Река быстрая, полноводная Гл. 31

Клименко Галина
Гл. 31


Клавдия просто влетела в комнату следом за Машкой, подстёгнутая насмешливым, как ей показалось, замечанием Муравьёва-младшего, о том, что им уже по пятнадцать лет.

-   Ну, дорогая моя, а что завтра ты мне преподнесёшь? Скоро и домой не будешь на ночь приходить?  -  Клавдию всю трясло, она еле сдерживала себя, чтобы не отшлёпать внучку по мягкому месту. До этого она и пальцем никогда её не трогала.

-   Да что мы такого сделали, бабушка?  -  расплакалась Маша. Клавдия приблизилась к любимой кровинке и обняла её.

-   Я же хочу только добра тебе, понимаешь? Мне так тяжело быть для тебя и отцом и матерью. Ну прости, коли что не так, Машуня, но поверь, детка, я не заслужила, чтобы ты меня опозорила по незнанию дела да и себя тоже. Я же мечтаю в будущем видеть свою внученьку счастливой и всеми уважаемой, а не какой-то девкой подзаборной. Ты же ещё не нюхала настоящей жизни, ну и кто, если не бабка родная подскажет, как надо себя вести с хлопцами: где правильно и где неправильно. Ну что ты в нём нашла, Машуня? Согласна, он красивый, весь в отца, но ведь с красоты-то не пить водицы, ты же знаешь это? Неужто он так сильно тебе нравится?

-   Да, нравится.  -  честно призналась Маша.  -  Он же мой друг, бабушка.

-   О Господи...  -  только и произнесла Клавдия.  -  Горечко ты моё луковое.

После восьмого класса, на летних каникулах, Ваня уехал со стройотрядом за двести километров от дома. В одном из колхозов нужна была помощь на уборке вишен и черешни. Рабочих рук не хватало и вот пришлось нанимать школьников из других районов, которые съезжались туда со своим классным руководством, физруками и трудовиками. Но это был добровольный отряд, насильно никого туда не тащили и обязательно должно быть согласие родителей.
Машка тоже слёзно просилась у Клавдии, чтобы присоединиться к Ване и другим одноклассникам, но Клавдия не разрешила.

"Ещё чего!  -  рассуждала она про себя.  -  Без моего догляда да с Ванькой наедине! Этак я и прабабкой раньше положенного стану. Разве усмотрят за ними учителя? Да эти сорванцы, коли задумали что-то, так обязательно сотворят. А ну-ка, целый месяц, все ночи напролёт они будут с Ванькой вдвоём! Нет-нет, никаких поездок."

А вслух Клавдия, конечно же слукавила:

-   Ну на кого ты меня тут бросишь, внученька? А кто хозяйство будет управлять? Я уже старенькая, больная, мне самой помощь требуется, а ты в какой-то колхоз собралася. Или он тебе дороже, чем бабушка?

-   Нет, что ты, бабуля? Дороже тебя у меня никого больше нету.

Клавдии понравился ответ. Она наблюдала за Машей, как та грустила, понимала, что ей хочется туда, где её сверстники, сердце разрывалось у пожилой женщины от жалости к внучке, но с собой она ничего не могла поделать, принципы прежде всего.

-   Ничего, зато целей будет.  -  успокоила себя Клавдия.

Но после окончания Машей десятилетки, последняя уехала в райцентр поступать в училище, она мечтала быть медсестрой, как мама, и туда же помчался Ванька, взяв у Ларионовича направление, с желанием заиметь "корочки" водителя грузовых машин.
Раньше в Валеевке была всего лишь восьмилетка, но Ларионович побеспокоился, чтобы ученики никуда не ездили из села для получения среднего образования, и к основному школьному зданию достроили ещё два корпуса. Ведь из-за такого неудобства и десятиклассников было мало, ни всем на руку добираться, как говорится, к чёрту на кулички. И пока Маша находилась на глазах у Клавдии, то у той и сердце мало-мальски было спокойно, а теперь чего ожидать? Одному Богу известно. И посоветоваться не с кем, зачем подставлять свою внучку, у людей языки как то помело, ещё и прибрешут лишнее, о чём и вовсе не говорилось.
Клавдия каждые выходные ждала Машу домой, внимательно к ней приглядывалась, задавала вопросы, особенно наболевшие.

-   С Ванькой часто встречаетесь?

-   Не-а, бабуль. То у Ваньки практика, то у меня теперь началась. Совсем нету свободной минутки.

-   Это хорошо, лапушка моя, учись, сердешная, учись. Грамотный человек всегда найдёт себе рабочее место, ни то, что я. Тогда время было тяжёлое, потому у меня с гулькин нос того образования, всего несколько классов. Но хоть читать научилась и то радуюсь, что самостоятельно могу на документах подпись свою поставить. Ну а ишачить пришлось в совхозе на разных. А это адский труд и тебе я такого не желаю. Вот получишь профессию и вернёшься к нам в нашу больницу. А там и замуж потом пойдёшь. Может, ты уже присмотрела кого в райцентре, ведь там выбор кавалеров побогаче, чем у нас.

-   Ой, бабушка, такое скажешь... Зачем мне те кавалеры, я пока в них не нуждаюсь.

-   А в ком нуждаешься, в Ваньке своём?

-   Бабушка, ну сколько можно? Ты постоянно об одном и том же. Сто раз тебе говорила, что с Ваней мы просто друзья.

-   Да слыхала я, слыхала. Только дружба ваша слишком уж затянулась, пора бы каждому свой путь найти отдельно друг от друга, а вы всё никак не расстанетесь.

-   Он мне не мешает, в отличие от тебя. А ты всё только о нём да о нём.

-   Потому что, касатка моя, не верю я Муравьёвым, вот и опасаюсь.

-   Интересно, и чем тебе Муравьёвы не угодили?  -  Маша отодвинула тарелку с борщом и уставилась на бабушку. Она много раз слышала, как та её предостерегала от этой семьи, но никогда не приводила в пример ни одного конкретного довода.

Клавдия вздохнула и после некоторой паузы, промолвила:

-   Вот подрастёшь ещё немного, будешь самостоятельной, чтобы смогла и без моей опеки прожить, тогда я и поведаю тебе всю правду, которая по сей день не даёт мне покоя.

-   Да ладно, бабушка, не выдумывай!  -  засмеялась Маша.  -  Ну что там у тебя за тайны такие?  -  как-то давно Ваня ей говорил, что его папа был в молодости влюблён в её маму, но судьба их не свела почему-то. И вот Маша подумала, будто именно об этом и намеревается рассказать ей бабушка. Понятное дело, свекровь переживала, чтобы невестка не изменяла своему мужу, раз её так полюбил другой парень.

-   Сказано же, когда подрастёшь, тогда и поведаю. А нынче ты ещё мала.  -  недовольно пробурчала Клавдия. Ей пришлось не по нраву, что внучка ко всему этому отнеслась с шутками да прибаутками.

А Валеевкой до сих пор руководил Иван Ларионович. Правда, было дело, его уже выпроводили на пенсию: с почестями, как положено. Но сюда никто не захотел переезжать, дабы принять в свои руки бразды правления. Один чиновник пытался править издалека, но ничего не вышло, это жить надо в деревне, вот тогда и появится шанс добиться, пусть незначительного, но результата. И Ларионовича вновь попросили на своё место, чему он несказанно обрадовался. Ни тех он кровей, долго рассиживаться подле жены и слушать всякие бабские сплетни, ему нужно общество, ему надо широкое общение, а главное - поля, без которых он уже не представлял своей жизни. Ларионович и действительно считал, что если он засядет дома, то ему сразу наступит конец. И только любимое занятие придаёт ему нужную энергию и такие необходимые в этом возрасте, живительные силы. Ведь и находился-то на пенсии всего ничего, месячишко какой-то, а уже и спину потянуло, и давление запрыгало. Теперь-то всё быстро поменяется, теперь он недоступен для различных хворей и напастей, коли снова вошёл в свою привычную колею.

Когда Ларионович вернулся в контору, после краткосрочного "отпуска", то первым делом осмотрел всю документация. Никто к ней и не притрагивался, как сделал он когда-то в бумагах последние записи, так всё и осталось. Вот, как будто напрочь вычеркнули эти несколько недель из жизни совхоза.
Директор дал кое-какие распоряжения секретарше Анечке Ампиловой, дочери Любови Андреевны, ушедшей на пенсию, и поспешно, чтобы его не остановили телефонные звонки, направился к своему, видавшему виды, УАЗику, замышляя уехать подальше в поле и побыть наедине с самим собой.
На душе было спокойно, но одновременно и тревожно. За тот срок, что он отсутствовал, дисциплина значительно пошатнулась. Механизаторы к водке пристрастились от неустроенности, работы ведь далеко не для всех хватало. Это Ларионович за всех переживал и искал постоянные резервы: куда и кого обустроить, чтобы в конце месяца любого из трактористов ждала надёжная зарплата, а чужому человеку кому нужны эти простые люди и у кого за них будет болеть душа?

Женщины разнорабочие тоже почувствовали слабинку, когда хотели, тогда и затевали себе выходные, а плотницкая, по рассказам старожил села, в редкие дни открывалась и то для того, чтобы накрыть там стол с водкой и закуской да и придаваться пьянке до самого вечера.

Теперь нужно начинать почти с самого начала.

Но это ничего, он справится, опыта у него, дай Бог всякому начальнику, он с детских лет варился в этой каше, потому на отлично изучил психологию своих подчинённых и всегда чётко знал, кому что сказать и в какую минуту.
Пожилой мужчина, сощурившись, окинул пытливым взором бескрайние волнистые нивы, разбитые на клетки промежными лесополосами. Вот эти деревца и он тоже высаживал, будучи подростком, когда в конце пятидесятых сообща поднимали послевоенные совхозы. К ним цивилизация всегда медленно добиралась. Глухомань, одним словом. Райцентр тогда и то, считался разбитой маленькой деревушкой, это сейчас он уже "подрос" до посёлка городского типа, но сколько ушло на то времени, целые десятилетия.
И сразу всё вспомнилось, как он, ликующий и вдохновлённый, что наступил конец этой страшной войне, хоть и довелось о ней слышать лишь по рассказам, но люди часто, с ненавистью и ужасом, и до тех пор тогда о ней говорили, всякий раз бежал сюда, чтобы на пару с отцом ремонтировать закреплённый за родителем трактор, если тот ломался, или с женщинами садил вот эти разросшиеся деревья и кустарники. Душа испытывала радостное волнение в течении всего дня, начиная с солнечного утречка и жаворонка в переливающейся лазоревой выси и заканчивая россыпью золотистых звёзд в тёмном небе, стрекотанием сверчков и распеванием громогласных цикад. Едва выпив кружку молока с куском серого хлеба, сразу отправлялся в школу, а после уроков - в поле. И ему ничего не надо было взамен, только бы испытывать то постоянное душевное довольство от мира на земле, от тех птиц, что постепенно возвращались из далёких стран, куда они улетели как только загромыхали в Валеевке оружейные и автоматные выстрелы и повсюду в рощах начали регулярно разрываться снаряды, погребая окружающую природу и всё живое на ней, под толщу жирного плодородного чернозёма.

"Не приведи Господи ещё когда-то испытать подобное."

Он мечтал выучиться на агронома, потом на инженера да на кого только не мечтал, но хотелось именно одного - всю свою сознательную жизнь никогда не отрываться от горячо любимой Валеевки. На летних каникулах Ваня Зубков и вовсе переходил жить на те делянки, где убирали хлеб, а потом дисковали стерню и, наконец, пахали. Он и на ночь там оставался вместе с работягами. Казалось, что судьба благоволит ему, ведь редко наши желания совпадают с капризной фортуной, а тут, вроде договорённость какая-то человека с небесами.

Так продолжалось, пока не заболела мама. И всё, прекрасный мир, который подросток сам себе нарисовал, вдруг рухнул куда-то глубоко под землю, а на самом верху остались только острые скалы и огромные булыжники, что всегда преграждают путнику дорогу. И сразу краски этого мира изменились, трава пожухла, цветы полевые потеряли свой блеск и заманчивую яркую внешность.
Мальчику никто не говорил о том, что его мама умрёт, но он это знал заранее, с самого начала, когда она приехала с больницы и усевшись в веранде на краешек стула, со слезами читала врачебное заключение, с печатью под неразборчивым почерком. До сей поры перед глазами её дрожащие руки и ноги, безысходность в потухшем взгляде и тихая, теперь уже вечная, мольба.

Потом, после похорон, начался настоящий ад. Отец беспробудно запил, а пацана готовили к отправке в детдом. А как мальца доверять такому родителю? Но всё обошлось. Спасибо бывшему директору, Конюхову Петру Елизаровичу, который всё уладил на всех "фронтах". И Зубкова-старшего привёл в чувства, что тот потом до самой смерти и грамма водки в рот не брал, и Ивана уберёг от приюта. Этой доброты Ларионович никогда не забудет, потому и сам всей душой болеет за свой народ, а при возможности - всегда окажет помощь нуждающемуся.

Ларионович пересилил себя, чтобы возобновить в памяти студенческие годы, от этого нервы будут поспокойнее, и улыбнулся. Когда ему встретилась Ирина, то он снова был уверен, что это девушка станет его женой. Так и получилось. Но на этом месте необходимо поставить жирную точку, потому что дальше нужно будет вспоминать о дочери.

Нет, только не сегодня. А лучше съездить сейчас на кладбище и проведать её да к Кате с Валеркой заодно заскочить.

"Мне есть что сказать им. Их дочь уже закончила медучилище и я сразу устроил её в местную больницу. Вот и Клашке посвободнее будет. Только вот... Что за баба такая неугомонная, представить не могу. Лютой ненавистью Ваньку Муравьёва ненавидит. За что, спрашивается? На Сашку наговорила таких глупостей, что ни в одни ворота не лезет, в таком тяжком грехе его обвинила. Коли и так, а Ванька тут при чём? Почему дети должны отвечать за родителей?"

Ларионович неожиданно поменялся в лице.

"А может, это и правда, будто Сашка... их, ну, Валерку с Катей...? Я никогда не задумывался над этим, всё дела и дела. Да и не верил я в этот бред, а может напрасно? Ведь сколько раз Валерка добивался разговора с бывшим другом, но тот и близко к себе его не подпускал. Всё злобу таил и косо посматривал в сторону товарища. Случается же такое, когда ревность заполняет весь мозг и человек уже не в состоянии руководить своими поступками. Сначала Валерку убрал с пути, дабы не мешался, а когда Катя отказала, то и её на тот свет отправил. Ведь он вынашивал совсем другие мысли, мол, Катька, когда овдовеет, то терять ей будет нечего и сразу бросится в его объятия, но желаемого он не получил. Понимая, что напрасно друга своего угробил, он избавился и от непокорной любимой, а чтоб глаза ему больше не мозолила. Ну а чего, это версия!  -  Ларионович и сам испугался, куда его понесло. Тряхнув седой головой он приказал себе успокоиться и не заниматься напраслиной. - А то, прям гляди, в сыщика захотелось поиграть.
Не, не верю!  - вслух сказал мужчина.  - Не мог Сашка, ну никак не мог!"