурака, измучился я. Богом клянусь, руки не подниму больше. Прости... Ложись на кровать.. Я сейчас.,,, - и выскочил из избы.
Александра поднялась, отерев мокрым полотенцем лицо и руки и, приложив его к ноющему бедру, села за стол. Уткнувшись в играющую в оконной раме зарю, застыла.
Фетис, стоя на коленях, тронул жену за плечо, стирая ладонью её слезы, промолвил: «Прости, ради Христа и ради дитя, - и положил на стол аккуратно сложенный новый, цветной полушалок, монгольский костяной гребень и веточку осеннего, с желто - красными листочками тальника.
Но ничего этого не помогло...Через месяц, промучившись несколько дней, Александра скинула дитя.
Часть 5.
Пасха, один из самых любимых и почитаемых праздников у семейских в этом году была ранней, в конце марта. Но подготовка, как всегда, начиналась к нему за много дней раньше. Шили новые наряды, убирали и мыли избы, до белого блеска скоблили с песком деревянные полы. В каждом доме в селе пузатилась квашня с тестом, готовая разродиться душистыми тарками с черемухой, брусничными пирогами да пасхами. Ведрами красились яйца, скопившиеся за время Великого поста. Русские печи с входом-устье в три кирпича, дымились денно и нощно, наполняя улицы сладким запахом печеного хлеба. Загнётка внутри печи в правом и левом углу за устьем дышала жаром сдвинутых туда углей, выпекая хлеба и пироги из муки местного помола или заморской «канадки».Природа тоже готовилась к празднику. Сушила землю весенним ярким солнышком и легким ветерком для гуляний на Красную Горку.
Александра, раскроив свой красный сарафан, сшила Анютке новый наряд к пасхе на старинной дедовской швейной машинке «Зингер». За годы замужества родительское приданое изрядно поубавилось в большом сундуке. Из юбки раскроила два фартука - запона, себе и дочке к празднику. Девчонка, меря наряды, радостно кружилась, все время выговаривала: «Мама, я - красивая? Да?» Разноцветные ленты нашитые по низу подола её нового сарафана, наполняясь воздухом, как обручи на бочке, играли яркими красками. Поддалась этому радостному настроению дочери и Александра, вытащив свой праздничный наряд и новый фартук, стала примерять перед тусклым зеркалом. Заметила, что сарафан стал узок в талии. Сложив все в один узел - двухмесячную задержку по женской линии и полноту, поняла - опять понесла.
Отстояв в церкви всенощную в канун праздника, вместе с дочерью направилась в гости к своим родителям и братьям, прихватив пасхальные подарки.
На большом дворе родителей весело играли дети брата Анурия. Старшие Василий, Алеша и Клим в чехарду, малые две дочки катали с горки и бились крашенными яйцами. Анютка быстро влилась в игру с двоюродными сестрами. Жена Анурия, низкорослая, веселая Христинья, сновала между двух домов, таская блюда с едой, накрывала у родителей праздничный стол. Было видно, что в этом большом дворе и домах, как и раньше живет счастье,
-Христос Воскреси, родные!
-Воистину Воскреси,- радостно окружив, ответили родители, братья и
сноха, и трижды каждый поцеловал гостью.
-Мама, а Федька то совсем вырос, уже мужик! - рассмеялась Александра,
-А красивый-то какой стал. Большеглазый, чернявый, вон какой здоровый да ладный, как тятька наш! Девки наверное все ворота уже об мочили? Уже пора женить. Тот залился краской от смущения, сверкая синими озерами, зачесал затылок широкой пятерней,
- Да будет Вам смеяться, - пробасил низким голосом.- Еще успеется.
-Ну да...наша, Алексеевская порода. Я думаю осенью и о женим, - резонно подтвердил версию дочери отец, Василий. -Так что, сын, приглядывай за лето себе невесту.
Было радостно и уютно Александре в этом доме. Много смеялись, вспоминая детство. Христинья рядом кормила грудью маленькую дочку, Гутю. Уже шестую по счету в семье старшего брата Анурия . Тот сидел у ног жены помонгольски скрестив ноги в теплых вязанных носках, умиляясь наблюдая, как сосет материнскую грудь его младшенькая.
-Вот как старается птаха моя.. Проголодалась.
-Хорошенькая, курносенькая,- подскочила Анютка, услышав разговор.
-У тебя тоже, доченька, скоро будет сестренка или братик. Тяжелая я, мама!
-Слава Богу! Это хорошая весть, девонька. И целуя Александру сказала - Я тебе пелёночек наготовлю, чепчик, носочки пуховые свяжу. В сундуке пока хранить буду. Когда думаешь рожать?
- К Покрову Пресвятой Богородицы наверное, как раз подарочек будет к Фединой свадьбе....
И осенью подарок будет. И свадьба будет, но только не Федоткина.
Часть 6.
Этим летом, Фетис стал замечать, что соседка Василиса, стала всё чаше, попадаться у него на пути.... То в огороде мелькнет её белый платок, то мимо пройдет гордо, с пустыми ведрами к пруду, выбрасывая длинные ноги. Намедни попросила упавший плетень в огороде поднять, вчера- литовки отбить к покосу, мол братья её приедут из Бичуры помогать косить, что бы все было уже готово...
После ареста Кузьмы, Василиса жила с подросшими сыновьями — близняшками. Иногда кто-то из родни приезжал к ней, помочь по хозяйству. Раза два видел и местных мужиков на её дворе за работой Ну а так, в основном, пласталась одна.
Фетису, с одной стороны, было жалко эту несчастную, красивую бабу,
с другой - каждая встреча с ней всегда поднимала, со дна души, картины убийства брата Астафия... Старался помочь, когда просила, но не более. Вот и сегодня, отбив две косы и перекинув их через плетень в огород, крикнул , копающей что-то у скотного двора Василисе: «Забирай хозяйка, всё, готовы к работе». Та, одернув юбки, быстрым шагом, на ходу поправляя платок на голове и мгновенно сняв фартук, широко улыбаясь, подошла.
- Благодарствую Фетис Сергеевич за помощь! - с уважением и поклоном стала благодарить.
-Дай Бог тебе здоровья и удачи побольше! - певучий голос её журчал ручьем, завораживая. Мышастые её глаза ласкали его.
Фетис размяк, потек маслом. Так его ещё никто не приветствовал и не величал..
Видя это, Василиса, как бы употев от работы и расстегнув пуговичку на груди, сначала обтерла запоном лицо и шею, с показавшейся в прорехе кофты тугой ложбинкой, потом деловито провела фартуком по острому лезвию литовки, принимая работу.
Фетис плыл, качаясь на этой женской красоте.
-В долгу я теперь у тебя, Если, что нужно заходи. Буду рада.
-Да ладно... Дело-то суседское, всякое бывает... Можа и зайду.
И чем больше рос живот у Александры, тем чаще, уже сам, стал поглядывать за плетень Василисы.
Часть 7
В сентябре потянулись бурятские подводы к семейским селам. Везли баранов, мясо, шкуры на обмен зерна или муки.
Буряты и монголы не занимались земледелием, как старообрядцы. Для них это был грех и табу. У них и обувь- гутуры была с загнутыми вверх носками ,чтобы при ходьбе не ранить священную землю. Даже своих умерших родственников они не хоронили в землю, а завернув их в шкуры и перепоясав их сухими жилами, клали на телеги и прогоняли лошадь далеко в степь, пока сам труп не упадет с телеги на ухабе или яме. Где упал, там и могила. Монголы и буряты в старину, в основном вымирали от сифилиса Только в конце 19 века, по этой причине в санитарных и экологических целях им запретили хоронить по этому обычаю, а русские врачи стали лечить эти народы. После буряты просто стали обкладывать усопшего полностью камнями, воткнув деревянный столбик в каменный холмик для обозначения места захоронения, опять же, не нарушая своей веры.
В основном они были кочевниками и скотоводами.
В старину старообрядцы не жаловали бурятов. Вера не дозволяла с нехристями якшаться, тем более делится. Если ты не семейский, значит -поганый. Считали, что они одни, среди тьмы всякого народа, отмечены перстом божьим, одни чисты. На воротьях каждого семейского дома висел ковш или кружка, для пришлых людей, кто нечаянно постучится в ворота, с просьбой подать воды. С чистой не поили, не поганили свою посуду. Но время тянулось бесконечной вожжой, незаметно менялись уклады жизни от ссыльных декабристов до советской власти, разжижая устои вековой веры, как реки с пресной водой соленые моря.
Осеннее, послеобеденное солнышко грело спину, теплом прогретой печки, успокаивало и расслабляло сытое нутро, мешая работе рукодельницы. Веретено крутилось волчком в руке Александры, закручивая теплые волоски бараньей шерсти в тонкую нить. Привязанный к расписанной цветочками прялке, пучок кудели быстро таял, оставляя соринки и мелкую труху на фартуке хозяйки.
Легкий луговой ветерок на открытой веранде смягчал овчинный запах пряжи. Под грудью сильно толкнулся ребенок. Сразу же захотелось пить. Отложив веретено, налила из теплого еще самовара воды, жадно стала пить, показалось мало, добавила ещё в стакан. Но за высоким забором громко фыркнула лошадь, потом, постучав, открылись ворота.
-Сайн байна,- по своему поздоровался гость. -Здорова живете хозяева. Это я, Бадмаха.
Александра сразу узнала его. Держа в руках кнут и островерхую шапку, во двор вошел знакомый бурят из села Харлун. Он часто был у них, привозил муку купленную здесь же в селе, что бы Александра пекла для его семьи хлеб. За работу расплачивался деньгами или мясом .
- Баушка, молода хозяйна дома? - спросил, не отходя от ворот у Агафьи, кормящей кур во дворе.
-Проходи, Бадма. Я дома.
Широко улыбаясь, на ходу затолкав в ичиги кнут, Бадма поднялся по крыльцу на веранду.
Невысокого роста, в широком, видавшем виды бурятском халате, подпоясанным кушаком. С круглой головой он был похож на колобка.
-Вот, договариваться приехал - от улыбки его глазки-щёлки, показалось, вовсе зажмурились, но черная точка всё же светилась. Реденькие усики нависли над толстой верхней губой.
-Ну как, сможешь? А? Твой хлеб вкусный, однака, я муку привез. И смахнув шапкой росинки пота на бритой голове, продолжил: «Если тяжело, потом можна. когда родит».
- Хорошо, договорились. Всё равно для своих пеку и тебе заодно. Мешок к амбару поставь.
Бадма, прогнувшись под тяжестью ноши, быстро отнес муку.
-Потел малеха, водичка давай.
Александра с веранды протянула ему свой стакан с водой. Глянув, на остолбеневшую рядом Агафью, Бадма смущенно сказал: «Давай другой посудку».
-Да ладно пей, чего уж там.
Часть 8
Под утро, как раз на середине, когда холодное небо еще звездилось, но на горизонте легкая серость начинала кропить мглу, в окно кто-то резко постучал… быстро, торопясь. Александра проснувшись, поднялась с трудом, придерживая большой живот. Фетиса дома не было, вчера уехал не мельницу с зерном.
- И кто там? - тревожно спросила в окно.
- Шура, это я - Христя.. Открой быстрее.
- Господи помилуй, что-то случилось! - промелькнуло молнией в голове.
Торопясь, опираясь на распухшие ноги открыла дверь гостье.
Та, не проходя вглубь избы, с изнеможением опустилась на при дверную табуретку.
-Беда у нас, ой какая беда, Шура.. у нас.. - этот волчий вой Христиньи
сковал Александру..
• Да что случилось? Говори!
• Забрали, сегодня ночью, всех забрали,- с трудом, через слезы выдавливала каплями слова.
- Да говори ты толком, Кого забрали? Кто забрал?, -
- Отца, Федота и Анурия.. увезли на телегах. Не знаю кто, двое в форме с оружием, двое в кожанках. Господи, что теперь будет, а как жить то теперь?
Матушка в доме своем осталась, а я ребятишек к своей родне увела и к тебе побёгла. Не дай Бог вернуться еще и за ними. Ты иди к матери, а я накормлю малую и детей, потом приду...
Они действительно вернулись. Но не найдя никого, забрали и мать -Нинилу Алексееву.
Какой мудростью или прирожденным, вековым инстинктом к выживанию обладала эта маленькая, похожая на рыжего воробышка женщина, спасая от очередного лиха свое потомство, на своей земле от власти, которая обрекала детей на сиротство, лишая их родителей. А через несколько лет её сыновья будут заходиться в крике: «За Родину!», защищая эту власть и свою землю, в которой давно уже лежат: родной отец - Анурий, и пережившая его всего на год , еще молодая, выступавшая с трибуны на собрании, в конторе, в своем бывшем собственном доме, их мать - Христинья, которая вдруг остановилась на полуслове… и рухнула, от разрыва сердца, как подкошенная навзничь, на пол, на грязные, заплеванные доски, когда-то с большим желанием и любовью выструганные еще рукой ее любимого мужа, и погибнут, в орденах, на полях жестокой мясорубки в Великой Отечественной войне с фашистами. Только Алеша вернется домой инвалидом, с оторванной правой ногой.
Александра стала задыхаться от быстрой ходьбы, Она не помнила как собралась и как выскочила из дома. Очнулась, когда холодный осенний ветер стал холодить открытые уши и взмокший лоб. Сильно хотелось пить.
Сильная боль внизу живота пронзила сердце. На секунду остановилась, хватаясь одной рукой за чей-то забор. С трудом оторвалась, пошла дальше.
Уже у дома родителей опять сковало живот, не давая возможность идти. Навалилась на палисадник, позвала: « Мама!». Никто не вышел. Увидела, что ворота настежь открыты, как при покойнике. Во дворе на цепи рвался их молодой пес- Масай, а рядом с ним крутилась свора чужих собак.
- Матушка, помоги... - уже на крыльце еще раз, через силу, позвала Александра, увидев как по ступенькам льется розоватая вода. С трудом вошла в избу. В доме было тихо, он хранил еще запах и тепло бывших хозяев. Но там никого и ничего уже не было, кроме открытого сундука и небольшой лавочки у двери. Какие то хозяйские черепушки валялись на полу. У печи лежали два сухих полена, с которых строгали лучину для быстрой растопки печи и одна забытая герань в глиняном горшочке на окне, рассыпая свои ещё алые цветочки, одиноко улыбалась восходящему солнцу.
Крик ужаса и боли пронзил пустые углы дома эхом. Следом запищал ребенок.
Александра, держа в одной руке девчонку, подползла к печи в надежде, что там под поленьями всегда лежал маленький ножик для лучин. Да, он лежал на месте. Острым концом, подцепив на сарафане атласную ленту, оторвала её.
Туго перевязала и порядком отступив от узла перерезала пуповину.
Увидев, что детское тело начало синеть от холода, поползла к сундуку Там должен лежать узелок с приготовленными пеленками. Но он был пуст....
Дико завыла, прижимая ребенка к себе . Только сейчас поняла. что осталась совсем одна, без матери и братьев, без отца и без той душевной опоры, которая грела всегда, которая давала уверенность в том, что бы не случилось в её семейной жизни, ее всегда встретят и обогрев, приютят.
Всё и всех отобрали, отрезали, как пуповину. Всё забрали, всё унесли,
даже пеленки.... Плача, сняла с себя фартук и завернув ребенка, положила его на живот, прикрыв полой своей курмушки.
Ветер бил в окна сухой листвой и первым, мелким снегом, сквозил в приоткрытую дверь. Начинался новый день, точнее - новая жизнь Александры и дочери Полинки.
И только чужие собаки играли старые свадьбы на широком, чуть припорошенном снегом пустом дворе.
Продолжение следует.