Чрезвычайно привлекательная идея коммунизма органически и неотъемлемо связана с представлениями Маркса об историческом процессе как движении к истории мировой, как к обретению человеком своей подлинной свободы через преодоление отчуждения и на этой основе - к овладению свободным временем как высшей и подлинной ценностью общества .
Предоставленная моему вниманию статья Вадима Михайловича Межуева стала поводом для изложения давно задуманного очерка о том, почему сегодня идея коммунизма на фоне новейших исторических тенденций все в большей мере проявляется как утопия. Статья же Вадима Михайловича тем более удобна , что она написана с позиции основанной на диаметрально противоположных убеждениях.
В первых строках своей статьи автор объявил о несостоятельности обвинений в утопизме взглядов Маркса на исторический процесс. Это позволяет предположить, что данную статью В. М. Межуева следует рассматривать, с одной стороны, как ответ на эти обвинения, а с другой - как доказательство обратного, т. е., что учение Маркса об историческом процессе истинно и научно обоснованно.
Поскольку, на наш взгляд, автор блестяще справился с поставленной задачей, то анализировать исполнение им этой задачи в рамках заявленной темы как бы теряет смысл. Однако поскольку он не только раскрыл подлинные взгляды Маркса на исторический процесс, но и разделяет их в своих убеждениях, то предметом анализа будет именно содержание этих идей, а не то, насколько полно раскрыта им заявленная тема.
Мой ответ на данный материал В. М. Межуева ставит своей целью определить и обосновать, насколько и в чем действительно изложенные взгляды Маркса на исторический процесс утопичны, поскольку именно решение этого вопроса позволяет ответить на вопрос: ПОЧЕМУ КОММУНИЗМ - УТОПИЯ.
Но прежде чем перейти вплотную к этому вопросу, несколько слов о статье. Специфическая особенность изложения автором материала состоит, с одной стороны, в том, что он действительно развертывает логику Маркса, максимально адекватную, аутентичную тому, как ее мыслил Маркс, отразив это в своих работах. Вторая особенность заключается в том, что при освещении этих представлений В.М. Межуевым излагаются материалы из работ Маркса, которые вплотную подводят читателя к осмыслению экоцентического взгляда на историю в противовес социоцентрическому (в чем их суть и различие - об этом ниже ).
Безусловно, что оспаривание многих положений статьи - это вопросы, в первую очередь, к Марксу, но, во вторую - к ее автору, поскольку, судя по ее контексту, как уже было сказано, В.М. Межуев разделяет совокупность идей, связанных с представлениями Маркса об истории как науке и сущности самого исторического процесса. Тем более, что данная статья является, в некотором роде, продолжением одной из глав ранее вышедшей его книги «Марксизм против марксизма».
Главный объект нашей критики изложенного в статье материала - идея монистического представления о человеческой бытийности как бытийности только общественной по форме и освещение того факта, что новая эпоха в развитии капитализма актуализировала параллельно с общественной и индивидуальную бытийность. Все это есть лишь поле, демонстрирующее главное противоречие - между представлениями Маркса об историческом процессе и современной сутью капитализма, где марксизм демонстрирует свою полную беспомощность. Главная цель демонстрации этого противоречия - показ того, что Марксова идея освобождения человека, обретения им своей родовой сущности на основе преодоления отчуждения и соответствующего развития научно-технических, производительных сил - эта идея глубоко утопична.
Это связано с тем, что новый этап и размах современной стадии капитализма выталкивая, освобождая работника из сферы физического труда, высвобождает, таким образом, потенциально свободное время, которое поглощается борьбой за среду своего обитания и выживания. Тенденция пожирания этого высвобождаемого времени уже сегодня идет полным ходом, не оставляя никаких надежд на то, что это время будет использовано именно на всестороннее развитие духовных сил человека.
Именно поэтому эта идея утопична, и основа этой утопичности - в тех представлениях и идеях Маркса о сущности исторического процесса, как не ограниченной ничем созидательной производственно-преобразующей деятельности, а также в том, что по объективным причинам историческая реальность времен Маркса еще не высветила, не подняла из своих недр и не активизировала вторую составляющую родовой сущности человека - воспроизводственно-преобразующую деятельность. Она вскрыла ее только во второй половине ХХ в., произведя один из самых колоссальных переворотов в сознании людей. Чтобы осмыслить этот переворот, его масштабы, рассмотрим в предельно сжатом виде, что представляет собой исторический процесс по Марксу, опираясь исключительно на материал статьи, подобранный и освещенный В.М. Межуевым.
Исторический процесс по Марксу: общий вид.
В изложении В.М.Межуева исторический процесс по Марксу в наиболее общем виде есть движение от предыстории обособленных людей и обществ к истории всеобщей, мировой, как подлинной истории человечества, преодолевшего царство необходимости и готового перейти в царство свободы. Именно в движении в мировой истории человек обретает подлинно индивидуальную свободу.
На этом пути, именуемом как предыстория человечества, оно проходит две общественные формации - первичную и вторичную. Первичная характеризуется и основывается на личной зависимости человека от человеком, а вторичная - на вещной зависимости. «Отношения личной зависимости (вначале совершенно первобытные) – таковы те первые формы общества, при которых производительность людей развивается лишь в незначительном объеме и в изолированных пунктах. Личная независимость, основанная на вещной зависимости – такова вторая крупная форма, при которой впервые образуется система всеобщего общественного обмена веществ, универсальных отношений, всесторонних потребностей и универсальных потенций». Обе формации представляют собой не подлинную историю людей, а всего лишь их предысторию, составившую целую эпоху, именуемую царством необходимости, но только вторичная буржуазная формация является общественно-экономической.
Подлинная история начинается с третьей ступени, в которой «.. происходит присвоение уже созданной общественной сущности самим индивидом. Ему соответствует существование людей как свободных индивидуальностей, связанных друг с другом отношениями не личной или вещной зависимости, а их совместным и непосредственным участием в производстве своей общественной жизни. «Свободная индивидуальность, основанная на универсальном развитии индивидов и на превращении их коллективной, общественной производительности в их общественное достояние – такова третья ступень. Вторая ступень создает условия для третьей», и тем самым «...буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества», а вместе с ней и существование общественно-экономической формации».
Данная трактовка исторического процесса давно требовала пересмотра и отказа от так называемой «пятичленки», и трудно не согласиться с В. М. Межуевым, считающим, что «...Маркс претендовал на открытие (даже не на открытие, а на исследование) одной общественно-экономической формации, которая начинает складываться в античном обществе и, пройдя ряд ступеней, достигает полного развития на этапе капитализма.... Рабовладение, феодализм и даже капитализм, будучи особыми способами производства – не самостоятельные общественно-экономические формации, а ступени становления одной общественно-экономической формации, которая в полном своем объеме складывается лишь на этапе капитализма»
Абсолютно верным выражением взглядов Маркса следует признать обобщающий вывод В.М. Межуева о том, что, сообразно взглядам Маркса, исторически существовали
«...не пять, а две общественные формации, из которых только вторая является экономической. К тому же античность и феодализм – лишь начальные формы складывания общественно-экономической формации, в которых экономические (рыночные) отношения не обрели еще самодовлеющей роли и существуют в тесном переплетении с внеэкономическими (непосредственно личными) связями и отношениями. Окончательная победа вещных (экономических) отношений над непосредственно личными отношениями произойдет лишь на заключительной – буржуазной – стадии становления общественно-экономической формации». Эти положения полностью согласуются с методом исследования исторического процесса, примененного им в «Капитале», - методом восхождения от абстрактного к конкретному.
Как известно, главная особенность этого метода состоит в том, что с его помощью обеспечивается решение вопроса о раскрытии специфических отличий, позволяющих, в свою очередь, различать эпохи этих формаций не через призму того, ЧТО производится, а через призму того КАК, каким способом производится. Именно поэтому «Маркса интересовало то, чем она (вторичная, буржуазная стадия - БС) отличается от предшествующих ей исторических состояний, в каком направлении движется.» И Маркс, как справедливо отмечает В.М. Межуев, отвечает на этот вопрос:
«Отличительным признаком последней является, согласно Марксу, постепенное превращение экономических отношений в базис общества, что, однако, становится реальностью не на начальном, а на заключительном этапе ее становления. И этот тезис нельзя оспорить, поскольку только в европейской истории производство, основанное на частной собственности и товарном обмене, получило развитие, несопоставимое ни с каким другим этапом истории».
А какова же перспектива исторического процесса после буржуазного этапа, его высшей стадии – новая формация? Нет,
«Не переход к новой общественно-экономической формации, а выход за ее пределы в состояние, существующее по иным, нежели экономические, законам – такова, по Марксу, единственно возможная перспектива исторического развития». Следует обратить внимание на последние слова В.М. Межуева, точно передающие особенность взгляда Маркса на перспективу – как «единственно возможную». Мы к этому еще вернемся ниже.
Третья стадия всемирной истории, по Марксу, суть «царство свободы», которое начинается «по ту сторону материального производства», не сводится к нему, хотя и основывается на нем. Материальное производство не прекратится и при коммунизме, но будет функционировать при минимальных затратах непосредственного труда рабочих, освобождая их тем самым для совсем другой деятельности. Для перехода к «царству свободы» также необходимы определенные материальные предпосылки, но не они определяют собой основные контуры этого «царства».
Такова в наиболее общем виде система взглядов Маркса на исторический процесс, его последовательное развёртывание как становление, обретение человеком своей собственной свободы, данная в изложении В.М. Межуева. С точки зрения уровня аутентичности отражения этих взглядов её следует признать наиболее адекватной тому, что было изложено Марксом.
После краткого освещения этой системы взглядов мы можем теперь перейти к их анализу и критике на предмет того, насколько они истинны или утопичны. Для этого сначала несколько слов о методе критики.
Историческое и логическое как предпосылки
и основания поиска метода критики.
Не совсем понятно – из каких объективных или субъективных ощущений В.М. Межуев как бы предчувствует некие несовпадения описанной модели исторического процесса с реальностью и потому заявляет:
«Можно, конечно, сомневаться в том, что история движется в направлении освобождения человека от власти необходимого труда, т.е в направлении «свободного развития каждого как условия свободного развития всех»...» и по умолчанию как бы допускает субъективный отказ от главной особенности переходного этапа от второй стадии к третьей. Но такой отказ от понятия свободы как свободы на основе своей общественно-родовой принадлежности и присвоения этой родовой сущности «..будет отказом и от истории, ибо свобода – единственное, что не умещается полностью ни в одну из общественных формаций – ни в «первичную», ни во «вторичную».
Как показал далее В.М. Межуев, это может осуществляться только через опору на тот факт, что понятие свободы есть общественная категория, и исторически она «..в любом случае... предполагает присвоение индивидом своей «родовой сущности» – общественно развитых сил и отношений, ... Чтобы присвоить эту сущность, ее нужно предварительно создать, причем оба процесса – создание и присвоение – разделены в истории временными рубежами. Процесс создания человеком своей «общественной сущности» охватывает огромный исторический период, названный Марксом «предысторией человеческого общества». И далее не будем повторять то, что было нами освещено уже в предыдущем параграфе.
Здесь нам чрезвычайно важно понять, каким образом подвергать критике именно этот переход, с одной стороны, и перспективу исторического процесса, с другой стороны. Конечно, можно ввести некий свой метод, и он будет объективен для нас. Но с объективной точки зрения аналогично наша объективность – это лишь форма выражения субъективного познания и потому, что это делаем мы. К тому же, других логических и материальных оснований и предпосылок на сегодняшний или иной период времени нет.
Поэтому, подлинной объективности в критике можно достичь, только используя метод того субъекта, в данном случае Маркса, идеи которого мы подвергаем сомнению и критике. В этом смысле наиболее верным будет использовать для критики методологию самого Маркса, основанную на его учении о материалистическом понимании истории.
Одной из форм развертывания этого учения является соотношение исторического и логического, в котором объединены и находят свое выражение духовные и материальные предпосылки исторического процесса. Поскольку историческое (как осознаваемый процесс развития явления в его пространственно-временной последовательности) и логическое суть неотделимые элементы материалистического понимания истории как процесса, то признаком утопизма тех или иных идей может быть одно из двух - или опора в выводах на эмпирический материал, вне его логического осмысления, или на умозрительные заключения, вне наличия или игнорирования эмпирического материала.
Процедурно это может иметь следующий вид. Поскольку Марксом идеи исторического процесса были изложены полтора века тому назад, то в нынешних условиях они могут выступать только со стороны их логического обоснования и содержания, в то время как историческое содержание может быть представлено, в первую очередь, спецификой исторического состояния капитализма сегодня. Поэтому, поиски метода критики
следует начать с раскрытия логико-методологических подходов самого Маркса, а затем - исторической специфики современного капитализма. Обе эти стороны создадут основания для критического осмысления и решения главного вопроса - имеются ли во взглядах Маркса утопические представления и идеи, и в чем они состоят, если они есть?
Маркс и научный метод исследований:
перенос акцента с сознания
на бытийность
В качестве одной из главных исходных проблем автор статьи выносит вопрос о том, может ли быть история наукой, обладающей объективной истинной, и в контексте этого - вопрос, кем был Маркс, прежде всего, в своем собственном представлении.
Ответ автор статьи дает следующий: Маркс считал себя историком, но историком особого рода, порывающим и с эмпирической историографией, и с философией истории, сводившей ее преимущественно к истории идей, или к «так называемой истории культуры, которая целиком является историей религий и государств». По отношению к исторической науке материалистическое понимание истории призвано было сыграть примерно ту же роль, что теория Дарвина по отношению к биологической науке...» Далее перечисляется многообразие представлений о Марксе в рамках философской парадигмы, что, по мысли автора, имеет большую значимость в философской традиции, чем признание его понимания истории научной теорией. Нельзя не согласиться с автором, что Маркс, по сути, не создавал никаких теорий, а сами теории были для него отражением спекулятивного подхода к реальности.
В рукописи «Немецкой идеологии» они с Энгельсом отметили, что для них существует единственная наука – наука истории в ее двух частях, как история людей и история природы; обе истории взаимообуславливают друг друга, и всякая историография должна это учитывать. На этом основании автор статьи дает ответ на вопрос кем же был Маркс, кем он себя считал - историком.
Рассматривая историю как единство истории природы и истории людей, Маркс вместе с Энгельсом затем вычеркнули этот фрагмент. Скорее всего, они отказались включать в объект подлинно исторического на их взгляд, исследования историю природы как его равнозначной части наряду с социальной. Видимо, сыграло свою роль то, что историческое познание, «...не может быть уподоблено естественнонаучному познанию, ибо «история людей» в одном пункте существенно отличается от «истории природы» – в ней есть субъект, действующий в силу не только внешней детерминации, но и сознательно поставленной перед собой цели. Таким образом, природе и всему, что с нею связано, отводится вторичная и более узкая роль. Еще более ярко эта отведенная второстепенная роль отражается в следующем фрагменте, в котором автор статьи ставит вопрос о сущности исторического познания в понимании Маркса и дает следующее определение:
«Научное познание истории и есть ее постижение как достигнутого на данный момент практического результата этой деятельности». И далее конкретизация: «С учетом человеческого (субъективного) фактора история обретает характер «естественноисторического развития», не отрицающего ее зависимость от природы, но включающей ее в более широкий – социальный и культурный – контекст». Как видим здесь природа, ее состояние рассматривается лишь как составная часть, включенная в более широкий социальный контекст. И это действительно мировоззренческая позиция Маркса и Энгельса, которую В.М. Межуев только излагает адекватно первоисточникам.
Эту позицию Маркса, имевшую далеко идущие и далеко не положительные методологические и гносеологические последствия, хорошо выразил в своих рукописях известный философ и психолог С.Л.Рубинштейн. Раскрывая особенности преодоления Марксом антропологизма Фейербаха, он так писал об отношении марксизма к проблеме роли природы и человека в их методологическом обрамлении: «...сначала природа было сведена к человеку, А затем из человека была выдавлена его природа. Реинтеграция человека невозможна, пока так урезан человек и мир в котором он живёт. Марксова борьба против Фейербаховского антропологизма – вытравливание природы из человека: сущность человека – совокупность общественных отношений. ... Критика Марксом абстрактного человека Фейербаха не только конкретизировала, но и специализировала представление о человеке. Человек как представитель человеческого рода стал представителем своего класса - за критикой антропологизации природы Фейербахом … последовали крайности сведения природы человека к совокупности общественных отношений, жизнь, история мира, свелась к смене общественных производственных отношений, к смене общественных формаций» (См.: Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. Спб; Питер, 2003, С. 395.)
По существу С. Л Рубинштейн высказал сомнения в довольно категорической форме по поводу научной обоснованности сведения человека к совокупности общественных отношений и одновременно выразил убеждение, что это стало результатом абстрагирования человека от его подлинной связи с внешней природой как результата преодоления натуралистического антропологизма Фейербаха. Конечно, Маркс и его современные сторонники могут возразить на это - мол, он только вскрыл несоответствие Фейербаховского антропологизма реальному положению частичного человека, и что частичным человеком его сделал буржуазный, капиталистический способ производства и буржуазная система отношений. И это вполне обоснованно, как и то, что отчужденное положение человека относительно внешней и внутренней его природы, есть действительный исторический факт.
Но одно дело - отчужденная реальность, а другое - включение природной сущности человека, как биологической части природы, в объект истории и исторических исследований. Тем более что проявлением этой сущности в ее природно-родовой данности является именно преобразующая деятельность, а сам Маркс считал, что частичный человек сохраняет свой универсализм и свою связь с внешней природой. Тем не менее, эта связь никогда не включалась в предмет исследования, ибо это объективно для него не было предметом социального. Внешняя же природа коррелировалась с социальным только в двух ипостасях - когда она выступала как сырьевой элемент процесса производства, как предмет труда, и когда выступала составной частью совокупности факторов, влиявших на особенности тех или иных исторических событий. Потребовалось всего сто лет, чтобы эта форма мировоззренческого и методологического неравного отношения к связи внешней природы с социальным, рухнула. Но объяснить подлинный механизм этого обрушения сегодня марксова методология не может именно в силу того, что она в своих исследованиях была изначально абстрагирована в своем объекте от природы как человеческой биологической, так и внешней. Единственно, что постулировалось, так это то, что люди своей производственно-преобразующей деятельностью реально изменяют окружающую их природную и общественную среду, и ответственность за это разрушение лежит на капиталистическом способе производства. При этом, как природная среда своей динамикой преобразует общество - это осталось вне предмета пристального методологического и исторического внимания.
Безусловно, Маркс прав в том, что история, как это обобщает в своем тексте В. Межуев, «...это прежде всего то, что происходит с нами сейчас, в настоящем. Без настоящего нет и прошлого, которое существует в истории как предпосылка настоящего, т.е. как историческая предпосылка. Живя в настоящем, люди не просто познают историю, но реально творят ее, сообразуясь, конечно, с обстоятельствами своего времени.»
Этот момент чрезвычайно важен в методологическим плане. Ведь если при этом действительно «Историческое понимание настоящего (или современного) содержит в себе, следовательно, ключ к историческому пониманию как прошлого («анатомия человека – ключ к анатомии обезьяны»), так и будущего, т.е. к пониманию человеческой истории в целом», то метод критики теорий прошлого следует искать только в настоящем, в его специфической форме: нынешняя специфика общества - ключ к пониманию не только прошлого общества, но и прошлых представлений об этом прошлом. А если еще учесть, что в таком случае, говоря словами В.М. Межуева, «Задачей исторической науки, согласно Марксу, и является доведение до сознания живущих в настоящем людей того, как, каким образом они творят историю, участвуют в процессе ее созидания и развития», то тем более перед нами возникает задача, аналогичная той, которая стояла в свое время перед Марксом: раскрыть, познать специфику нашего времени, творения истории сегодня, и она должна стать ключом к проверке объективности прошлых, в частности, Марксовых представлений об историческом процессе. В рамках нашей задачи это и должно стать определением объективности или утопичности этих представлений и идей.
Дальше автор статьи на основе проблемы несовпадения сознания и бытия, которая решается, согласно Марксу, через то, что «..люди не могут изменить свое сознание, не изменив своего бытия..» в силу чего «…предметом исторической науки является ... сам способ изменения, развития людьми своего общественного бытия, из чего следует выводить и изменение ими своего общественного сознания». Тезис, безусловно, крайне спорный, поскольку, как свидетельствует история жизни самого автора этого постулата (Маркса), то свое учение он формировал, отнюдь не преобразуя общественное бытие, а как раз наоборот, когда изучал в библиотеках научные достижения прошлых столетий, разве что, будучи на посту редактора, воздействовал на сознание читателей «Рейнской газеты».
Не менее сомнительны все последующие постулаты, вершиной которых стало афористическое утверждение: «Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание». Односторонность этого утверждения более чем очевидна. Ведь преобразование общественного бытия, даже если оно происходит в состоянии Броуновского пересечения интересов разных лиц, групп и классов, тем более должно быть осознанным. В его основании УЖЕ должно находиться некое сознание – ведь для Маркса целеполагающая, сознательная деятельность есть та особенность, которая отличает человека от животного. Следовательно, одинаково справедливым и более точным было бы утверждение, что «жизнь определяет сознание» в той мере, в которой сознание определяет жизнь сообразно имеющимся материальным предпосылкам.
Что же это дает нам для понимания исторического процесса? Подлинно научный подход к истории по Марксу - это понимание того, как на основе преобразующей деятельности мы изменяем условия своего бытия, и, соответственно, сознания. Мы познаем настоящее, преобразуя его. При этом не создаем никаких проектов и неких абсолютных теорий на все времена.
В.М. Межуев приводит прекрасный фрагмент, посвященный этой теме: «Преимущество нового направления как раз в том и заключается, что мы не стремимся догматически предвосхитить будущее, а желаем только посредством критики старого мира найти новый мир... Но если конструирование будущего и провозглашение раз навсегда готовых решений для всех грядущих времен не есть наше дело, то тем определеннее мы знаем, что нам нужно совершить в настоящем...» (Там же. Т. 1. с. 379).
При всей привлекательности этого методологического положения, тем не менее, возникает важный вопрос: как можно посредством даже критики в «старом мире» найти вообще нечто новое, тем более «новый мир»? Как это согласуется с тем, что новый мир зарождается в старом только на высшей ступени его развития, а Маркс и Энгельс начинали его исследовать на начальном этапе? Как это согласуется также с тем, что это написано было в 1843 г., задолго до того, как Маркс и Энгельс пришли к выводу о том, что капитализм уже достиг своей высшей стадии, а потом, в конце жизни Энгельс заявил, что они переоценили уровень его развития и степень зрелости? Не значит ли это, согласно тезису о преобразующей деятельности, порождающей новое сознание, что они все эти годы или не тем преобразованием занимались, или их преобразовательная деятельность породила не те идеи - идеи, не соответствовавшие ни уровню капитализма, ни форме и содержанию их деятельности, ни уровню новых идей и представлений об обществе?
Тем не менее, все эти вопросы остаются вне поля зрения автора статьи, хотя, возможно, эту претензию ему предъявлять вряд ли уместно. Задача была раскрыть взгляды Маркса, а не подвергнуть их критике... К тому же, судя по всему, автор статьи разделяет позицию Маркса, что подлинная наука истории начинается с переноса основного внимания историка с сознания на бытие, с которого «как раз и начинается действительная положительная наука, изображение практической деятельности, практического развития людей. Прекращаются фразы о сознании, их место должно занять действительное знание». В результате «история перестает быть собранием мертвых фактов, как у эмпириков, которые сами еще абстрактны или же воображаемой деятельностью воображаемых субъектов, какой она является у идеалистов». Другой вопрос, насколько критически воспринимается само понятие бытийности каким мы находим его у Маркса.
Сегодня критическое восприятие не только концепции истории, но и многих других положений учения Маркса, не очень часто можно встретить на страницах работ современных марксистов. Распространенным является позиция которую выразил В.М. Межуев, считающий, что освещаемые в его статье положения и само учение Маркса верны и непоколебимы сегодня по прежнему настолько, что «...не вызывает особых возражений (за исключением разве того, куда относить это учение - к философии или к науке).» Очень печально, что не вызывает возражений, поскольку прошедшие полтора столетия не могли не нарушить зафиксированное в трудах Маркса тождество его сознания с тогдашней практикой. К тому же, за это время и сама практика изменилась, а значит, идеи Маркса не могут не предстоять перед нами иначе, как в состоянии разлома в соотношении с нынешней реальностью. Специфика этих изменений - следующая тема нашего изложения. Но прежде чем осветить эту специфику, этот разлом, следует посмотреть на особенности и суть Марксовых представлений о бытийности.
Бытийность по Марксу и ее особенности:
индивидуальная форма и соотношение логического и исторического
Излагая идею мировой истории, автор статьи следующим образом раскрывает ее основания. Согласно Марксу, справедливо отмечает В.М. Межуев, «Бытие...– не философская (метафизическая) и не естественнонаучная, а научно-историческая категория, фиксирующая отношение людей к природе, друг к другу и к самим себе. Быть для человека – значит, определенным образом относиться к окружающему его миру и к самому себе, находиться в деятельном единстве с тем и другим. В своем полном объеме это единство может быть постигнуто лишь в масштабе всей человеческой истории».
Что это значит? Мы видим, как гипотетически научная история, на неизвестных основаниях, сводится к такому комплексу восприятия окружающего мира, его специфики, которые выступают в рамках любого уровня бытия в качестве комплекса свойств и способностей, присущих разве что сверхчеловеку, - в контексте этих положений человеку следует быть сверхсильным, сверхталантливым, сверхобразованным и, в то же время, быть элементом общественного бытия, его преобразователем, одновременно обобщающим и осознающим результаты своих преобразований и в это же время коррелирующим свои действия сообразно результатам предыдущей деятельности... Не много ли для простого, рядового человека, изнывающего под тягостями своего и отчужденного положения и превращенного, измененного сознания? Это уже удел неких сверхлюдей... Одно из двух: либо эта конструкция не существует и не может существовать в реальности, логически и исторически не соответствует реалиям жизни, или она существует как реальность, но тогда выдаваемые на такой теоретической основе рецепты могут быть адресованы только отдельным, особо одаренным людям, обладающим способностью охватить всю мировую историю, ее гигантскую конструкцию целиком, во всех ее ипостасях. Но в этом случае мы можем признать такую возможность за считанным числом людей, как, например, за Марксом и за рядом талантливых его последователей... Остальной многомиллионной и даже многомиллиардной массе носителей этой самой всемирной истории, это однозначно не под силу.
Как показала история, даже осознание и переложение своих более узких, классовых интересов пролетариям в одной стране, оказалось им не под силу. Осознав это, К.Каутский, видный деятель международного социал-демократического движения конца Х1Х-начала ХХ вв., как известно, вынужден был признать, что сами пролетарии не смогут осилить задачу по формированию своего социалистического сознания, и поднял вопрос о необходимости привнесения извне этого сознания в ряды пролетариата. Данную идею сразу же перенял В.Ленин и превратил ее в один из ключевых постулатов стратегической линии большевиков в их борьбе за власть. Необходимость привнесения мыслилась не потому, что пролетарии все сплошь обладали худшим мышлением, чем последователи Маркса, а потому, что они бытийно погружены и существуют в другой реальности - реальности частного, частичного человека, к тому же в состоянии и другого продукта отчуждения - измененной формы сознания. Но автор статьи считает, что это, как бы, частный случай и вполне может быть следствием того, что «…Даже на относительно высоких ступенях общественного развития люди ведут себя часто не как вполне разумные и полностью сформированные общественные существа».
Отсюда возникает вопрос: что это за наука, если результаты её исследований общественного бытия не могут составлять ценности и предмет освоения для самих носителей измененного сознания? Является ли это признаком того, что между оценкой классового и коммунистического сознания, представлениями о бытийности, а также всеми представлениями об истории и историческом процессе, его перспективами, теоретиками масштаба Маркса и Энгельса, и представлениями о реалиях жизни в ее повседневности у трудящихся масс, существует колоссальная пропасть? Не потому ли мы находим у автора несколько противоречивое отношение к вопросу о том, на основе чего может быть понята бытийность? С одной стороны, мы читаем, что:
«В своем окончательно сложившемся виде общественное бытие может быть понято, скорее, в результате критики наличного бытия, из чего следует, что оно постигается не как эмпирически существующее, а как только становящееся во времени бытие, чему нет предела и конца». Попутно следует отметить, что это очень напоминает религиозное предупреждение о неизвестности времени конца света, и, тем более, о времени второго пришествия Христа. Соответственно, их необходимо просто ожидать, соблюдая религиозные предписания...
Если автор рассматривает «наличное бытие» и «повседневную жизнь людей» как синонимы (для меня это - синонимы), то он попадает в противоречивую ситуацию, утверждая почти вслед за этим: «Казалось, об общественном бытии можно судить на основании простого наблюдения над повседневной жизнью людей. Но это верно лишь отчасти. Даже на относительно высоких ступенях общественного развития люди ведут себя часто не как вполне разумные и полностью сформированные общественные существа». Из этого положения, если его принять за истинное, следует, как и из представлений Маркса об истории, что общественное бытие и повседневная жизнь людей - это разные сущности. К счастью, именно реальная жизнь показывает, что за так называемым общественным бытием существует и другое бытие, деяния субъектов которого и кажутся автору статьи как поведение «...не как вполне разумных и полностью сформированных общественных существ». Экономисты называют это бытие «неформальной экономикой», социологи - «межличностными горизонтальными связями», а философы - «повседневной жизнью». А ведь ответ Марксом как бы уже дан - поведение людей есть продукт их материальных предпосылок, которые и являются предпосылками не только деятельности, но и подлинной истории как науки: «Предпосылки, с которых мы начинаем, – не произвольны, они – не догмы; это – действительные предпосылки, от которых можно отвлечься только в воображении. Это – действительные индивиды, их деятельность и материальные условия их жизни, как те, которые они находят уже готовыми, так и те, которые созданы их собственной деятельностью. Таким образом, предпосылки эти можно... установить чисто эмпирическим путем».
Такое впечатление, что речь постоянно идет о двойной бытийности - общественной и иной, но признавать эту вторую бытийность в качестве объекта исследования как бы нет оснований - это ведь не область социального.
С другой стороны, что собой представляет в этом ракурсе производственно-преобразующая деятельность - кто из них к кому включен и как соотносятся эти три сущности - общественное бытие, повседневная жизнь и преобразующая деятельность? И под силу ли субъекту мировой истории, взятому в единичном числе, удержание этих связей с извлечением опыта и знаний, положительных преобразований в ходе этой деятельности? Создается такое впечатление, что преобразующая деятельность не может нести одновременно этот груз на своих плечах. Ощущение такое, что Маркс не учитывал всей сложности перевода многих постулатов на почву повседневной реальности, которая разделена на тех, кто исследует историю, и тех, кто ее творит, Но он, как исследователь, всеми силами стремится превратить всех в исследователей и творцов своей истории в одном лице. Повседневному бытию, в отличие от общественного, отведено скромное место исходной предпосылки и не более того.
Вот как это выглядит в фрагментах из Маркса, которые приводит В.М. Межуев, и которые, в то же время, можно идентифицировать как признаки экологического мышления у Маркса: «Исходной предпосылкой является сам факт существования «живых человеческих индивидов» с их телесной организацией и трудовым отношением к окружающей природе. Природная обусловленность жизнедеятельности людей и те видоизменения, которые они претерпевают, производя необходимые им средства жизни – вот исходная основа человеческой истории. «Всякая историография должна исходить из этих природных основ и тех их видоизменений, которым они благодаря деятельности подвергаются в ходе истории». Но при этом автор статьи акцентирует внимание именно на труд, «как способ преобразования человеком вещества природы в полезный для себя продукт и есть первая предпосылка, от которой не может абстрагироваться научная историческая теория». Просто великолепно сказано! Вот только ни в «Капитале», ни в других работах Маркса эти постулаты об исходных предпосылках не реализуются в качестве полноценных объектов их исследований. Уже в этом фрагменте данные исходные предпосылки сводятся к понятию труда, и на этой основе природа и взаимодействие с нею, в частности, в «Капитале» сведена до уровня природного, сырьевого элемента процесса производства. Исходные предпосылки, с их повседневной бытийностью, оказались сведенными к процессу производства и им поглощены.
Возможно, что это сведение природы и повседневной человеческой бытийности к роли составной части и предпосылки труда и производства, представляющие собой «обмен веществ между природой и человеком», объясняются словам Маркса о том, что это «вечное естественное условие человеческой жизни», от которого его не может освободить никакое общество. В любом обществе человек вынужден производить необходимые ему средства жизни, причем во все более возрастающем объеме. Но в самом по себе труде еще нет ничего специфически человеческого, что отличало бы людей от животных…». То есть, проблема в вычленении, абстрагировании из всего, что связано с человеком, того специфического, которое отличает его от животного, а в общественном бытии - одной формации от другой, сообразно ответу на вопрос как, а не что, производится.
Далее мы имеем изложение того, в чем состоит специфически человеческое и то, что «труд, общение и сознание и образуют эмпирически очевидные предпосылки общественного бытия людей на всем протяжении их истории. Они лишь по-разному согласуются, сопрягаются между собой на ее разных ступенях, и задача науки в том и состоит, чтобы установить особые формы их взаимосвязи на этих ступенях». Одно непонятно, как может соотноситься установление особых форм сочетаний с задачей вычленения сугубо специфического способа производства? Ведь труд, общение и сознание, составляющие некую конфигурация, далеко не одно и то же, что именуется специфическим способом производства.
Одним словом, мы имеем и должны воспринимать только одну реальность - общественное бытие в ее трех предпосылках - в труде, общении и сознании. При этом все это освящено осознанием и целеполаганием. «Люди, разумеется, в любом обществе производят необходимые им средства жизни, но далеко не всегда делают это бессознательно. Считать, что пока они трудятся, они не мыслят, а когда мыслят, то не трудятся, вряд ли правильно. Даже в своих простейших определениях труд, согласно Марксу, регулируется как законом заранее поставленной целью, т.е. с необходимостью включает в себя элемент сознания. Человеческий труд тем и отличается от органической деятельности животных, что с самого начала носит сознательный, а не инстинктообразный характер...», а «Общественное бытие тем самым – не абстрактная, от века данная сущность человека (наличие такой сущности Марксом категорически отвергается), а система («ансамбль») общественных отношений, представшая в буржуазном обществе в форме вещных (товарно-денежных), или собственно экономических, отношений, независимых от воли и сознания включенных в них индивидов. В таком виде она и изучается политической экономией. В отличие от нее задачей исторической науки является не просто экономический анализ этой системы, а установление ее исторических пределов и границ, что в плане теоретическом означает «критику политической экономии».
Итак, общественное бытие, бытийность не есть абстракция. С этим нельзя не согласиться. Но как быть с тем, что эта бытийность постулируется, по умолчанию, как единственная в истории, но при этом не являющаяся «от века данная сущность человека»? Если она не от века данная сущность человеческой жизни и не является абстракцией, то на основе чего она смогла возникнуть и сформироваться? И как можно делать такие определения, если здесь же признается и телесная организация индивидов, и все прочее, что однозначно говорит о том, что вне человеческой индивидуальной бытийности никакая общественная бытийность не могла возникнуть? Тем не менее, бытийности индивида отведена третьестепенная роль в системе восприятия у Маркса.
Поразительно то, что автор, вслед за Марксом, отождествляет, по умолчанию, общественное бытие с бытием индивида. Бытие индивида выступает, в лучшем случае, как компонент общественного бытия. В этом плане у более раннего Маркса, когда он придерживался позиции, по существу, либерально- демократического толка, и в работах этого периода красной нитью проходило разделение бытийности власти, государства, общества и индивидов. Тогда он, на мой взгляд, был ближе к истинному содержанию исторического процесса, нежели в последующие периоды своих научных изысканий.
С другой стороны, здесь налицо чудовищная редукция бытийности индивида до уровня рабочей силы, создающей товар и растворение ее в этом труде, но не в качестве повседневных затрат на ежедневное воспроизводство себя и близких, а на общественное производство и воспроизводство. Да, это одно из качеств и специфик буржуазного общества. Но даже в нём индивидуальная бытийность не сводима к бытийности социальной. Она существует, как не совпадающая с любой иной бытийностью ни по одному основанию, кроме того, насколько эта совместимость содействует или нет главному предмету озабоченности индивида, - воспроизводству своей индивидуальной бытийности и своих близких. При этом его принадлежность к родовой сущности посредством товарности производимых продуктов, им может и не осознаваться, но задача воспроизводимости на его индивидуальном уровне - это то, с чем он встает утром и ложится спать вечером. Но именно эта бытийность в ее целостном виде не является включенной в бытийность общественную, как равный объект научного внимания. В лучшем случае, она является объектом внимания в рамках последствий воздействия существующей системы общественного производства и обмена, в плане того, как существующая форма производственных отношений деформирует эту бытийность индивида.
И если политическая экономия «под видом признания человека..., принципом которой является труд», скорее, являет собой «лишь последовательным проведением отрицания человека», а значит, и его индивидуальной бытийности, то надо ли понимать так, что и мы должны отрицать научную значимость его индивидуальной бытийности?
Именно это отрицание наглядно видно на примере методологических подходов Маркса в «Капитале», который, по мысли В.М. Межуева, является «...не экономическое, а историческое сочинение, как по содержанию, так и по использованному в нем методу. Сам Маркс достаточно точно описал особенности этого метода: «...Наш метод показывает те пункты, где должно быть включено историческое рассмотрение предмета, т.е. пункты, где буржуазная экономика, являющаяся всего лишь исторической формой процесса производства, содержит выходящие за ее пределы указания на более ранние формы исторических способов производства... Эти указания наряду с правильным пониманием современности дают в таком случае также и ключ к пониманию прошлого... С другой стороны, это правильное рассмотрение приводит к пунктам, где намечается уничтожение современной формы производственных отношений и в результате этого вырисовываются первые шаги преобразующего движения по направлению к будущему. Если, с одной стороны, добуржуазные фазы являются только лишь историческими, т.е. уже устраненными предпосылками, то современные условия производства выступают как устраняющие самих себя, а потому – как такие условия производства, которые полагают исторические предпосылки для нового общественного строя».
Как видим, в процессе описания отрицания отрицания, как и в других элементах методологии Маркса, места для вопроса о том, что происходит в этом отрицании с индивидуальной бытийностью, как комплексом относительно самостоятельного воспроизводства, не сводимого полностью к воспроизводству общественному, не нашлось.
Следующий очень важный в методологическом плане вопрос, на который обратил внимание В.М. Межуев, как крайне важный в данной критике взглядов Маркса на историю - это вопрос об особенностях метода Маркса, одной из главных среди которых «..является ...такое сочетание логического и исторического, которое позволяет преодолеть внеисторический характер экономической теории. В этом, собственно, и состоял метод восхождения от абстрактного к конкретному... Попытка отделить логическое от исторического приводит к увековечиванию объекта исследования, за что, собственно, Маркс и критиковал политическую экономию».
Здесь следовало обратить внимание на то, что этот принцип имеет не только политэкономическое значение, как вопрос об историчности экономического познания, но, на мой взгляд, он значим и для всего познания в целом. Поэтому, не только там, где вне единства исторического и логического «...экономисты берутся за изображение реальных отношений, они почему-то теряют историю, придают категориям политэкономии характер естественных и вечных условий человеческой жизни», но и в марксистском подходе в условиях нынешнего разрыва исторического с логическим, марксизм методологически оказывается или на задворках нынешней реальности, или в Х1Х веке. Одной из предпосылок такого состояния дел является отождествление, слияние индивидуальной бытийности с общественной, признание последней в качестве единственной реальности и формы бытия, в которой живет реальный человек.
Ответ на вопрос - действительно ли общественная бытийность представляет собой единственную форму бытия человека - можно попытаться найти, рассмотрев специфику современной общественной бытийности через раскрытие специфики современного капитализма.
Специфика современного капитализма.
Вторая половина ХХ в. ознаменовалась радикальным изменением общественной человеческой бытийности. В основании этих изменений оказались новые процессы, связанные с тем, что продукты массового потребления после использования превращались в отходы, а затем в факторы разрушения материальных предпосылок общественного бытия и индивидуального здоровья, жизни граждан, их среды обитания. Возник огромный комплекс проблем, сопровождаемый радикальными изменениями в структуре и органике всей сферы производства. Размеры разрушений среды общественного обитания, общественной бытийности оказались настолько чудовищными, что породили параллельную сферу, новую отрасль промышленности - сферу переработки отходов и восстановления ресурсов, а с ними и среды обитания. Все в большей мере отношения в сфере производства стали терять свою политическую актуализацию, а параллельно с ними начали формироваться новые отношения - экологические, как отношения, измеряемые степенью воспроизводства среды обитания на индивидуальном и социальном уровнях.
Воспроизводственные процессы, от природных до индивидуально человеческих, все в большей мере становились социальными, заполняя то место в общественном сознании, из которого они были изгнаны в ходе преодоления натурализма эпохи индустриализма. Эта новая форма отношений также нашла свое юридическое закрепление: появилась новая сфера юрисдикции, юриспруденции и юридического права - экологическое право, главным предметом которого стало регулирование экологических отношений. Эти же процессы, формировавшие новую реальность, новые отношения при сохранении старых, но не в столь активированном, как ранее, виде нашли свое выражение и в области политики. Стали возникать социальные и политические движения в защиту среды обитания, охраны природы и т.д. В некоторых странах Зеленые вошли в Парламент и в состав правительств. Общественное сознание стало радикально меняться, делая радикальный поворот в своих ориентирах и ценностях.
Ранее вселявший оптимизм технократизм, основой которого, безусловно, была и остается еще производственно-преобразующая деятельность человека и общества, стал порождать чувство пессимизма и явился началом отрезвляющего осознания того, что эта деятельность носит явно ограниченный характер, за пределами которого она превращается из инструмента строительства якобы счастливого и свободного будущего, с изобилием средств жизни, в инструмент разрушения, упадка и разорения не только общественного, но и индивидуального бытия человека. Последствия технократического оптимизма общества массового потребления и изобилия, как его идеала, получили название экологического кризиса, экологического бедствия. Начался процесс осознания того, что сфере производства, оказывается, присуще свойство не только обеспечивать процесс воспроизводства общественного и индивидуального бытия, но и разрушать его.
Разрушение человеческой жизни, опосредованное эксплуатацией человека на одном предприятии, и только по отношению к тем, кто на нем непосредственно работает, стало меняться на непосредственное разрушение здоровья и жизни тех, кто к нему не имеет никакого отношения. Эта новая тенденция в системе капиталистической эксплуатации вскрыла, тем самым, через разрушение здоровья индивида, находящегося вне самого производства, тот факт, что НАРЯДУ С БЫТИЙНОСТЬЮ СОЦИАЛЬНОЙ, В КОТОРУЮ ВКЛЮЧЕН ЧЕЛОВЕК, СУЩЕСТВУЕТ ЕГО ИНДИВИДУАЛЬНАЯ БЫТИЙНОСТЬ, и эта индивидуальная бытийность только частично включена в социальную. В марксистских попытках принять участие в объяснении новых явлений и процессов обнаружилось то, что социальная бытийность есть тотальная категория, не допускающая никакой иной бытийности, кроме самой себя. Так марксистская традиция пришла в противоречие с реалиями новой, экологической стадии капитализма, с новой реальностью общественной и индивидуальной жизни. Следствием стало колоссальное падение авторитета марксизма, особенно после краха коммунистической идеологии и СССР.
По мере осознания этих новых явлений начался и процесс раскола в общественном сознании в среде его носителей на тех, кто оказался включенным в этот процесс, и тех, кто, в лучшем случае, только приблизился к этому осознанию, а то и вовсе стоит вне его. Сфера научного познания и сознания не стала исключением, и, более того, оказалась одной из первой, включившейся в этот процесс. В расколотом состоянии оказалась и философская традиция. С одной стороны, стала возрождаться натуралистическая проблематика, попытки философского осмысления отношений человека и общества с природой, по сути вне господствовавшей марксистской парадигмы, а с другой стороны, в условиях тоталитарно-догматического сдерживания критического и творческого потенциала, определенная часть философов тяготела к познанию аутентичного марксизма, ошибочно видя в нем инструмент не только совершенствования общества, но и решения проблем новой, так называемой, экологической реальности.
Водораздельная линия этих тенденций проходит через различие методологических подходов к новым реалиям и проблемам жизни, получившим название социоцентрического и экоцентрического подходов. То общее, что объединяет оба подхода, суть оперирования двумя ключевыми понятиями – производства и воспроизводства. Однако специфическим различием между ними является решение вопроса о том, какое из данных понятий является доминирующим в жизни человека и общества. Специфической особенностью социоцентрического подхода является доминирование понятия производства над воспроизводством, в то время как специфической особенностью экоцентрического подхода является, наоборот, - признание доминирования воспроизводства над производством. Фактически, исследовательская традиция по изучению марксизма, в том числе его концепции исторического процесса, к сожалению, осталась на почве глубоко социоцентрического подхода, прочные основания которого были заложены именно Марксом и Энгельсом. Объективно, в силу предмета своего исследования, анализируемая статья В.М. Межуева написана с позиции и на основе социоцентрического подхода. Чтобы увидеть историческую ограниченность этого подхода, следует сначала рассмотреть вопрос о том, как соотносится понятие бытийности в рамках производственно-воспроизводственной реальности двух подходов.
Понятие бытийности между производством и воспроизводством.
Понятия производства и воспроизводства, которые выше были определены как ключевые понятия для обоих подходов, остаются пустой абстракцией, если мы их не согласуем с понятием бытийности, которое занимает, по сути, одно из главных мест в исследовании В.М. Межуева подлинных представлений Маркса об историческом процессе. Бытийность в понимании социоцентристов - это производственно-преобразующая деятельность. Эволюция этого толкования у Маркса сводилась со времени «Философско-экономических рукописей 1844г.» и до последних писем Энгельса к тому, что, в первом случае, Маркс опирался на идею производственно-преобразующей деятельности как родовой сущности человека, в то время как акцент постепенно смещался к трактовке ее как социально детерминированной сущности. Роль этой сущности в конце своей жизни, в противостоянии с обвинениями в экономическом детерминизме, Энгельс обозначил как фактор производства и воспроизводства непосредственной человеческой жизни. И этот постулат не вызывает никаких сомнений. Здесь важно другое, а именно то, что это производство и воспроизводство непосредственной жизни человека отождествлено с самой бытийностью и общества, и человека. Бытийность человеческой жизни сведена и отождествлена с общественной бытийностью, в которой за индивидуальной бытийностью человека не признается право быть объектом и предметом философского осмысления. Примечательным является то, что в известном выражении об истории как единственной науке, по сути, история природы исключена.
По существу сводя бытийность к производственно- преобразующей деятельности, мыслитель в марксовой традиции тем самым закрепляет доминирующее положение производства, в котором воспроизводство есть лишь составная часть, элемент процесса производства. Однако такое отождествление и сведение бытийности к производственной деятельности противоречит и наблюдаемой реальности, и ее логическому осмыслению. Ведь если мы говорим о производстве и воспроизводстве непосредственно человеческой жизни, то мы неизбежно должны признать то, что всякое общественное производство (а именно общественный характер производства, как справедливо указывает на это В. Межуев, является подлинным открытием Маркса) имеет и смысл, и историческое и логическое обоснование своего существования только в той степени и мере, в какой оно участвует в процессе человеческого воспроизводства. Не производство исторически изначально диктовало человеку его воспроизводство, а, наоборот, проблемы с воспроизводством своей жизни заставляли человека создавать производство, реализовывать в том числе и социальную форму своей родовой деятельностной сущности. Тот факт, что исторически эти явления менялись и меняются местами, не должен вводить нас в заблуждение. Таким образом, сведение бытийности к производственно-преобразующей деятельности сопрягается с объективным игнорированием другой допроизводственной формы деятельности человека. Будучи исторически допроизводственной, она, тем не менее, с развитием производственной деятельности не ушла из содержания и с арены исторического процесса. Суть этой деятельности, которая является первичной и базовой по отношению к производственно-преобразующей, - воспроизводственно- преобразующая. Именно она делает оправданным и осмысленным существование любой иной, как преобразующей, так и производственной деятельности. Исторически, довольно продолжительный период времени эта базовая деятельность, которая действительно носит родовой характер в отличие от производственного–преобразующей, оставалась незамеченной, подобно тому, как мы не замечаем свои внутренние органы до тех пор, пока они не начинают болеть. Именно подобное произошло с этой деятельностью, когда общество столкнулась с фактом того, что так называемая производственно-преобразующая деятельность стала разрушать воспроизводственную деятельность, подрывать воспроизводство не только общества, но и организма человека, разрушая его и порождая новые заболевания, получившие название экологической группы болезней. Именно под этим, обратным воздействием на процессы воспроизводства, непосредственно на человеческую жизнь, её разрушение, обнаружился тот факт, что исторический процесс не сводим исключительно к проявлению общественной производственно-преобразующей деятельности. В действительности, он обладает двумя составными видами проявления деятельностной сущности человека – воспроизводственный и производственной, в соотношении которых именно воспроизводственные процессы являются базовыми и исходными. Соответственно, всякий анализ исторического процесса, его сущность и содержание невозможно раскрыть в рамках одной из этих двух его частей. Тем не менее, именно такой анализ исторического процесса, опирающегося на производственно-преобразующую деятельность, как сущностную основу общества, соответственно порождающую социоцентрический подход к его исследованию, присущ представлениям Маркса.
Баланс двух видов деятельности
в формах их проявления как подлинное
содержание исторического процесса.
Чтобы решать современные проблемы, найти ответы на все возникающие вопросы, недостаточно опираться в объяснении исторического процесса на производственно-преобразующую деятельность. В значительной степени она дискредитировала себя, достигнув того максимума состояния, котороеый мы наблюдаем сегодня. Наряду с производством необходимых для индивидуального воспроизводства человека условий жизни, предметов обихода, она, параллельно с этим, разрушает среду человеческого обитания до такой степени, что в значительной степени ее результаты теряют всякий свой исторический и логический смысл,
Сегодня человечество начинает осознавать, что ни производственно-преобразующая деятельность, ни воспроизводственная деятельность, взятые по отдельности, не могут составлять единственный смысл и содержание исторического процесса. Соответственно, все больше осознается тот факт, что подлинный смысл исторического процесса, его полное содержание – это оба вида деятельности и баланс между ними, как единой человеческой деятельностной сущности. Из этого следует: всякие несуразности и непонятности, проблемы, связанные с каждым из этих видов деятельности, как в отдельности, так и в их единстве, могут быть разрешены только в рамках этого баланса.
Чтобы определить в каком направлении и каким колебаниям будет в дальнейшем подвергаться этот баланс, необходимо дополнительное исследование политэкономического характера. Но уже сегодня понятно, что этот баланс пожирает всё то время, которое освобождается за счёт автоматизации и роботизации производства, с выталкивания человека, его труда из процесса производства. Потенциально это высвобождаемое время мыслилось Марксом как та материальная предпосылка, которая обеспечит человеку через обретения им своей родовой сущности и обретение свободы в подлинном виде и в полной мере.
Именно это пожирание, его дальнейшая экспансия предопределит не столько обретение свободы, сколько формирование нового вида несвободы, нового порабощения, выживание в котором будет забирать все высвобождаемое время. В силу этого идея освобождения, как состояние коммунизма, утопична, и сопряжено это с тем, что изначально эта идея о будущем исторического процесса явилась продуктом проекции ограниченного (, относительно нашего времени), уровня развития капиталистических тенденций в качестве того нового общества, которое якобы очертила эта старая формация.
Но реальность оказалась сложнее и многообразней в своих тенденциях и формах их проявления. Наметившийся путь нового, как произрастающие предпосылки в старой форме капитализма оказались нейтрализованными, сведенными к нулю, его новой экологической формой, ее негативными последствиями. В итоге, появление так долго ожидаемого коммунизма откладывается на неопределенное время и, скорее всего, навсегда.
Синтез исторического и логического сегодня.
Вместо Заключения.
Изложенные материалы свидетельствует о том, что в ограниченных рамках научного противостояния метафизическим взглядам на историю в Х1Х в., идеи Маркса и его положения об истории имели важное научное, гносеологическое и методологическое значение. Сегодня использовать взгляды Маркса на суть исторического процесса и очерченную им историческую перспективу - это аналогично тому, что физики пытались бы сегодня объяснять физические процессы, например, в ядерной физике, механикой Ньютона.
В рамках дальнейшего развития капитализма вместо ожидаемого поступательного углубления внутренних противоречий, а так же усиления выявленных Марксом тенденций, произошла трансформация капитализма из старой индустриальной в новую экологическую форму. Наступил новый этап развития капитализма: капитализм пополнился его экологической составляющей, которая всегда имела место быть, но раньше она еще оставалась неосознаваемой, поскольку объективно еще не оформилась в социально и экономически заметное явление как совокупность социально – экологических проблем. Специфической особенностью предыдущего этапа развития капитализма было то, что социально-экологические проблемы не занимали доминирующего, определяющего влияния на систему общественной производственной деятельности.
Только со второй половины ХХ века с разрастанием капитализма до колоссальных масштабов, сопровождавшихся формированием общества массового потребления, с не менее колоссальным расширением ассортимента производимых товаров, а также с выходом на практическое использование чрезвычайно глубоких по уровню проникновения в сущность материи технологий, начался процесс переосмысления прошлого мировоззрения и мировосприятия, основанного на производственно- технократическом оптимизме, способном якобы обеспечить изобилие товаров и создать условия для освобождения человека от удушающего царства экономической необходимости.
Именно такой взгляд на науку, научные достижения и технический прогресс был присущ и Марксу, и этот взгляд стал основанием, заложенным в его проекцию тенденций исторического процесса в развитии капитализма ХIХ века на последующую историю. Воплощением этой проекции стали две идеи, озвученные Марксом на двух разных этапах его исследовательских поисков. Первая проекция и возникшая на ее основе идея - это естественно-историческое преодоление отчуждения человека и на его (преодолении) основе социализация природы и натурализация, оприродование человека, т.е., возвращение человека к своей природной сущности как родового, а не атомизированного капитализмом существа. Вторая проекция связана с технократическим оптимизмом, основанном на вере в то, что научно-технический прогресс обеспечит максимальное изобилие средств к жизни и освободит человека от царства необходимости, от нетворческого, отчужденного труда, а высвободившееся время станет предпосылкой и условием всестороннего развития индивидуальной личности. Ожидание именно такого хода развития предыдущей формы капитализма и стало признаком той идеи и того состояния, имя которому коммунизм.
Из всего этого напрашиваются исторически обоснованные нынешним состоянием капитализма и логически проистекающие из него выводы: исторические взгляды Маркса в той части, в которой они посвящены анализу того времени, в котором он жил, а также тех материальных предпосылок, которые были унаследованы от предшествующих эпох – эта сторона его взглядов объективно выражает исторические тенденции. Но их проецирование на историческое будущее объективно не имело и не могло иметь никакого другого основания, кроме как логического. Предположение, что эти тенденции будут развиваться именно в направлении, реализующем очерченные выше две идеи, которые якобы составляют смысл и содержание состояния под названием коммунизм, могло быть только одним из вариантов, но ни в коем случае не единственно возможным сценарием событий в будущем. Нынешняя специфика капитализма исправила эти ошибочные ожидания Маркса.
Безусловно, всякая наука – это способность предвидеть. Но одно дело предвидеть множество вариантов, (и в этом тоже научный результат), а другое дело - настаивать на единственно верном варианте, на том, что именно так, а не иначе будут развиваться обозначенные им тенденции. Это и есть утопичность самого подхода, противоречащего методологии Маркса, в соответствии с которой одних логических оснований (исторических в то время не могло быть по определению) недостаточно для исторически объективных и действительно научно обоснованных выводов. Именно на этом основании все выкладки относительно будущего развития этих тенденций у Маркса являются абсолютно утопическими потому, что они основаны на субъективном, исключительно логическом убеждении Маркса, что вскрытые им тенденции будут развиваться именно так, а не иначе. Такие ожидания явно противоречат научно обоснованным оценкам и подходам.
Идея коммунизма - это не более чем умозрительная гипотеза, которая оказалась исторически опровергнутой последующим развитием капитализма: он породил и дополнил свое органическое строение новой реальностью - формированием зеркальной производственно-экономической сферы - сферы воспроизводственно-экологической, в которой начался процесс замещения производства товаров воспроизводством среды обитания и воспроизводством ресурсов. Именно эта тенденция оказалась более реальной, нежели те, которые были очерчены Марксом как, якобы, ведущие к коммунизму.
Такой разрыв между очерченной Марксом тенденцией движения к коммунизму и теми тенденциями, которые мы наблюдаем сегодня, есть объективное свидетельство того, что идеи и взгляды Маркса на исторический процесс в этот период являются глубоко утопичными. С другой стороны, их утопичность подтверждается также тем, что в их основании лежит опора только на производственно-преобразующую деятельность
человека. При этом полностью игнорируется воспроизводственная деятельность, как неотъемлемая и составная часть деятельности производственной. Именно исторический процесс за эти полтора столетия и вскрыл этот разрыв, а с ним и недооценку воспроизводственно-преобразующей деятельности, что предопределило утопический характер такого одностороннего понимания содержания исторического процесса.
Сегодня, если мы хотим быть впереди, на гребне, держать руку на пульсе новейших тенденций, осмыслить подлинное содержание истории, мы решительным образом должны преодолеть и Марксов утопизм во взглядах на историю и ту методологическую основу, которая была заложена в их основание.
В контексте этой задачи статья В.М.Межуева может служить образцом наиболее объективного на сегодняшний день выражения взглядов Маркса на исторический процесс, на его тенденции в их как объективном, так и утопическом содержании.
Литература:
1 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения.. Т. 46: Ч. I. С. 100-101.
2 Там же. С. 101.
3 Там же. Т.13. С. 8.
4 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 46. Ч. I. С. 46.
6 Маркс К., Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений. С. 30.
7 Там же.
8 Там же.
9 Маркс К., Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений. С. 22.
10 Там же. С.23
11 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 42. С. 109.
12 Там же. Т. 46. Ч. I. С. 449.