4 января 1926 года постановлением Президиума Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (ВЦИК) был образован Дальневосточный край (ДВК), простирающийся на огромной территории Дальнего Востока от Забайкалья до Сахалина и от Владивостока до Чукотки. Дальневосточный край состоял из девяти округов: Читинского, Сретенского, Зейского, Амурского, Хабаровского, Владивостокского, Николаевского, Сахалинского, Камчатского. Каждый округ разделялся на районы. В этот год и начал свой отсчет район, который расположен по берегам крупного притока реки Амур в нижнем его течении – реки Амгуни.
В год образования район назывался Кербинским, и входил в состав Николаевского округа. В последующие годы название района, его границы неоднократно изменялись. С 1939 года район стал называться районом имени Полины Осипенко. Но датой образования района считается 4 января 1926 года. В то время Кербинский район включал в себя верхнее и среднее Приамгунье. В верхнем течении Амгуни граница района проходила по восточному склону Буреинского хребта восточнее села Баджал (ныне там проходит трасса Байкало-Амурской железнодорожной магистрали). В низовьях Амгуни граница проходила у поселка Чупино, немного не доходя до села Удинска. На севере в район входила часть Тугуро-Чумиканского района, и на юге – территория бассейнов всех рек, впадающих в Амгунь и Чукчагирское озеро.
Обширное Приамгунье, занимающее около 50 тысяч квадратных километров, представляло собой глухую тайгу с малочисленными населенными пунктами и стойбищами коренных жителей. В год образования района в 1926 году проводилась первая Всесоюзная перепись населения. В районе тогда проживало немногим более двух тысяч человек. В годы гражданской войны население нижнего Амура, города Николаевска и нашего Приамгунья вынуждено эвакуировалось в Амурскую область, по дороге, которая называлась «Колесуха». В Приамгунье остались жить коренное население, китайские и корейские рабочие золотых приисков и многосемейные русские, украинцы, осетины, татары.
Самым крупным населенным пунктом района было село Керби, в нем проживало тогда 396 жителей, вторым по численности – село Веселая Горка (238 жителей). По сто и менее жителей насчитывали приисковые поселки Николоегоровский, Весенний, Еленинский, Гонгрен, Ясный, Попутный, Петропавловский, Ельцовский, Васильевский, Утесный, Медвежий, Клеопатроольгинский, Георгиевский, Иннокентьевский, Арсениеалександровский, Халаевский. По несколько семей проживало в Малышевске, Владимировке, Гакцинке, Дзадаве, Гуге, Шелудякове, Балде, Михайлицине, Чупине, Перекате, Половинке. В национальном селе Каменка проживало 35 жителей. По берегам Амгуни, крупным её притокам, Чукчагинскому озеру располагались стойбища коренных народов Приамгунья – негидальцев, эвенков, якутов, нанайцев.
В год образования на территории Кербинского района было шесть сельских Советов: Кербинский, Веселогорский, Буруканский, Каменский, Демьяночуринский и Имскокрасноярский. Территория района, расположенная в верхнем течении Амгуни и её притокам, а также Чукчагирское озеро, входили в состав Каменского сельского Совета, а территория ниже Каменки и до Дзадзаево – в Кербинский сельский Совет. Территория от Гуги до Михайлицыно входила в состав Демьяночуринского, а ниже – Имскокрасноярского сельских Советов. Приисковые поселки современного Кербинского прииска входили в состав Веселогорского сельского Совета, а территория южной части Тугуро-Чумиканского района в Буруканский сельский Совет.
В 1934 году в связи с образованием Нижнеамурской области вместо Николаевского округа границы Кербинского района были изменены. Территория Буруканского сельского Совета была передана Тугуро-Чумиканскому району, а Демьяночуринского и Имскокрасноярского сельских Советов – Нижнеамурскому району. Граница района по Амгуни в нижнем течении проходила восточнее села Демьяновка.
В 1963 году был ликвидирован Тахтинский район. К району имени Полины Осипенко присоединили территории Херпучинского, Князевского и Удинского сельских Советов. Восточная граница района по нижнему течению Амгуни существует и поныне. В 1965 году территория Дукинского сельского Совета из Кербинского района передана в Комсомольский (ныне Солнечный) район.
В настоящее время ни один из бывших сельских Советов не сохранил прежнее название. Кербинский был переименован в сельсовет Полины Осипенко, Веселогорский стал называться Бриаканским, Каменский – Владимировским. К Удинскому сельскому Совету присоединили территории Демьяночуринского и Имскокрасноярского сельсоветов. В 1966 году из Херпучинского сельсовета выделился Октябрьский, а в 1979 году Князевский сельский Совет был ликвидирован, и его территория вошла в Херпучинский сельсовет. Во Владимировский сельсовет вошли территории ликвидированных Гугинского и Малышевского сельских Советов.
Ныне, как в год образование, район имеет шесть сельских административных образований: Бриаканское, Владимировское, имени Полины Осипенко, Октябрьское, Удинское, Херпучинское.
Естественно, и до образования Кербинского района на этой территории жили люди. В далеком прошлом по берегам таежной Амгуни и её притокам веками жили предки местного населения – негидальцев, эвенков, нивхов, нанайцев. Более трех столетий назад русские землепроходцы появились на Амуре. В 1665 году был основан Албазинский городок на Амуре. Позднее этот городок стал центром Приамурья. Албазинские воеводы неоднократно посылали свои казачьи отряды для сбора ясака с буреинских, амгуньских, тугурских тунгусов. Казачьи отряды не только занимались сбором ясака (налоговых платежей), но и строили зимовья и остроги для закрепления этих земель за Россией. В 1683 году русское подданство приняли все тунгусы, обитающие по Бурее и населяющие берега верхней и средней Амгуни и междуречье Амгуни и Амура. Так впервые земли Приамгунья официально вошли в состав России. Следует заметить, что коренные жители Приамгунья не под силой оружия приняли русское подданство, а сделали это добровольно. От негидальских родов в Удской острог явилась делегация и высказала свою просьбу о добровольном переходе в русское подданство. Эта просьба была вызвана притеснением и бесчинством маньчжурских чиновников, приезжающих к ним за сбором ясака. Тогда же предки нынешних негидальцев и эвенков приняли православную веру, были крещены, и им дали новые фамилии: Ивановы, Яковлевы, Семеновы, Спиридоновы, Трофимовы, Соловьевы, Назаровы.
Через две сотни лет в этих местах нашли месторождения золота. И после того, как была отменена царская монополия на добычу драгоценного металла, в эти края хлынули желающие обогатиться. Первым золотопромышленником Приамгунья был благовещенский купец Харлампий Петрович Тетюков. В 1870 году он начал добывать золото в низовьях Амгуни; в 8 км от современного села Херпучи Тетюков основал первый Спано-Дмитрие-Харлампиевский прииск, который явился началом промышленной золотодобычи в районе. В последующие годы он открывает еще группу приисков. Первый золотопромышленник преуспевает, берет только сливки – самое богатое золото, полученные горные отводы со средним и низким содержанием золота не разрабатывает. На херпучинской группе приисков, кроме Тетюкова, имели горные отводы и вели добычу золота и другие золотопромышленники: представители столичной дворянской знати. Среди них были княгиня Суворова-Рымникская (родственница полководца Суворова), барок Беренгейм.
Первым золотопромышленником на кербинской группе приисков следует считать крупного владельца золотых приисков «Верхнеамурской компании» Андрея Васильевича Каншина, который летом 1876 года заявил на свое имя золотоносные площади в долинах речек Сивак и Верхние Сулаки. На этих площадях появились первые прииски, названные Попутным, Встречным, Подгорным, где в 1877 году началась золотодобыча – на 7 лет позднее, чем в Херпучах. Однако бездорожье, значительное удаление первых приисков от судоходных рек заставили Каншина просить у генерал-губернатора Восточной Сибири отсрочки до 1879 года для завоза рабочих, продуктов для них, инструментов. Из-за тяжелых местных условий в конце 70-х XIX века золота здесь добывали мало.
Этим воспользовался нерческий купец М.Д.Бутин, он с братом имел торговую фирму, которая сначала взяла в свои руки экономику Забайкалья, а затем стала проникать в соседнее Приамгунье. Они получают десять горных отводов в долине речки Сулаки и по реке Ниману, окружают прииски Каншина своими, успешно разворачивают дело, получая огромные доходы, желая вытеснить конкурента. Задуманное братьями Бутиными удалось. Только на самом богатом Трехсвятительном прииске они добыли 440 кг золота. Каншин был вынужден подписать с ними договор и передать свои прииски им в аренду. Так Бутины становятся первыми крупными золотопромышленниками Приамгунья, владея 16 приисками.
До развития золотодобывающей промышленности в Приамгунье никаких дорог не было. Местные жители между стойбищами сообщались, используя реки и охотничьи тропы. Средствами передвижения служили легкие лодки – берестяные оморочки и баты, выдолбленные из больших сухих деревьев. Так же использовался олений и собачий транспорт.
Для начала работ по добыче золота надо было иметь пути сообщения, чтобы завести рабочую силу, лошадей, продукты питания, рабочий инвентарь, строительные материалы. Более разворотливым оказался все то же Бутин. Он снарядил своеобразную флотилию из своих пароходов во главе с флагманом – мелкосидящим пароходиком «Купец», и отправил по Амуру и Амгуни. Флотилия дошла до современного райцентра. Реки Нилан и Керби оказались несудоходными. Здесь флотилия разгрузилась, и рабочие приступили к сооружению складов, жилого барака, конюшни. Так появилась Бутинская резиденция – будущее село Керби. А за 9 лет до этого появилась и Тетюковская резиденция – будущее село Оглонги. Но если потом эти названия остались только в памяти народной и в архивах, то название Тетюковская протока, впадающая в Амгунь, есть на всех географических картах тех мест.
От резиденции к бутинским приискам грузы доставлялись летом вьючно на лошадях по тропам, проходящим через мари, перелески, тайгу, а зимой их перевозили на лошадях по реке Керби. С появлением новых золотопромышленников рядом с Бутинской стали строиться резиденции компании Ельцова и Левашова, Амгуньской и других. Будущий районный центр стал называться Кербинской резиденцией. В навигацию сюда завозились на пароходах и баржах все необходимые грузы для приисков. Бутинский зимний путь по реке Керби не обеспечивал нужды перевозок. Труднопроходимые вьючные тропы в летний период также сдерживали размах нарастающей золотодобычи. Настала необходимость постройки колесной грунтовой дороги, соединяющей Кербинскую резиденцию с приисками.
В первый раз дорогу проложили по левобережью реки Семи. Она была хороша зимой, но из-за многочисленных марей по ней нельзя было ездить летом, особенно в период сильных дождей. Поэтому решено было строить дорогу несколько севернее, по более возвышенной и гористой местности. Дорогая строилась в 1892-1893 годах на средства Амгуньской компании и компании Ельцова и Левашова, обошлась в 60 тысяч рублей. Но сделали её неумело, и настилы через мари и мосты быстро вышли из строя. В 1898 году Амгуньская компания провела капитальный ремонт, и дорога стала называться Кербинской. Тогда же провели связь от села Керби до приисков. От прииска до прииска колесные дороги строились за счет средств золотопромышленников. С их постройкой грузы до Веселого, Гонгрена, Главного Стана, Веселой Горки стали перевозиться на конях и быках.
Главное тягловой силой тогда была лошадь, поэтому в селе Керби построили большие конные дворы. Амгуньская компания держала здесь 400 лошадей, компания Ельцова и Левашова – 55. От 30 до 60 лошадей было у местных кербинских купцов и подрядчиков Халикова, Ахтамова, Кирикова, Забирова и других. Перевозка грузов на прииски была выгодным делом и приносила купцам барыши наряду с торговлей.
Доставка людей, продуктов питания, рабочего инвентаря, горной техники из Сибири, Забайкалья, г.Благовещенска водным путем занимала много времени и требовала больших затрат. Поэтому золотопромышленники решили начать изыскательские работы и проложить колесную дорогу от кербинских приисков до Амурской области и соединить кербинскую дорогу с амурской. В 1911 году начались изыскания. Дорога должна было проходить от Кербинской резиденции золотопромышленников через Веселую Горку, Главный Стан, Гонгрен, затем по левобережью Керби на ниманские прииски, и далее через хребет Эзоп к Экимчану на реке Селемдже.
Новая «колесуха» стоила огромных затрат. К тому же в это время золотодобыча на кербинских приисках стала сокращаться, и у золотопромышленников свободных денежных средств для её строительства было недостаточно. Выручили главные акционеры Амгуньской компании, в которой из 100 паев 87 принадлежали петербургской знати и царедворцам. Главная контора этой компании находилась в столице России – Петербурге. Столичным акционерам удалось склонить правительство России на выделение средств, и в 1914 году началось строительство этой дороги. Строили её в основном каторжане. Как нынешняя Байкало-Амурская железнодорожная магистраль, так и кербинская «колесуха» оценивалась как стратегические дороги. Строительство «колесухи» закончили военнопленные к октябрьскому перевороту 1917 года.
Новая «колесуха» хорошо послужила населению нижнего Амура и Приамгунья, бывшим жителям образованной в 1914 году Сахалинской области, когда по этой дороге горя и страданий прошли тысячи беженцев из Николаевска-на-Амуре и части Красной Армии в Экимчан Амурской области. Затем её забросили, и ныне она заросла тайгой, мосты сгнили, насыпи размыло дождями. Не используется и проходящая возле «колесухи» телефонно-телеграфная линия связи, соединявшая райцентр с Экимчаном Амурской области.
В период «золотой лихорадки» прибыль золотопромышленников составляла от 400 до 500%. Они строили для себя роскошные дома, нанимали многочисленную прислугу, устраивали званые обеды и банкеты, на которых гремела музыка, рекой лилось шампанское. Так жили хозяева золотых приисков.
А те, кто своим трудом обеспечивал золотопромышленникам баснословные прибыли, жили в нужде и бесправии. Условия труда и жизни простых золотодобытчиков были ужасные. В поисках лучшей доли шли на прииск крестьяне, бывшие ссыльные, каторжане и попавшие в тиски жесткой эксплуатации. Трудовой народ терпел насилие, самодурство и бесчинство администрации. Кабальный вербовочный договор, регулировавший взаимоотношения рабочих и золотопромышленников, лишал трудящихся самых элементарных прав. Подписывая такой договор, рабочие предоставляли владельцам приисков широкое право лишать себя и членов семьи куска хлеба за малейший проступок, непокорность, в случае болезни и временной нетрудоспособности. Кабальная зависимость усугублялась тем, что лавка с товарами и продуктами питания, инструменты, жилые бараки, золотоносные участки – все являлось собственностью золотодобытчиков. Кроме хозяйской лавки, рабочему негде было купить необходимое для жизни. Цены в ней были очень высокими, так как золотопромышленники старались получить больше прибыли, вопросы же улучшения жизни рабочих их не интересовали.
Вербовочный договор устанавливал изнурительный 15-16 часовой рабочий день. В нем указывалось, что в летний сезон золотодобычи (с мая до сентября) рабочий день начинается в 5 утра и заканчивается в 8 часов вечера. В остальное время года рабочий день длится 12 часов. Обычно выходным считался один день в месяц, приуроченный к церковным праздникам.
Работа приискателей была адски тяжелой. Повсюду применялся исключительно физический труд. Вскрывались торфа, рылись шурфы, добывался золотоносный песок вручную кайлом и лопатой. Зимой золотоносный пласт оттаивался пожогами и кострами. Заработная плата рабочих составляла от 10 до 40 рублей в месяц. Служащие получали от 50 до 100 рублей, управляющий компанией – до 3000 рублей. Рабочие жили в бараках и казармах, размещались на двух-трехъярусных нарах. Жили скученно, без коммунальных удобств, медицинской помощи.
Первые прииски, а их в расцвет «золотой лихорадки» конца XIX и начала XX веков в Приамгунье насчитывалось больше 80, представляли из себя несколько казарм и бараков со складскими и подсобными помещениями рядом с участками золотодобычи. В начале периода «золотой лихорадки» в Приамгунье на приисках не было женщин вообще, и лишь через несколько лет они стали появляться на приисках.
Беспросветная нужда, тяжелые условия труда и быта толкали рабочих глушить свое горе в винном угаре. Пьянство рабочих давало хозяевам возможность получать дополнительные прибыли на торговле водкой и спиртом. Неслучайно ряд приисковых сел имели веселые названия – Веселая Горка стала самым злачным местом в Приамгунье. В 1910 году там официально было зарегистрировано 14 кабаков и 8 опиекурилен. Не уступал Веселой Горке и прииск Веселый – там было 6 кабаков.
После тяжелого труда рабочие возвращались на короткий отдых в казармы и бараки. В них в тесноте ютились семейные, их дети, старики, холостая молодежь. Здесь же лежали и больные. Отдельных кухонь и сушилок не было. Мокрую одежду, обувь, постиранное белье развешивали по бараку, которое, просыхая, распространяло смрад и зловоние. Пролежав в тесноте и смраде на сплошных нарах, не отдохнув, рабочие поднимались и вновь приступали в работе.
Не лучше жилось и коренным жителям Приагунья. Золотопромышленники и торговцы спаивали эвенков и негидальцев, за бесценок скупаю у них дорогие меха. Их эксплуатировали на перевозках приисковых грузов на отдаленные участки, им сбывали залежалые и некачественные товары по высоким ценам.
Более подробные сведения об истории возникновения поселков будущих Кербинского и Херпучинского приисков история не сохранила. Известны лишь некоторые данные о добыче золота в этих краях. В период с 1871 по 1900 год по херпучинской группе приисков добыто золота по приблизительным подсчетам 3367 кг, по долине реки Кайгачан – 624 кг. Есть приблизительные данные о добыче золота в кербинской группе приисков. 1907 г. – 1869 кг, в 1914 г. – 471, в 1915 г. – 477 кг, в 1916 г. – 363 кг.
В период гражданской войны количество жителей в районе снизилось, потом стабилизировалось, и новая волна заселения началась, когда было принято решение развивать государственную добычу золота на приисках. Как известно, по переписи 1926 года в районе проживало примерно 2,5 тысячи человек. Для хозяйственного освоения района необходимо было завозить рабочую силу. Приток населения в Приамурье носил в основном принудительный характер. Район с конца двадцатых и до 1950 года стал местом ссылки и проживания репрессированных граждан России, Украины, Белоруссии. Первое принудительное заселение Приамгунья началось в 1929 году. Тогда безработных и не имеющих определенного места жительства, перемещающихся с места на место, по народному определению «скачков», арестовывали и направляли на работу в золотодобывающую промышленность Приамгунья.
С 1930 по 1939 год район заселялся спецпереселенцами. Это раскулаченные при проведении коллективизации сельского хозяйства крестьяне, которые были принудительно высланы из своих деревень, сел, и переселены в отдаленное Приамгунье. В 1930 году на Кербинские прииски завозят спецпереселенцев из Поволжья, Татарстана, Башкирии. В 1931 году прибыли спецпереселенцы из Белоруссии, с Сахалина, в 1933 году – из Приморья и южных районов Хабаровского края. Среди них была семья моей матери, Пастернак. Вот что написал в своих воспоминаниях один из членов семьи, Пастернак Виктор Степанович, ставший через много лет председателем Хабаровского крайисполкома, заведующим отделом ЦК КПСС, первым секретарем Хабаровского крайкома партии:
«Вот что записано в автобиографии моего отца: «В феврале 1929 года с работы председателя сельского Совета перевели на работу заместителем заведующего агентством межрайонной конторы «Союзхлеб» в том же районе». Это значит, что он жил не дома, а мама ждала еще одного ребенка – Петю, который родился в июле 1929 года. Из некоторых воспоминаний мамы мне запомнилось, что отец ушел из села, потому что не мог спокойно смотреть, как деревенские лодыри и пьянчужки вместе с прибывшими в село большевиками раскулачивают, а попросту грабят своих односельчан!.
Мне рассказала Шура (Прим. – старшая сестра Виктора, моя мать) из своих воспоминаний: «Когда началось раскулачивание, по селу ходили какие-то группы людей. Среди них были и наши односельчане. Они, как правило, были полупьяные. Именно они показывали, у кого могут быть запасы зерна, и у этих семей отбирали все. Мужчин забирали и увозили куда-то в другие места. Молодежь и подростки разбегались и прятались в лесу.»
Производимый разбой (а иначе это не назовешь, потому что отобранные вещи тут же забирали себе сельские лодыри-пьянчужки) вызывал возмущение и озлобление, особенно у молодежи. Разворачивалось одобряемое местными властями раскулачивание без разбору, разгорался и пожар ненависти у безвинно пострадавших людей.
На подлежащих раскулачиванию составлялись списки. Отец видел, что там значились в основном беззащитные середняки. Отец увидел в списке и фамилию Половинко. Старший сын Половинко собирался в скором времени жениться на сестре отца, поэтому он сообщил им о грозящей беде, чтобы они успели спрятать семенное зерно. Но младший брат Половинко, спасая свою «шкуру», выдал моего отца, и ему срочно пришлось уходить из села и из района.
Вот так объясняется короткая запись в автобиографии моего отца: «С мая 1932 года сопровождал из Читинской области эшелон лошадей в должности начальника эшелона на Дальний Восток, где и остался работать в Хабаровске заведующим межрайонной конной базой».
Наша семья (прадед, бабушка с двумя моими тетками, уже девицами, и мама с четырьмя детьми: старшей Шуре – 9 лет, Лизе – 7 лет, Пете 3 года и мне – 1 год), всего 9 человек, остались в селе Бирия. Её не намечали к раскулачиванию, но в отместку отцу всю нашу семью вышвырнули на улицу. Дом, скот, все постройки и все остальное, включая вещи, отобрали. До зимы нашу семью по частям приютили родственники и знакомые. Зимой отец тайно, ночью, приехал и на санях, вывез нас с мамой на железнодорожную станцию, а там поездом – в Хабаровск.
О том времени, когда мы жили в Хабаровске, мама всегда отзывалась хорошо. Отцу нравилась работа, он регулярно получал зарплату, её хватало на питание и на покупку самых нужных вещей. Беда пришла нежданно-негаданно: отца вдруг арестовали. Потом уже маме стало известно, что отца совершенно случайно в городе встретил тот самый младший Половинко, который выдал его еще в с. Бирия. Он написал донос в НКВД, что тот якобы скрывающийся сын кулака (хотя у моего отца отец погиб на германском фронте еще в 1914 году). Этого было достаточно, чтобы отца арестовали, а потом выслали как сына кулака на Север.
Нашу семью погрузили в трюм речной баржи. «Спецпереселенцев» на ней было столько, сколько смогли натолкать в трюм и на палубу. Долго мы плыли вниз по Амуру, а затем по его северному притоку Амгуни вверх до села Керби (с 1938 года после того, как в этом районе аварийно на болотах приземлился самолет «Родина» после беспосадочного перелета Москва - Дальний Восток под управлением трех летчиц-героинь Гризодубовой, Осипенко и Расковой, село и район переименовали в честь одной из них и назвали имени Полины Осипенко). Затем перевезли еще дальше на север, в глубь тайги, на золотодобывающий прииск «Весенний» (это около 100 км от Керби).
В автобиографии моего отца появляется новая запись: «С ноября 1933 года работаю в системе «Союззолото» на приисках в Нижне-Амурской области в Кербинском районе». О том, каким было существование в этих поселках, и пойдет разговор дальше.
Обратите внимание на начало только что приведенной записи из автобиографии отца: «с ноября 1933 года»… Это – начало зимы. А на Севере – это уже зима. Навигация на реке Амгуни закрывается в середине октября. Вот в это время и завезли на прииски сотни семей «спецпереселенцев». Жилье для них никто не готовил, его просто нет. Нет у них и никаких запасов продуктов на зиму (хотя бы картошки и капусты). Представляете положение этих семей, в каждой из которых по нескольку малолетних детей… Родителям срочно пришлось копать землянки, в них и зимовали, За те вещички, что смогли взять с собой, выменивали картошку, капусту. Чтобы не умереть с голоду, надо было срочно начинать «мыть золото». Зимой на Севере – это ужасно тяжелый труд. Глубоко в землю (метра на 3-4) роется шурф (яма, там находится золотоносная порода), породу ведрами с помощью веревки поднимают на поверхность и несут к ключу (ключ – это маленький незамерзающий зимой ручеек), и там в лотке промывают породу до тех пор, пока с лотке не останутся только золотые песчинки (лоток – это выдолбленное деревянное корытце). Все эти работы человек выполняет, стоя почти по колено в ледяной воде.
Помимо этого зимой мужчины заготавливали лес для строительства жилых бараков. Перебившись зиму, люди летом, с темна до темна, строили бараки и со следующей зимы жили уже в них. В бараках на всю их длину – общий коридор, по обе стороны которого находились комнаты, в стенки были сделаны просто из досок. В одном большой комнате жило по две-три семьи. Они отгораживались друг от друга матерчатыми занавесками. Горе и тяжести, которые пришлось пережить ранее совсем незнакомым людям разных национальностей, сосланных с разных мест необъятной России, сдружили и сроднили их. Те, кто жил в одном бараке, стали как родственники. И потом прошло много лет, мы жили уже в разных поселках, но когда встречались или кто-нибудь приходил в гости, то встречались как близкие родственники. Иногда я спрашивал маму, кто это? Она отвечала: «Да жили мы, сынок, в одном бараке на Весеннем». И этого было достаточно, чтобы понять, почему с такой теплотой принимает мама этих людей.
Из тех, кто жил с нами в одном бараке, я помню немногих. Но некоторых очень хорошо, потому что у нас (у родителей и детей) навсегда сохранились к ним очень теплые чувства. Одним из них был Анатолий Карпович Пиатрович, ставший проректором Хабаровского медицинского института по науке, доктором медицинских наук, профессором, первым в Хабаровском крае членом-корреспондентом Академии медицинских наук СССР. Толя был старше меня на 6 лет, он учился в одном классе с моей сестрой Лизой. Когда он на отлично закончил десятый класс, я закончил только пятый. Мы встретились вновь, когда я стал студентом. Мы всегда встречались с радостью, но никогда вслух не вспоминали те «черные» дни. Еще нашими родителями молчаливо было наложено какое-то «табу» на эту тему, она, как бы переживали какую-то вину перед нами, их детьми, за те несчастья, которые выпали на нашу долю. Но мы хорошо понимали, что они совершенно незаслуженно пострадали и ни в чем перед нами не виноваты.
Еще как-то еще маленьким я вспомнил, что папа мне сделал хорошую балалайку, и я любил на ней играть. Мама с грустью уточнила, что эта «балалайка» был вытесана топором из дощечки, отколотой от чурки дров. Вот на этой «балалайке я «наигрывал» и распевал известную уже тогда мне песенку «Ты подгона, ты подгорна, широкая улица, по тебе никто не ходит, только мокра курица». Я вспомнил это, когда мне было лет пять и мы жили уже на другом прииске – Веселый. Это слышал наш сосед Тарас Калинович Колос – умелец, «золотые» руки. Он сделал мне настоящую балалайку, на которой я действительно научился играть и играл долгие годы (пока не отрубил в девятом классе большой палец на левой руке).
Думается, начальство прииска заметило у моего отца определенные организаторские способности, потому что через год (в 1934 году) ему поручили организовать и возглавить сельскохозяйственную артель. В тех сложнейших северных условиях надо было создать такое подсобное хозяйство, которые выращивало бы для работников приисков картофель, овощи, да и молоко нужно детям. Так в 1935 году мы переехали на другой прииск, который назывался Веселый. После того, как на прииск завезли спецпереселенцев, его называли поселок. Весной того же годы там приступили к первым посевным работам. В 1935 году на прииск Веселый переехала и вся наша семья.
Коротко расскажу, как рождались многие названия населенных пунктов и некоторых приметных мест в тех краях. Все, как правило, связано было с каким-нибудь памятными событиями для приисков. Начали в новом ключе мыть золото весной и попадали на богатую золотоносную породу. Создавали там небольшое поселение. Увидели, что там имелись большие запасы золотоносной породы, создавали поселок побольше, и называли его прииск (от слова приискали дополнительно) Весенний. Другой прииск в том же ключе называли Золотой Ключ. Золотопромышленник решил, например, приобрести и установить на прииске паровой котел. Сначала этот котел до поселка Керби везли по реке Амгунь на барже (их там называли «халка», они строились из толстых досок, были небольшого тоннажа и плоскодонными, мелкосидящими суденышками, что требовалось для рек с мелководными перекатами. Халки перемещались на буксире небольшими катерами). От поселка Керби котел везли на специальных телегах, в которые запрягали волов (быков) или лошадей. На крутых подъемах лошадям или волам помогали люди. Устанавливались рубежи на трассе и сроки прибытия в каждую намеченную точку. Если намеченные сроки выдерживалась, хозяин выставлял «бурлакам» угощение с обильной выпивкой и конфетами. Так, например, возник поселок Веселая Горка (уж больно она запомнилась старателям обильным и шумным весельем). Здесь, со временем, образовался большой поселок, построили двухэтажную школу. Была и Сладкая Горка – действительно горка по дороге на наш прииск Веселый. Хозяин прииска всем роздал по многу конфет, когда сюда привезли котел.
Прииск, где нашей семье довелось жить десять лет, назывался, как я уже сказал, Веселый. Раньше, в царские времена, его так называли, видимо, вполне обоснованное: там жили богатые люди, что подтверждалось сохранившимися еще несколькими деревянные домами. Дама были построены хорошими мастерами с резными наличниками, из добротных лиственничных бревен. Дома почти по окна уже «вросли» в землю, но в них расселили много семей «спецпереселенцев». Больше всего меня поразило, конечно же, кладбище. Деревенские мальчишки с малых лет не боялись ходить в лес и поздно вечером возвращались. Но вот у кладбища мне всегда было страшновато. Ночью за десять лет я там не был ни разу.
О богатстве бывшего владельца прииска золотопромышленника Ельцовского старожила рассказывали тогда много захватывающих историй. Но я по малолетству своему ничего не запомнил. Знаю только, что на него работали в основном китайцы. Были у них и огороды, их можно было назвать даже небольшими (гектаров по пять-шесть) полями. Вот на этих полях или огородах и решили организовать сельскохозяйственную артель. Всего на прииске, который стал называться поселком, было не больше десятка домов. В каждом из них жило по три-четыре семьи.
Наше новоселье мне запомнилось тем, что у нас, по сравнению с бараком, появились настоящие «хоромы» - большая, на два окна, отдельная комната. Матерчатая занавеска перегораживала комнату. Получалась «кухня» с кирпичной плитой и «столовая-спальня». Там помещались обеденный стол и стол для занятий, две кровати, кушетка, этажерка для книг. Но этого для всех не хватало. Шура и Лиза спали на полу. Летом старшие дети спали на чердаке дома и в бывшей кассе управления прииска, которое располагалось в соседней с нашей комнате (вход в нашу комнату был из конторы управления – раньше прииска, а теперь сельхозартели).»
Вот таким образом заселяли наш район, так жили первые спецпереселенцы.
Второй путь заселения Приамгунья – это привлечение населения России на переезд в наш район по договорам найма рабочей силы. В народе их звали вербованные. Также в район приезжали люди по собственному желанию, по направлению на работу после окончания учебных заведений. Как правило, это были учителя и медицинские работники. Но привлекали в работе в районе и работников других специальностей.
Именно так и появились в нашем поселке семья радиста и учительницы, о которых мы с теплотой вспоминаем долгие годы. Вот что написал о переселении в Херпучи Виктор Тимофеевич Глотов:
«Наш приезд на прииск я помню смутно, хотя отдельные эпизоды вижу четко и ясно. А было мне в ту пору, летом 1938 года, всего 4 годика.
До этого мы жили в Хабаровске. Я, моя сестра Людмила, мама, папа. Помню, что жили во дворе школы, где работала мама, в небольшом домике. Во дворе лежал штабель бревен, на котором и в котором мы играли. В нескольких шагах проходила центральная улица им. Карла Маркса, поэтому и дома там стояли видные, высокие. Как-то смотрел, сидя у папы на плечах, прохождение по этой улице большой демонстрации с флагами, какими-то моделями в руках, и помню громкие звуки духового оркестра.
Папа тогда работал радистом на радиостанции треста «Приморзолото», и в 1938 году ему было предложено занять освободившуюся вакансию в далеком прииске Херпучи. Связь на дальнее расстояние в те далекие годы осуществлялось в основном с помощью радиостанций. Телефонная сеть тогда еще не было достаточно мощной и разветвленной.
Итак, судьбе было угодно направить моих родителей на работу в этот далекий таежный поселок. С тех пор жизнь так или иначе возвращает меня к этому месту, на этот прииск, где прошло мое детство и юность, где я закончил школу и нашел друзей. Яркие, неизгладимые впечатления и особых дух от этих таежных мест живут во мне до сих пор.
Как мы плыли по Амуру, я не запомнил. Из более поздних разговоров родителей знаю, что пароход назывался то ли «Коминтерн», то ли «Профинтерн». Сестра Людмила упала со второй полки каюты. Во время остановок парохода команда грузила дрова из больших поленниц на берегу. Долгое муторное сидение в каюте катера, идущего вверх по Амгуни, закончилось на берегу в Оглонгах в районе Верхней базы. Катер ушел. Мы сидим на берегу рядом с вещами, сложенными кучей. Папа пошел в поселок, а мы все сидим. Наконец, спустя полтора часа он является с подводой, довольный, заявляет, что хорошо пообедал в столовой. Едем, сидя на подводе, рядом с чемоданами и стульями. Хорошие были стулья – венские с гнутыми ножками и спинками. На подъем идем рядом с телегой. И, наконец, последняя картинка нашего прибытия на прииск – первый дом перед больницей, дом совсем новый, недавно срубленный, в пазах бревен виден мох. При разгрузке телеги я помогаю, как могу. Мне дали чемоданчик с масляными красками (папа тогда увлекался рисованием, и все принадлежности захватил с собой). Чемодан маленький, но тяжелый. Я говорю: «Ой, какой тяжелый чемодан!». Наблюдавшие нашу разгрузку любопытные пацаны тут же начали хохотать, и потом долго меня так и дразнили «тяжелый чемодан».
Запомнил я первых наших соседей. За стеной жила семья врача Ремизова, и был у них сын Юрка. Вскоре Ремизова перевели в Николаевск, и вместо него главврачам работал Нечаев Алексей Михайлович, а аптекой заведовала его жена Зауэр Августа Ефимовна.
Первая зима на прииске запомнилась обилием снега и особой, мягкой тишиной, когда слышны лишь карканье ворон и лай собак. Иногда по улице пробегали, разбрасывая снег, конные упряжки. Идет густой снег. Голоса людей звучат словно издалека, приглушенно, а в воздухе слышен шорох падающих снежинок. Для нас, малышей, даже небольшой снежный покров казался большим и глубоким.
Прожив зиму в первой квартире, наша семья на следующий год перебралась в другой дом, расположенный под Каланчой (Прим. – название горы в центре Херпучей). Дом, как и первый, был недавно выстроен, бревна сруба лишь ошкурены. Ни о какой штукатурке тогда не было и речи. Такой вид внутренней отделки освоили позднее, а тогда довольствовались замазыванием глиной пазов бревен и углов, с последующей затиркой и побелкой. Дом был большой, светлый, с тремя комнатами и просторной кухней, мебели у нас особой не было, все только самое, самое необходимое, без чего не обойтись, и очень скромное. Так, туалетный столик с зеркалом заменял фанерный ящик из-под папирос, покрытый вязанной скатертью. Шкаф для посуды папа сделал сам, сколотив его из брусков и фанеры. Потом он служил нам долгие годы. Гордостью семьи были «венские» стулья, привезенные из Хабаровска, такие изящные, с изогнутыми спинками и ножками.
Нужно сказать, что прииск в те годы еще продолжал строиться. Готовя место под здания и жилые дома, приходилось рубить лес. Поэтому в поселке тут и там торчали лиственницы и даже целые кустарниковые заросли. Ставились дома, нередко вокруг них долгое время торчали пни, еще рос молодой лес. Лишь постепенно, заселив дома, хозяева брались за усадьбу: строили сараи, стайки, городили огороды, корчевали остатки леса. Конечно же, все это требовало больших сил.
Так было и у нас. Начали обзаводиться хозяйством. Первым делом нужен был огород. Первое лето ушло на подготовку участка, расчистку, сооружение частокольной изгороди и копку. Зато потом огород получился отличный. За ним до самого верха Каланчи и на её плоском гребне еще рос кустарник. В том же году мы завели кур. Они паслись и греблись в кустах за огородом. Когда мама выходила во двор и звала их кормить, то они не бежали, а летели над огородом и прямо во двор.
В те далекие, предвоенные годы появились на экранах фильмы, многие песни, которые поют до сих пор, а тогда эти прекрасные песни распевала вся страна и с большим удовольствием. Хорошие песни звучали и по хриплому репродуктору – черному диску из плотной бумаги с винтом-регулятором громкости посредине. Так что современная песенная культура была на достойном уровне. Ну и конечно, народные русские и украинские песни были украшением любых застолий. Что касается последних, что мне кажется, что раньше за дружеским столом больше веселились и пели, чем пили.
По улице, где мы жили, жилых домов поначалу стояло немного: наш, напротив жили Теселевы, дальше было здание детского сада, затем большое пустое пространство, занятое огородами, и, наконец, несколько домов, примыкающих к конному двору. С других улиц друзей-приятелей у нас с сестрой не было, поэтому мы водились с Теселевыми. У них была большая семья, по-моему, пятеро или шестеро детей. Жила довольно грязно, одеты и обуты кое-как. А один раз я очень удивился, застав прямо в комнате корову. Хозяйка её подоила и выгнала на улицу, даже не убрав «следов пребывания».
Неизгладимое впечатление в детской памяти оставило открытие стадиона. Его создавали еще летом, расчищая большую площадку, размером почти с футбольное поле. Вырубали густой кустарник, равняли, засыпали ямы и колдобины. Располагался он на низком, но ровном месте рядом с дорогой, идущей на Успенский, за первым поворотом. За лето площадку расчистили, но, как говорится, не довели до ума – она лишь отдаленно напоминала настоящий стадион. Для летних соревнований она была мало приспособлена. Чего не удавалось летом, доделывали зимой, и получился зимний стадион.
Посредине был установлен высокий столб, от которого по сторонам были протянуты тонкие тросы. На них развивались разноцветные флаги. Подобные фигуры использовались тогда, в частности, на кораблях, когда меняя цвет, рисунок, геометрические фигуры на них, передавалась какая-либо информация. Расчищенную от снега и утрамбованную площадку залили водой и получился каток. Обновляла его, в основном, ребятня, иные – прикрутив коньки к валенкам веревками. Стартовали и финишировали лыжники. Была так называемая «гонка патрулей», когда за плечами соревнующихся лыжников была винтовка, правда, деревянная (Прим. – прообраз биатлона). Интересно было наблюдать за тандемом, когда верховой на лошади тянул за веревку лыжников. Важно было удержаться на ногах на большой скорости, нужна была согласованность верхового и того, кто на буксире. Зазевался лыжник или мало сноровки – и кувырком, еще лошадь его по снегу протянет, пока не выпустит веревку.
Летом 1939 года на прииске развернулось крупное строительство. Возводили целый комплекс больших деревянных зданий, в который входили такие: учебный корпус, вместительное общежитие, мастерские и целый ряд подсобных помещений. Это строилось Нижне-Амурское горнопромышленной училище, или, как его сокращенно называли, «Горпромуч». Думаю, что это было учебное заведение типа современных ПТУ.»
А вот как попала в Приамгунье еще одна учительница, Малинина Евдокия Дмитриевна, которая преподавала математику в Херпучинской школе 53 года. Пишет её дочь, Вера Фоменко (Малинина):
«После окончания гражданской войны Советская власть обращает особое внимание на ликвидацию безграмотности. Классовый подход к формированию кадров для всех отраслей народного хозяйства приводит к появлению Рабфаков. Один из маминых братьев - Малинин Николай Дмитриевич - поступил на рабфак при Московском авиационном институте, а потом успешно закончил МАИ. Он жил и работал в Москве, занимаясь в ОКБ разработкой вертолёта серии "Ка" - Ка-8, Ка-15, Ка-18.
Старшие сёстры матери работали вздымщиками и сборщиками живицы - смолы сосны. Некоторое время работали в колхозе. Это тяжёлый труд для молодой девушки. Поэтому после окончания семилетки моя мама и поехала к своему брату. Так девушка из глубинки России попала в Москву.
Успешно окончив в 1940 г столичное Педагогическое училище № 5, моя мама с группой таких же молодых девчат, откликнулась на призыв партии осваивать Дальний Восток.
В Хабаровск приехали пять молодых специалистов из Москвы, четверых девчат отправили в Нижне-Амурский район - там не хватало учителей начальных классов. Две девушки - моя мама и её подруга Лапшина Анна -из Николаевска на Амуре на необычном для них судне халка добирались до прииска Херпучи.
В 1940 году в Херпучах мама приняла первый класс, ознакомилась с будущими учениками, их семьями, но в самом начале учебного года её перевели преподавать по своей специальности - математику в 5-7- классах. В то время только пятых классов было пять. А учителей не хватало. Ей пришлось с первых дней работать на полторы ставки. Сейчас она вспоминает: "Все получали по 370 руб, а я - 600!"
Поселили молодых специалистов в тот дом, где мама потом прожила вплоть до своего отъезда из Херпучей, т.е. 53 года Первый год они жили вчетвером в одной комнате . Настоящая коммунальная квартира. Постепенно девчата повыходили замуж и разъехались по своим квартирам. А мама с семьёй так и осталась жить в этом доме на Центральной улице - он стал родным для всей нашей семьи.
После первой зимы, проведённой в Херпучах, у мамы стали болеть суставы – артрит. Несмотря на военное положение в стране, её направили на курорт "Кульдур" - в ту пору кадры ценили!
У школы была своя котельная, дров уходило очень много. И на заготовку дров в военное время привлекали учителей. Мама вспоминает, как они в лесу спиливали деревья, обрубали сучья, а вывозом брёвен занимались несколько мужчин, освобождённые от воинской обязанности. Сейчас я даже не могу представить себя на её месте в ту пору - такое уж наше изнеженное поколение.»
В результате принудительного и добровольного заселения Приамгунья за первые 13 лет в районе численность населения увеличилась в 5 раз, и по Всесоюзной переписи в 1939 году достигла 12,5 тысяч человек. Это была самая большая численность населения Приамгунья.
Именно в тридцатые годы сформировался облик крупных населенных пунктов в районе. Собирались плавучие фабрики золота – драги, строились электростанции, ибо эти драги были электрические, несколько из них были большие, с емкостью ковша 250 литров. Создавались механические мастерские, необходимые для поддержания драг в рабочем состоянии. Кроме служебных помещений – складов, школ, детских садов строились и жилые дома, преимущественно бараки, где и жили семьи не только спецпереселенцев, но и большинство семей рабочих и служащих. Для интеллигенции, к которой относились инженеры, врачи и учителя, строились двухквартирные дома, которые были служебными. Дрова для отопления многим категориям населения поселков доставлялись бесплатно.
В эти годы в селах района Веселая Горка и Херпучи появились однотипные двухэтажные, очень высокие здания средних школ с интернатами, в других поселках были построены или использовались уже имеющиеся для семилетних и начальных школ отдельные здания. С нового учебного года 1931/32 в Приамгунье работало 8 школ. Веселогорская семилетка, начальные школы в Керби, Утесном, Весеннем, Гонгрене, Попутном, Име, Удинске. Через год начали функционировать семилетка в Херпучах и начальная школа в Оглонгах. С завершение строительства двухэтажных зданий в Веселой Горке и Херпучах и появления выпускников в семилетних школах, с 1940 года эти школы стали функционировать как средние. С появлением колхозов начальные школы стали открываться в колхозных селах. В 1940 году в районе работала 21 школа с 2879 учащимися и 137 учителями. Веселогорская и Херпучинская школы были средними, Осипенковская, Весеннинская и Оглонгинская – семилетками, остальные 16 – начальными в селах Попутный, Афанасьевск, Утесный, Гонгрен, Главный Стан, Горелое, Каменка, Упагла, Малышевск, Гуга, Демьяновка, Им, Князево, Сергемихайловск, Удинск, Красный Яр.
В 30-х годах активного работали школы ликбеза. Вечерами в школах, клубах, красных уголках, избах-читальнях, а то и на квартирах учителей активисты обучали неграмотных. Ставилась задача ликвидировать безграмотность и научить каждого взрослого жителя района читать, писать и считать. По переписи 1939 года в районе неграмотных осталось 3,9 %, а было 69%.
В эти же годы организуется профессиональное обучение. В Херпучах было открыто горнопромышленное училище (Горпромуч), где рабочие и молодежь с Кербинского, Удыльского, Херпучинского и Колчанского приисков обучались новым профессиям, необходимым в золотодобывающей промышленности. Так же велось курсовое обучение рабочих. Война внесла свои коррективы, и, просуществовав два года, в 1942 году училище было закрыто.
Великая отечественная война, невозвращение в район части демобилизованных воинов Красной Армии, выдача паспортов и разрешение с 1950 года выезда из Приамгунья спецпереселенцев привели к сокращению населения района. Большинство спецпереселенцев покинуло Приамгунье, и выехало в другие местности. По переписи 1959 года население района составило 9,6 тысячи человек, в 1970 году – 7,9 тысячи, в настоящее время – 6,5 тысяч. По национальности первое место в районе занимают русские – 80%, украинцы – 6%, народности Севера – 4%, татары 3% и белорусы – 2%. Коренных жителей представляют негидальцы, эвенки, нивхи, нанайцы, якуты, ульчи. Уехала из деревни Малышевское и часть колхозников, которые в годы войны многое сделали, чтобы обеспечивать трудящихся городов Дальнего Востока продукцией сельского хозяйства – картофелем, овощами, мясом, молоком. В 1954 году уехала и семья Степана Васильевича Пастернака, бессменного председателя местного колхоза. Они переехали в пригород Хабаровска. К этому времени с родителями жили двое последних из большой семьи детей – 14 летняя Алла и 8 летний Володя.
После войны Советское правительство делало многое, чтобы сохранить в районе трудоспособное население. Район относился к северным, и работающим платили надбавки к заработной плате, так называемые коэффициенты, за стаж работы на севере, раз в три года был бесплатный проезд в любую точку Советского Союза. Через систему ОРСов (отделов рабочего снабжения) трудящихся обеспечивали некоторыми дефицитными товарами промышленного производства, вполне сносным было продуктовое снабжение. Улучшалось транспортное обслуживание. В отдельные населенные пункты района можно было долететь самолетами малой авиации (села имени Полины Осипенко, Бриакан, Октябрьский, Херпучи). По Амгуни стали плавать более быстроходные и комфортабельные теплоходы вместо старичка – грузо-пассажирского парохода «Комиссар». Стоимость билетов на все виды транспорта была доступна всем жителям района.
Тем не менее, отток населения продолжался. Суровые природные условия, сильные морозы зимой, гнус летом доставляли много неудобств, люди уезжали. Соответственно сокращалось количество школ в районе. Если в 1965/66 учебном году в районе было 16 школ с 2511 учащимися, в 1970/71 году осталось девять школ, их них три средние - Осипенковская, Бриаканская (бывшая Веселогорская), Херпучинская, три восьмилетки и три начальных школы. В 1995/96 учебном году осталось восемь школ с 1593 учащимися: Осипенковская, Бриаканская, Херпучинская и Октябрьская средние, Оглонгинская восьмилетняя, Владимировская, Удинская, Князевская начальные. В школах в те годы работало 170 учителей.
Вечерние школы рабочей молодежи открываются с 1937 года. Во время войны они были закрыты, а с 1948 года возобновили свою работу. В 1964/65 году в Бриаканской, Осипенковской и Херпучинской школах числилось 264 учащихся. Посещаемость была низкой, и вечерние школы преобразовали в заочные.
Для осиротевших детей и беспризорных в районе были созданы детские дома. Первый детдом был открыт в 1932 году на прииске Веселом, затем он был перемещен на Веселую Горку. В 1965 году он был закрыт. В Херпучах детский дома работал с 1936 по 1950 год. Детские дошкольные учреждения начали организовываться с 1930 года.
В Приамгунье перед революцией были четыре церкви (Керби, Веселая Горка, Удинск, Веселый), пять часовен, китайская кумирня и множество кабаков. Трудовой люд свое свободное время проводил в кабаках, притонах, карточных играх.
С приходом советской власти и образованием района церкви были закрыты, начали создаваться первые очаги культуры. С 1928 года стали работать две избы-читальни в селах Керби и Веселая Горка. Они получали газеты, журналы, книги, проводили вечера читок, диспуты, обсуждения прочитанного, вечера отдыха, беседы и лекции на политические темы. С развитием золотодобывающей промышленности и проведением коллективизации в районе начали строиться здания клубов, изб-читален, красных уголков. В 1931 году по решению райисполкома церковные здания были переданы под клубы. С 1932-1933 гг. начали работать клубы в Утесном, Шахте, Главном Стане, Алексеевской, Бриакане, Афанасьевском, Керби, Херпучах, Удинске, Оглонгах.
Массовые библиотеки стали организовываться как самостоятельные учреждения культуры с послевоенного времени. В 1946 году в районе были созданы 4 библиотека с освобожденными работниками – в райцентре -2, Бриакане и в Херпучах. В 1963 году их стало 6, в 1970 году – 7, в 1990 – 9. Кроме них, были школьные библиотеки.
С 1931 года стали функционировать первые немые кинопередвижки. В 1933 году их было 3. Первое звуковое кино появилось в 1937 году в райцентре. Жители Приамгунья в то время звуковую установку ждали как чудо. На демонстрацию фильмов народ валил толпами. В зале не хватало мест, люди стояли у стен и в проходах, сидели и лежали на полу перед экраном. В 1940 году в районе работали уже три звуковые кинопередвижки. Но еще десять лет наряду со звуковым показывали в отдаленных селах немое кино. До появления в 1980 году телевидения кино было для населения Приамгунья самым привлекательным зрелищем, поэтому число киноустановок и количество посещений киносеансов росли год от года.
С 1968 года в райцентре появилась первая детская музыкальная школа, через 5 лет школа была открыта и в Бриакане, открыли филиал музыкальной школы в Херпучах.
С 1987 года в районе стал работать районный краеведческий музей, организатором которого был Василий Бочкарев, который работал там до 1993 года. Ныне районный музей получил статус филиала Хабаровского краеведческого музея, и в нем активно проводит работу настоящий патриот родных мест Николай Попков. Экспонаты и стенды музея наглядно показывают социально-экономическое развитие района и знатных людей Приамгунья.
В год образования района в нем была одна приисковая больница и фельдшерско-акушерский пункт в Керби. В райцентре первым врачом работал Виктор Рябченко. И 1930 году на Кербинских приисках была больница на 10 коек и в райцентре – ФАП с пятью койками.
В 30-х годах в начала создаваться сеть учреждений здравоохранения. Открываются больницы в райцентре и в Херпучах, а в больших поселках и колхозных селах развертываются фельдшерско-акушерские пункты (ФАПы). В 1940 году работа три больницы на 80 коек и 8 ФАПов. Больницы были на Главном Стане, Херпучах и Осипенко. До 1980 года число коек в больницах района росло. Их было: в 1950 году – 120, в 1960 году – 135, в 1970-1980 годах – 165, в районной и трех участковых – Главстана, Херпучах, Октябрьском. В больницах работал в 1950 году 12 врачей, в 1960 – 17, в 1970 – 19, в 1980 – 22 врача. Еще в конце ХХ века во всех селах районы были лечебные учреждения – либо больницы, либо ФАПы, в которых работало 19 врачей, 75 средних медицинских работников. О ситуации в настоящее время в связи с «реформами» Министерства здравоохранения России по упорядочению сети медицинских учреждений сведениями не располагаю. Осталось 3 аптеки – райцентре, Бриакане, Херпучах.
После посещения Дальнего Востока во второй половине 50-х годов первым секретарем ЦК КПСС Хрущевым часть льгот дальневосточникам были отменены, и после этого процесс оттока населения в районы с более благоприятными климатическими условиями жизни усилился, но окончательно похоронили Дальний Восток «реформы» Ельцины. Дальний Восток все больше и больше отстает по уровню жизни от остальной части России, в первую очередь из-за совершенно неподъемных для жителей транспортных тарифов, что на самолеты, что на поезда, очень высоких цен на жилье, продукты питания и услуги ЖКХ. Многие аэропорты в северных поселках обветшали, и не могут принимать самолеты малой авиации, тем более что очень дешевые самолеты типа Ан-2 состарились, а замены им не нашлось.
Особенно в тяжелом положении оказались жители Приамгунья. Из-за выработки месторождений золота, кризиса неплатежей закрылся Херпучинский прииск, а Кербинский резко сократил добычу золота. Населению негде стало работать, люди стали уезжать в поисках лучшей доли. Население района сократилось в 2 раза, а отдельных населенных пунктов (Херпучи, Оглонги, Октябрьский) - в три раза. Многие села исчезли вообще, жители покинули их. Оставшиеся жители работают в немногочисленных артелях, ведут подсобное хозяйство, занимаются охотой и рыбалкой. Но отношение властей к добыче ценных пород рыб – кеты, горбуши, не изменилось с начала 50-х годов. За каждый незаконно выловленный «хвост» кеты в период нереста – огромный штраф, а то и конфискация. А в это время приехавшие бригады рыбаков из Москвы и других регионов России хищнически уничтожают рыбу, заготовляя в основном икру. Не менее хищнически добывается и лес, что наносит непоправимый урон не только лесному хозяйству, но и экологии района. А лицензии на вылов рыбы и заготовку леса местным жителям не выдаются. Так что в районе ныне живут только самые стойкие, привычные к суровым условиям жизни люди, большие патриоты родных мест.
За последние 25 лет изменился облик многих населенных пунктов. Некоторые брошены жителями и постепенно зарастают кустарниками и травой, дома гниют или идут на дрова. Другие села еще существуют, но старые дома дряхлеют, новые почти не строятся. Современные системы коммуникации – телевидение, сотовая связь, работают неустойчиво. Сохраняет прежний облик разве что районный центр село имени Полины Осипенко. Там отдельные улицы асфальтированные, проведено уличное освещение. Завезли оборудования для обустройства детских и спортивных площадок. Но стабильной работы у жителей даже этого села мало, так как для работы на самой крупном промышленном предприятии ГОКе на Албазинском месторождения приглашают вахтовиков. Открытые залежи драгоценного металла при сегодняшнем уровне добычи позволяют сказать, что на ближайшие 50 лет работой вахтовики будут обеспечены.
А в целом политика властей в отношении освоения северных территорий в отличие от 30-60-х годов изменилась. Тогда считалось необходимым для освоения территории создавать населенные пункты со всей инфраструктурой, и на севере жили женщины, дети, что в настоящее время считается неправильным. А сейчас осваивают север вахтовики, в основном мужчины. Хотя, глядя на многих своих одноклассников, и особенно учителей, север не очень отразился на их здоровье, многие дожили до преклонных лет. А вот среди вахтовиков, оторванных от своих семей, процветает пьянство, особенно во время переездов в вахтовые поселки. Исходя и современных реалий, затраты на вахтовый способ добычи полезных ископаемых (ни для чего другого северные территории не пригодны) намного ниже, чем обустраивать поселки. На севере должны остаться аборигены (охотники, оленеводы, рыбаки) и вахтовики. Ссылаются на опыт Канады, где большая часть огромной территории мало освоена. Да и в нашем районе, по площади больше Швейцарии, живет то совсем мало населения, и с каждым годом сокращается. И хотя расцвет района имени Полины Осипенко позади, он всегда останется и в анналах истории, и в памяти народной.