Сегодня, по совпадению – в день 68–летия ареста советской гобезопасностью наших с сестрой родителей, фанатичных последователей В.И Ленина и И.В. Сталина, но обвинённых в антисоветской деятельности, - я закончил многодневное чтение труда бывшего замначальника политуправления Советской Армии Дм. Волкогонова "Ленин". За это время переименовал автора в ЛЕНИНОГОНОВА.
Книга не оставляет камня на камне от созданного мировой коммунистической пропагандой образа Ленина как «самого человечного человека (так его назвал Маяковский). Напротив, на протяжении сотен страниц автор показывает «вождя мирового пролетариата» как бесчеловечного монстра, напрочь лишённого и тени гуманности, жалости и сочувствия к людям, не разделяющим платформу партии, которую он считал «пролетарской».
Для того чтобы сделать такой портрет убедительным , автор книги (сам в течение десятилетий поклонявшийся сусальному образу мирового лидера всех трудящихся) привлёк десятки ранее тщательно скрывавшихся властью партийной коммунистической верхушки архивных документов самого Ленина – и о нём. Это производит большое впечатление. Но убедительно прошу не счесть мои слова, которые сейчас напишу, преувеличением и бахвальством: лично мне было достаточно и тех ленинских работ, которые опубликованы в собраниях его сочинений, и тех впечатлений, какие я сам получил и пережил в течение детства, юности и зрелых лет собственной жизни в стране, созданной по ленинским лекалам и ленинскими учениками самых разных рангов, - в том числе и нашими несчастными, воспитанными ленинизмом и от него пострадавшими родителями,- достаточно, чтобы понять: Ленин и его детище - советская власть и страна вовсе не соответствуют тому идеализированному образу, который им приписывают коммунисты.
Хорошо помню, как буквально озарил меня впервые "момент истины". В 1953 году умер Сталин. В это время со мною в комнате на Лермонтовской, в Харькове, жил друг-приятель, студент университетского инъяза - Фима Бейдер, с которым мы вели дружеские и откровенные разговоры. Как раз тогда, вскоре после смерти "Вождя", были обнародованы сведения о развале "дела врачей" - юдофобской сталинской провокации, заключавшейся в аресте в Москве и других городах большой группы врачей, преимущественно евреев, якобы "сознавшихся" в попытках "вредительским лечением" умерщвлять советских вождей и вообще пациентов. В официальном правительственном сообщении ВПЕРВЫЕ за все годы советской власти было сказано, что признание получено от узников советской тюрьмы "методами, запрещёнными советским законодательством". Понять это можно было однозначно: жестокими пытками.
Теперь, вспоминая вместе с Фимой историю московских процессов 1937 и предшествовавших лет, казалось бы, мы должны были понять их нехитрые пружины. Но об этом пока разговоров у нас не возникало. Хорошо помню хлёсткую формулу, которой друг ой выразил одну из многих других порочных черт советского государства: "анкетный подход к человеку". Тут и у меня подбирались сами собой в памяти яркие примеры из жизни нашей семьи. Скажем, папин брат Лёва был женат на Рае - дочери донбасского (кажется, из Горловки?) шахтовладельца и купца. Умный её отец с началом экспроприации по собственной инициативе отдал новым властям и шахту, и магазин, а сам нанялся на работу бухгалтером. Но всё-таки его дети оставались по правилам советской власти "лишенцами" и не имели права учиться в высшей школе как дети "буржуя"... Однако вопреки моральным "предрассудкам" их отец убедил дочь (а, возможно, и сына?) заявить по всей форме об отказе от отца-"эксплуататора". И она была принята в Институт народного образования (бывший университет), окончив его по историко-филологическому факультету. Так насаждалось ленинской властью предательство как норма жизни!
Но я в своих тяжких раздумьях пошёл дальше этого грустного открытия. По всей стране те, кто способен был размышлять, терялись в догадках по поводу "неразрешимого" вопроса: как, каким образом соратники Ленина: Каменев, Зиновьев, Бухарин и другие, неоднократно подвергавшиеся арестам и следствию при лютом, как считалось, царском режиме и демонстрировавшие тогда чудеса стойкости и мужества, попав под следствие к органам "родной советской власти", с готовностью признавались в самых тяжких преступлениях, да ещё и применяя самоуничижительные выражения?!
Мне, однако, из рассказов моей не обременённой идеологическими тормозами тёти Сони, старшей сестры отца, после ареста наших родителей стали известны истории некоторых из нашей родни, побывавших в лапах советского следствия и подвергшихся допросам с пристрастием, однако уцелевших. Другие не уцелели, некоторых даже и расстреляли. И я помню ту вечернюю минуту одиночества, когда в моей голове, как озарение, вспыхнула мысль-догадка: "Террор! Лютый, неограниченный террор! Беспредельные, ничем не ограниченные пытки до полного признания в не совершавшихся преступлениях! Тем более соблазнительные для самооправдания жертвы, что признаний требовали "свои!""
* * *
У наших родителей в Харькове ещё с довоенных лет жила одна из подруг их комсомольской юности Римма (то есть, конечно же, Ривка) Яковлевна Гирш – вдова репрессированного (убитого Советской властью) комсомольского активиста времён гражданской войны Гриши Содина. Интересно, что с нашими папой и мамой она ещё с тех давних пор была знакома поврозь: с мамой (и одной из её сестёр – Гитой, и тоже б. комсомолкой), - по Киеву, с папой – по Донбассу, куда его в 1920 году отправила партия на «трудовой фронт – на Енакиевской металлургический завод. Потом, через много лет, она встретилась с ними в Харькове после их «партийной высылки» туда из Ленинграда по решению сталинского ЦК: Сталин ломал тогда (в середине 30-х гг.) хребет непокорной его диктату тамошней парторганизации, чтобы навсегда устранить своего конкурента Г.Е.Зиновьева. Самых активных коммунистов из Ленинграда разогнали по стране. Так сделали и с родителями. Только лишь они оказались в Харькове, где их мало знали, как грянул обмен партдокументов, и новых партбилетов им уже не выдали, - обвинив в принадлежности к троцкистам и зиновьевцам… Поскольку они и в самом деле участвовали в разных партдискуссиях, и не всегда «правильно» (в чем и сами честно признавались), состряпать обвинения оказалось легко. Так и стали наши родители «оппозиционерами»… Что было объявлено преступлением!
Оппозиционеркой «была» и Римма. Её тоже исключили. Через много десятилетий, над могилой своей подруги - нашей мамы она потом. спустя жизнь, произнесла страстную речь, в которой вспомнила, как в 1937 году, оказавшись с двумя детьми без крова над головой, она пришла с ними, ища приюта, к нашей квартире и как ей открыл Додя (Давид, наш отец) и сказал ей: «Римма, мы не можем вас принять: я сам с минуты на минуту жду ареста…» Это была чистая правда: через 13 лет, на первом же допросе в Харьковском облуправлении МГБ следователь Самарин показал отцу ордер на его арест, выписанный в 1937-м и подшитый в папке: «Видите, с каких пор мы вас ждём?..»
Не знаю, кто приютил тогда Римму с её детьми: Юлей и Лёней, но в предвоенные годы: 1938-й, 39-й, 40-й и вплоть до 1941-го мы у них иногда бывали в удивительном по архитектуре доме коридорного типа на Толкачёвке – улице, которая в конце Пушкинской отходит, среди других подобных, от её правой, «чётной» стороны к востоку – к Журавлёвскому обрыву. Это Юмовская (Буданова), Лермонтовская, Чайковская… ну и Толкачёвка, где возвышался большой, на общем низком фоне, красно-кирпичный дом, не менее чем трёхэтажный – но, возможно, и четырёх… И на каждом этаже – по периметру, вкруговую, по всему квадратному в плане дому, шел сквозной коридор с комнатами… В одной из них и жила Римма с детьми… Она учительствовала – и после войны преподавала математику в 82-й школе на Бассейной. Один из моих оказавшихся в США читателей, Юрий Тарнопольский, в письме ко мне отметил её среди двух-трёх запомнившихся ему учителей.
Римму «чаша» ГУЛАГа, слава Бгу, миновала. Перепугана была арестом своих друзей - наших родителей - смертельно. Уже на финише их пребывания за колючкой, повстречав меня однажды на улице, советовала: «Пишите! Пишите, Пишите – Берии!» (он явно представлялся ей наиболее распорядительным из всех в тогдашнем «ленинском» руководстве). Мы и в самом деле писали усердно – и ему, и другим «вождям», но реально помогли две фигуры второстепенные, типа «шестёрок»: один, сталинский верный подручный попугай в разгромах философских и научных кадров – академик Митин, как мы знали, был маминым (её слова!) «партийным крестником": она в 1919-м, в Житомире, приехав из Киева и будучи влиятельной в Комсомоле, поддержала его желание вступить в партию. Безуспешно мы к нему обращались прежде, но после ХХ съезда он как депутат Верховного Совета понял, что «уже можно»… И его ходатайство ускорило-таки мамино освобождение из неволи. У папы тоже (при нашем участии) объявился заступник: его давний сослуживец Иван Павлович Бойцов – член ЦК КПСС и первый зам председателя Комитета Партийного Контроля при ЦК КПСС – самого Шверника! Римма увиделась и общалась с нашими мамой и папой после их возвращения, присутствовала на похоронах обоих… Я видел в ней родного человека, тем более, что она и внешне была похожа на мою любимую тётю Гиту. Я и Римму называл не иначе как тётей Риммой…
И вот где-то в конце 70-х приехала к нам из Химок в очередной раз Гителе. И однажды Римма, позвонив, рассказала, что хочет познакмоить нашу семью (меня, Гиту, сестру Марленку) с работой, которую пишет. В согласованный день приехала сестра, явилась и Римма, а Гителе жила у нас. Мы сошлись в гостиной, и тётя Римма, явно волнуясь, стала читать своё сочинение.
Его содержание можно передать примерно так. Великий вождь мирового рабочего класса Владимир Ильич Ленин, самый человечный человек, простой, доступный, вежливый с товарищами, развил учение Маркса-Энгельса, привёл трудящихся России к победе Великого Октября, но вскоре заболел и умер. А зловещий и примитивный, но притворившийся его верным учеником коварный Сталин после его смерти извратил и исказил учение вождя, нарушил ленинские нормы партийной жизни, уничтожил ленинский план кооперации в деревне, построил систему концлагерей и сгноил в ней кучу честных борцов-ленинцев…
Мы, четверо взрослых, серьёзных людей (включая и мою жену Инну) молча выслушали эту (как говорил один преподаватель основ марксизма- ленинизма всю эту «ГАЛИМАТНЮ» с постными рожами. Мне было ужасно жаль тётю Римму, старую ленинку. Да и родную тётушку – не меньше. Но я сказал – примерно, так:
- Если бы Сталин просто был извратителем ленинских взглядов и ленинизма, это было бы полбеды. Но истинная беда в том, что он и в самом деле стал продолжателем дела и учения Ленина. Смотрите сами: не Сталин создал первые концлагеря – их инициатором был Ленин. Именно Ленин, под предлогом осуществления диктатуры пролетариата, установил массовый красный террор. Всякое его смягчение он клеймил как «позорные колебания». Основанная им и при нём ЧК творила суд без прения сторон. Так что и «особое совещание» («тройку») создал не Сталин, а Ленин. И так, что ни возьмём в пережитом нами иторическом пути, Сталин – лишь ПРОДОЛЖАТЕЛЬ. Жестокий? Да. Но у кого научился? – У Ленина. Коварный? – Очень. Но пример подал Ленин, которому ничего не стоило нарушить договор, если это «в интересах революции»… А кто оценивал, в интересах её или нет? Только сам Ленин. А поле него? = Сталин. Так ЧТО ЖЕ он «извратил»?
Конечно, я её расстроил. И Гиточку = тоже. Но возразить было нечего…