Эта туристическая база была похожа на обыкновенный дом отдыха. Или, скорее, на пионерлагерь. В административном здании у нас взяли путёвки, посмотрели документы, дали где-то расписаться и направили в "палаты", то есть, в комнатки, где содержались туристы. Володек в одну сторону, меня в другую.
В моей палате уже жили две женщины, взрослые, даже, с моей точки зрения, пожилые; обе были старше двадцати пяти лет, наверное. Они ни в какие походы не собирались, просто проводили тут лето, как в доме отдыха. А вот третья девушка, лет двадцати, которую тоже подселили к ним, собиралась и в поход, но только с другой группой, не с нашей. У нас все были молодые, от четырнадцати до восемнадцати лет, а у них все взрослые. Звали девушку Машей, и она была красивая. С ней мы подружились.
На базе были душевые и столовая. В душ я сразу побежала, очень хотелось освежиться после дороги. На моё счастье, как раз и вода там случилась; она, конечно, не всегда была, но бывала. Потом я пошла в столовую. Там нам выдали талоны на еду, сказали, когда завтрак, обед и ужин, познакомили с нашим инструктором. Я не помню, как на самом деле её звали, нашего инструктора; кажется, Надей. И с несколькими ребятами из нашей группы я в столовой познакомилась. А Володьки делали вид, будто мы незнакомы. Ну и подумаешь...
Мы прожили на базе больше недели. За это время у нас было два подготовительных похода, без которых на основной маршрут не выпускают. Потом нам выдали продукты, распределили их по рюкзакам; а как укладывать рюкзаки, учили на специальных занятиях. Мы там ещё и технику безопасности проходили.
И вот в одно прекрасное утро мы отправились в настоящий поход - через зубровый заповедник, через перевал Уруштейн, через Красную Поляну - до Адлера.
Если подробно про поход рассказывать, то очень долго получится. Так что я вкратце...
Мы иногда ночевали в палатках, но обычно шли от одной базы к другой. Только эти базы не были похожи на базу в Псебае. Это были домики в горах; и в них втискивались иногда по две-три группы. И все эти группы сходились вечерами у общего костра, пели туристские песни (они теперь все известны под именем бардовских песен; это такой особый жанр), рассказывали разные интересные случаи... Хорошо было...
Я очень всегда боялась высоты; но я старалась, чтобы об этом никто не догадался. А тут нам всё время по горам ходить приходилось. Поэтому я шла обычно, засунув руки в карманы, а в карманах сама за себя держалась,за собственные бёдра; но этого никто не видел. Только видели, как я хожу - руки в карманы. И ещё я от страха посвистывала, чтобы саму себя подбодрить. Однако мотивов такого моего поведения никто не знал, и все думали, что я фасоню. По мне, это лучше, чем если бы узнали, как я трушу. Недоброжелатели (где их нет!) прозвали меня за моё поведение "каторжной". А я не возражала. Пусть каторжная, лишь бы не трусиха. Особенно мне было страшно, когда переходили над бурными речками по высоко подвешенным через пропасть висячим мосткам. Все эти мостики казались такими ненадёжными, и под ногами они ходили ходуном...
Когда мы проходили через зубровый заповедник, нам повезло: мы видели зубров. Вот здорово! Хотя и далеко, на другом склоне ущелья, через пропасть. Но видно было хорошо... Никогда ничего подобного не видела!..
Иногда мы попадали под дождь; а однажды нас побил сильный град. Прямо до синяков побил. Но мы уже подходили тогда к базе на перевале Уруштейн, и мы смогли там скоро переодеться и отдохнуть.
Эта база очень высоко, прямо под снежником. Там постоянно жила одна пожилая пара. Эти люди никуда с базы уже давно не уходили. У них был свой отдельный домик, огород, и они держали скотину... Как там здорово! Как здорово! Позавидуешь!.. Там, я ж говорю, уже снежники рядом. Даже снежные языки сползали к нам, на альпийский луг с прекрасными цветами. И какой закат, какой закат!.. Какая ночь - звёзды преогромные, луна, точно щит какого-нибудь древнего воина... Рассвет какой, заря на снежных вершинах какая! Какая роса выпадала утром на травы и цветы альпийского луга!..
Тут со мной произошло приключение, которое навсегда отучило меня драться с мальчишками, как я дралась в детстве. Получилось это так.
В любой молодёжной группе есть ребята, которые в общий настрой ну никак не вписываются. За это их обижают, иногда сильно. У нас таких были три человека: мальчик Саша, по прозвищу "юродивый" и "блаженный", шестнадцати лет; девочка Надя (ей было пятнадцать, у неё была очень развитая фигура, особенно грудь, и при этом совершенно детское какое-то поведение); и четырнадцатилетняя Инна - наоборот, слишком умная, слишком начитанная и самостоятельная. Инну, в общем-то, не обижали, просто держали на расстоянии; а вот Наде, и особенно Сашке, сильно доставалось. Сашка, он в чём был неправ? Он, собственно, ничего плохого не делал, нот ляпал языком всё, что в голову придёт, и часто не попадал в общее настроение. Например, после большого перехода все валяются на земле, отдыхают. А Сашка вдруг и говорит таким лирическим голосом: "Ребята, посмотрите, какое небо глубокое!.." Ну и глубокое, все это видят; но никто же об этом не говорит! А он говорит...
Ну, я-то в таких Сашкиных поступках ничего плохого не видела, а остальных они раздражали. Вот его и шпыняли по всякому поводу и без повода...
Приученная в нашей семье к тому, что благородный человек обязан защищать слабых и обездоленных, я вынуждена была взять эту троицу под защиту.
И вот как раз на перевале Уруштейн, после того самого перехода, когда мы все вымокли и нас градом побило, поселились мы в двух комнатах большой базы по имени "Холодное". Старшие мальчики в одной комнате, а младшие с нами, с девчонками, в другой... Обсохнув и поужинав, мы все расшалились, и спать нам вроде бы не хотелось; а надо было: подъём намечался ранний. Нас инструктор разогнала по комнатам, а сама пошла с другими инструкторами "керосинить" к костру. И вот я слышу, старшие парни о чём-то сговариваются. Не участвует в этом только богатырь Лёшка. Был у нас такой парень, сибиряк; шестнадцати лет, но очень высокий, складный и сильный. Он был, к тому же, самый умелый и самый добродушный из всех, хотя и не очень разговорчивый. Не из угрюмости, а просто. Просто уродился такой, неговорливый. Но его все любили, хотя он и держался как-то сам по себе. Вот этот Лёшка тогда первым угомонился и спать пошёл. Он вообще умел поспать... Лёшке было шестнадцать, и Сашке Блаженному шестнадцать; но Лёшка был всегда со старшими, семнадцати-восемнадцатилетними парнями, а Сашка - с младшими.
И вот, значит, я слышу, как старшие парни о чём-то сговариваются. Я по их виду поняла, что они замышляют какую-то гадость, и грозно сказала:
- Имейте в виду, кто Сашку или Надю тронет, тому плохо будет!
- Ну-ну, - сказал красавец Николай, который всем девочкам нравился, хотя и любил руки свои распускать и доводить девчонок до визга; меня он, впрочем, не трогал. - Ну-ну, героиня "каторжная", посмотрим, что ты мне, например, сделаешь!
- А вот получишь от меня, тогда и посмотришь! Лучше не нарывайся!
Николай расхохотался, обозвал меня "недоростком" и ушёл в свою комнату.
Все понемногу уснули, и у меня глаза слипались, хотя я, в ожидании неминуемых событий, старалась не засыпать. Вдруг слышу, дверь у мальчишек скрипнула, потом тихо хлопнула; и смотрю - какие-то тени. И слышу Сашкин мученический голос: "Ну за что вы меня тираните!.." Я сорвалась с места, охваченная гневом, и ринулась на негодяев, как коршун. Они с хохотом кинулись к себе в комнату (где, между прочим, свет горел); но я успела вставить ногу в дверной проём, и они не могли дверь захлопнуть. Я вбежала в комнату. За моей спиной, я слыхала, заворочались младшие, и кое-кто вскочил с кроватей.А старшие, оказывается, и не ложились. Все сидели на своих кроватях и с иронией на меня посматривали. Я спросила, уже готовая к бою:
- Кто Сашку трогал?
Все молчат,только усмехаются. И вдруг богатырь Лёшка садится на своей койке и нахально спрашивает:
- А если б я, то что?..
Я, не успев даже испугаться, отвесила ему оплеуху и приняла воинственную позу. Внутри меня всё оборвалось: я представила, во что сейчас превратится моя физиономия... А Лёшка только засмеялся и сказал:
- Ого! - и снова лёг в постель. И опять засмеялся и сказал: - Ого!..
Я поняла две вещи: во-первых, он на самом деле непричём, а во-вторых, он не будет со мной драться. Ни за что! Он не даст мне сдачи, потому что я девчонка... Мне стало обидно и... стыдно. Получалось, что я ударила человека, зная, что сдачи он не даст. Это было не так, я на самом деле не знала; но так получалось.
Я тихонько ушла к себе и легла спать. Я поняла: со мной больше не дерутся на равных. Я выросла. Я уже не пацанка, я - девушка. Порядочные мальчики не поднимут руку даже, чтобы просто дать мне сдачи. А это значит, что мне больше нельзя драться. Никогда. Отныне - только словами, только словами...
Хорошо, что было темно. Я поплакала (прощай, мол, детство!) - и уснула...
А утро было волшебным: розовый снежник, альпийские цветы, пение птиц. Ещё сутки на базе - и новый переход. К морю.
Мы пели:
"Если попаду я в санаторий,
Что на черноморском берегу,
Вы меня держите на запоре,
А не то к туристам убегу..."
(окончание следует)