Старые вещи. Зыбка

Галина Алинина
Как, всё-таки, капризна и избирательна наша память.  Никак не могла, намедни, вспомнить  имя  известнейшего артиста.  Но, вот что выдаёт она на крошечное объявление в местной газетёнке, помещённое в уголке на четвёртой странице, мелким шрифтом! Там, где обычно, помещают слёзные  жалобы на потерявшуюся собачку или продажу пчелиного улья.

«Продаётся дом – под снос. Земельный участок 10 соток». Адрес.  Дрогнуло в груди…
На улице, где прошло моё детство,  продаётся этот  дом – «под снос».
Уже много лет путь мой  по родной улице не простирается  дальше родительского дома, четвёртого от края. Окину издали взглядом – новые чужие дома. Незнакомая молодёжь…

А  деревенская улица наша далеко протянулась.. Один конец её начинается от нового, ведущего в город, шоссе.  Второй  - завершается заливным лугом, по которому так заманчиво было  в детстве бегать после дождя, ощущая в воде под ногами мягкую травку-муравку.  А в погожие дни мы играли на лужайке в «вышибалы», гоняли  купленный у старьёвщика мяч, да и просто,  я любила там бывать  потому, что в крайнем  домишке  жила Шурочка Семирова, моя подружка, младшая из шестерых детей вдовы, тётки Анны.


Вольно мне было в любое время забегать в это  серенькое жилище, не опасаясь нарушить  невеликий,  даже по деревенским меркам нашим, порядок,  ввиду полного отсутствия его в этой избушке.  Но оттого, что тётка Анна, приветливо, без всякой досады, оборачивалась  от квашни, в которой замешивала тесто, на вбежавших ребятишек, а  старшие братья Шурочки весело пробегали мимо, удостоив нас лишь лёгоньким необидным «щелбаном» по лбу, меня не покидало здесь ощущение какого-то особенного добра и  уюта.  И доныне помнится кисловатый запах тёплой опары из,  видавшей виды  квашёнки…


Той осенью я пошла в  первый класс. И сразу Шурочка сделалась  «старшеклассницей». Она училась – во втором. И ещё одно удивительное открытие ожидало меня. Оказывается, нашу, по-деревенски, по-уличному,  Шурочку Семирову , в школе величали  - АЛЕКСАНДРОЙ ВСЕМИРНОВОЙ. В школе она, как полагалось ученице старших классов, едва кивала мне и, лишь покидая её, превращалась в прежнюю Шурочку.


Пару дней мама встречала меня после уроков, пока убедилась, что путь, которым мне предстояло следовать ближайшие десять лет,  усвоен и затвержен. Таким образом, я обрела самостоятельность. О, бедные родители, если бы могли они знать, как распоряжаются подобным доверием их семилетние чада.


Короче, тихонькую и послушную дочку, на следующий день мама, вернувшись пораньше с работы,  дома не обнаружила.  Не оказалось  ребёнка и  среди играющих на улице  мальчишек. Бросилась по соседям. Никто не видел. И, только на самом дальнем конце улицы, тётка Анна Семирова  предположила, не ушла ли я вместе с её Шурочкой  на хутор Петровский. Она утром наказала дочке  прямо из школы сбегать к  крёстной её.  Той  не с кем было оставить новорождённую девочку, чтобы в конторе получить "декретные".


«Хутор Петровский,-  ужаснулась мама,  удивляясь спокойствию тётки Анны, - это более трёх километров, через  плотину и утлый мостик!»  Рисуя в голове самые страшные картины,   бросилась  она на хутор и, неподалёку, за околицей, встретила девчонок, беспечно  собирающих  розовые  мальвы, которыми были украшены обочины степной дороги.


Почти отчаявшись увидеть живой и здоровой свою школьницу, мама, тем не менее,  отломила хворостину от  придорожного куста и, теперь,  сама плача, гнала меня домой, как отбившуюся от стада козу.  А следом трусила виноватая Шурочка. Это она пригласила меня навестить новорождённую  девочку по имени Ниночка и я, ничтоже сумняшеся, отправилась в гости.


                ***
Потом, когда буря в доме, наконец, улеглась, я рассказала, как  тётя Лиза накормила нас  тёплым хлебом с молоком,  и как  мы нянчили  крошечную Ниночку, пока шурочкина  крёстная  ждала в конторе опоздавшую кассиршу. А ещё – об удивительной постельке, подвешенной к потолку на кольце, которую раньше я видела только в книжке, и в которой  малышку  так легко было качать.
Оттого, что  девочка совсем не плакала и улыбалась во сне,  жаль было уходить.


«Разве ты никогда не видела ЗЫБКИ, - удивилась мама, и тут же, спохватилась, -  хотя, где тебе, нынче большие семьи стали  редки. А в мою пору, до войны …»
Мама присела и, задумавшись, привлекла меня к себе:


«Раньше, ни одной избы не было в деревне, где бы не висела колыбелька, зыбка, по-нашему. Пока один малыш вырастал, другой на свет появлялся. А местечко для него – уже  готово. И так – друг за другом,  в одной зыбке, росли.  У бабушки моей – шестеро было. А у тёти  Нюры, дочери её – девять человек.  И дети, слава Богу,  здоровыми  росли.  «Счастливой» зыбка считалась. Берегли её. По наследству передавали. Видно, с молитвой, её дедушка мой сотворил, на большую семью, из хорошего дерева.  В этом тоже свой порядок был. Никогда не делали колыбельку, к примеру, из осины. Считалось, что она привлекает  нечистую силу. Беспокойным ребёнок будет, а то, и умереть может.  Боже упаси,  считалось,  качать пустую зыбку!  За этим старшие строго следили – не накликать бы, на младенца беду.
 

Умелые мастера из ивы,  коры,  порой, из  камыша,  лёгкие зыбки плели. А то, и  крепкий  холст на «рамку» натягивали, как у шурочкиной крёстной.  И подвешивалась  зыбка  под потолком, где скапливался самый  тёплый воздух  в худых деревенских избах, обогревая  ребёнка. Сверху  она обязательно закрывалась пологом - от яркого сета, от мух да комаров.  Полог этот  те, что побогаче, старались украсить вышивкой  или кружевом.  А бедный народ  просто  цветную занавесочку из сарафана или фартука   приспосабливал.
 

Покачивает, бывало,  мать своего кроху, песенку ему мурлычет…   Да, только в многодетных семьях,  редко  такая счастливая минутка ей  выпадала. Скольких  ребят накормить, да обиходить  нужно.  И тогда, на старшую дочку выпадала судьба  качать-пестовать младших  братьев-сестёр.


Обычно, в самую мощную перекладину на потолке крепко-накрепко забивалось кольцо …  Разве ты раньше не видела кольца на потолке у Семировых или тёти Нюры? А у Малышевых? У них тоже шестеро парнишек в зыбке выросли. Да, почитай, в каждом старом доме, на потолке в «матице», на которую остальные доски крепятся – кольцо. Вот и получается, что весь наш  сельский люд  из зыбки вышел».


И,  ведь правда, вспомнила я. Видела  на потолке в шурочкиной избе такое кольцо.  Только буднично не замечала его, словно, привычный жестяной рукомойник у порога.  Значит, и у них раньше висела зыбка.


«Теперь-то,  всё больше, в домах  ставят детские кроватки на полозьях.  «Качками» их зовут. У нас  тоже такая была. Она  меньше места в тесной избе занимает, - вроде бы виновато, призналась мама. Меняются времена…».


Воспоминания…
 
Когда это было?  Давно нет  тётки Анны.  И мамы моей нет. И  учительница, Александра Ивановна  Всемирнова,  по слухам,   умерла  недавно в городе.  Кто-то из её наследников продаёт сегодня,  давно оставленную  «ветхую лачужку», которую  весело  разбирают  новые  хозяева.

Вот куча строительного мусора, приготовленная к вывозу. И лишь несколько годных к употреблению  брёвнышек  лежат в сторонке. На одном из них ... знакомое до боли, кольцо.