3. С Богом не забалуешь, иначе Чёрт придет.
Видение-понятие: «А почему ты раньше не верил, а сейчас поверил, -- в своей обычной манере ехидничает мой отчим. – Почему раньше не говорил, а сейчас говоришь!»
«Потому что заговоришь, -- отвечаю, – если Бог захочет. Потому что Бог пришел. У Бога язык огненный».
(Нинка Голицына тут витает).
Заговорили ученики Иисуса после его смерти и воскресения не потому, что очень уж хотели проповедовать. Наоборот, все они, за исключением, бежали бы подальше от этой своей судьбы, как Иона, если бы могли. Пошли они проповедовать после того, как Дух Святой лизнул их своим огненным языком. Иона, напомню, так не хотел становиться пророком, что сел на корабль, чтобы убраться с глаз долой от израильского Бога. Что сделал с Ионой Бог? Шторм поднялся в море и бушевал до тех пор, пока Иоана не покинул корабль. Сразу же шторм прекратился, корабль был спасен, а Иона вышел из брюха кита через три дня и пошел проповедовать. Понял Иона, что сбежать от судьбы, ему Богом предуготованной, не получится.
Когда человек начинает идти против Замысла Бога, то появляется третья (жесткая) Сила, которая так выстраивает судьбу человека, что он сам принимает решение, какое нужно Богу. А после эта самая третья Сила начинает издеваться над принявшим решение: вот, раньше не верил, а теперь поверил, раньше не говорил, а теперь заговорил (заговорил я, когда вышел на публику с моей первой книгой), мол, в определенном смысле, предатель я, поскольку предал Материализм. С точки зрения третьей Силы я предатель, потому что Материализм для неё тоже нечто вроде той же религии, которая только на вере держится.
Лично я в Бога, как все советские люди, не верил, но поверил, когда судьба моя привела меня к открытию в себе небесного мира. Поверил я не сразу и не так, как верят обычно верующие: стал изучать всё, что было тогда доступно, включая жития святых и эзотерику. Подробнее об этом в первой книге. То есть сразу же с уровня Знания стал я (через медитации) вникать в то, что есть на самом деле на Небе и во что верующие просто верят и некоторые, может быть, чувствуют. Вышел я, в результате, на уровень Веры с определенным знанием, поскольку сам, повторю, в медитациях выходил в Небо, где все религиозные эгрегоры расположены, в том числе Христианский. Сам лично христианский Христос показывал мне некоторые нужные для знания небесных возможностей вещи. На мусульманском эгрегоре я не был, только издалека смотрел на него. Нам, русским, для выхода в Небо нужен именно христианский эгрегор, как самый прогрессивный и выше других расположенный. Нужен он только для познания его места в общем строе и перехода к другим вратам, которые, минуя небо эгрегоров, ведут дальше в Космос.
Небо религиозных эгрегоров это самое ближайшее к Земле небо. Поднимают на это Небо адептов от религии, чтобы возвысились они над прочими и со знанием своего религиозного дела и нужным пиететом проповедовали. Ошо Раджниш говорит о своих окнах для каждой религии. Я попал туда не для того, чтобы проповедовать Христианство: религия меня как человека знания не могла привлекать. Вивекананда говорит о двух путях на Востоке: бхакти (любви) и джнани (знание). Если перевести на наш язык, то первые это верующие, а вторые – это знающие. Знающие у нас это эзотерики. Они не ходят в церкви, потому что знают то, чего не знают и знать в принципе не могут верующие: что верят люди в некую в своем роде иллюзию, искусственно сотворенную Богом. Во втором Посвящении я стою с Христом в темном помещении на коленях перед окном, в котором ярчайший Свет, и думаю, почему мы с Христом оба на коленях и Христос темный. Лишь во втором посвящении человек узнаёт, что всё это, во что он верил, это, если помягче выразиться, довольно относительно. Одним словом, во Тьме живет человек Веры.
Не верил, а поверил, не говорил, а заговорил, иронизирует надо мной в видении, если условно, тот, кто ведает всеми этими делами в сфере Веры. В принципе, любой поверит, если ему покажут что-то иноматериальное на земном плане и докажут, как доказывали мне, показывая это со стороны, что верят люди в то, чего нет, легко, потому что то, чего нет, в их глазах ничем не отличается от того, что есть. Открытыми глазами я смотрел на улице на переходе через дорогу на людей и видел что-то, что в следующее мгновение исчезало. Подробнее я об этом рассказывал выше. То же самое в отношении всей нашей чувственной жизни. В рассказе «Солнечный удар» (выше) человек встречает на пароходе женщину и безумеет от влечения к ней. Проводит с ней восхитительную ночь в гостинице, и она исчезает, сказав, что никогда с ней такого не было и больше не будет. Им обоим было дано свыше почувствовать, каким в принципе могло бы стать людское счастье, если это надо было бы Высшим. Даётся людям счастье через чувства лишь иногда, чтобы в конце концов человек смог понять, что счастье это несколько искусственно.
Технология, как я это вижу, такова, что человеку предписывается пожертвовать тем, что только относительно существует: относительны все наши земные желания, относительно Эго, в котором всё личное достоинство человека. Лишь тогда, когда пожертвует человек всем этим, начнет проявляться в нем настоящее божественное. «Попробуй расскажи, что оно собой представляет – это твое настоящее божественное – с чем и как его есть, – говорит мне Чёрт. – Вот мое божественное (его – чёртово). Стоит очередь у прилавка. Миловидная продавщица одета, как на картинке, со всеми внимательна, для каждого у неё есть приятное слово. Человек отходит с покупкой и потеплевшим сердцем». Да, о моем божественном трудно рассказать: оно не так приятно, как чертово божественное. Человеку понятно чертово божественное, потому что от него ему тепло на сердце. А от настоящего божественного сердце, наоборот, смущается: противится оно настоящему божественному так, что вопиет от него, если совсем близко оно подступает. Верит человек своему сердцу: не знает он, что его сердце на пару с Эго сориентировано на приятие лести. До автоматизма и абсурда доведен этот чертов принцип общения у американцев.
Наш юморист Михаил Задорнов, рассказывая об этом, говорит, как на стандартную улыбку и стандартный вопрос служащего отеля «Как вам в нашем отеле?» ответил: «Ужасно». Всем известно, что американцы в общении, как бы ни было у них в действительности, отвечают на вопрос «Как поживаете?»: «Прекрасно (файн)». Нестандартный ответ ставит служащего в тупик. В его голове, сколько он ни ищет, нет ответа на подобную реакцию.
Запрограммированность человека на стандартные вопросы и ответы, что я квалифицирую как узаконенное лицемерие, доведена у американца до такого совершенства, что неизбежно обнаруживается омертвелость того, что должно быть живым. Американский таможенник не знает, что такое веник для парной. Рассказывает об этом Михаил Задорнов, который называет американцев несколько с иронией тупыми. Когда говорится что-то с иронией, тогда есть возможность, как у еврея, думать, что это несерьезно, мол, настоящие тупые не скажут о себе ничего подобного. Таможеннику понятно было бы, если бы юморист вез с собой за границу наркотики или что-то другое, что есть в перечне запрещенных товаров. Веника в перечне нет. Трудности у юмориста с провозом веника возникают такие, что пробка образуется. Зависла программа в таможеннике.
Божественное настоящее, в смысле новизны, очень похоже на этот березовый веник юмориста, на который таможенник смотрит как баран на новые ворота. Таможенник задает стандартный вопрос «Наркотики есть?» А юморист опять отвечает нестандартно: «А вам кто-нибудь хоть раз ответил утвердительно?!» Прав юморист, его логика справедлива. Но прав и таможенник по-своему. Он несет службу, которая такие вопросы предусматривает. Юморист в этом случае очень похож на Чёрта, который научил американца своим омертвляющим живое ценностям, а потом начинает над ним потешаться.
Однако в советские времена американский способ общения по принятому стандарту наши другие юмористы приводили как образец в ответ на презрительное отношение к покупателю советских продавщиц. Что же лучше? Чертово лицемерие или правда на лице продавщицы? Чье божественное приятнее человеку, чертово или настоящее? Лицемерие или Правда?