…Мы прошли еще немного по площади, уже вместе, рядом, но еще молча все еще, и я остановил их, - мне пришла в голову одна идея. Кинотеатр находился как раз на той самой площади, где и была моя гостиница. Только с другой стороны, через всю ее, мы и приехали с другой стороны.
- Олесь, Катя, а не хотите ко мне в гости зайти? Вон же, площадь только перейдем и уже на месте. А? Что скажете?
Я даже прошел и встал у них на пути, перед ними, с поднятыми бровями и улыбкой.
Олеся закатила глаза, и лицо ее все еще было серьезным.
- Не знаю, Андрюш, как-то устали уже… Арсений уже вон весь – песочек в глазках. Да, масик, - она стала чмокать его в щеку. Но стояла, просто стояла, не уходила, стояла.
- А чего? Мы можем положить его спать ко мне в номер, а сами спустимся вниз и пообедаем в ресторане. Кать, ты же хотела там побывать? Да?
- Не знаю, Андрюш…, - снова повторила Олеся. Ч посмотрел на ее свалившийся на бок капюшон.
- Ма-ам…, - сказала Катя, подойдя ближе, с большими глазами.
- Хочешь пойти? – Олеся оглянулась на нее, - Ну… Ну пойдем, пойдем… А там дорого, в ресторане в этом вашем?
- Естественно, я угощу вас, что уж вы, мамаша! – я улыбнулся ей, обрадованный.
Она засмеялась, правда засмеялась, убрав, наклонив лицо немного, покачав головой даже:
- Ох и странный все-таки вы, мужчина! Ужас, какой странный!
- Что тебе кажется особенно странным, интересно? Мой нос? Ну…, ну да… мне говорили… Ну что поделаешь, он действительно очень странно-некрасивый. Это папин нос у меня, между прочим, только у него еще больше. Еще страннее!
Она прыснула, даже прикрыла ладонью нос и рот, как обычно:
- Прекрати дурачиться. Ты правда странный! Ну согласись же! – она поправила Арсения на руках своих, подбросив его немного, - Заведет нас сейчас куда-то… Там же, наверное, все в вечерних платьях ходят и бриллиантах… И мы такие, в мокрых башмаках… Как это будет смотреться, интересно?
- Ну, у меня есть одно вечернее платье в шкафу, могу дать тебе, тебе подойдет, наверное.
Она уж вовсе хлопнула меня по руке.
- Твое? – смеялась она, - Твое платье?!
Я состроил самую комичную гримасу, на какую был способен и протянул к ней руки:
- Давай ребенка, понесу. Ага, мое личное. Я, знаешь ли, люблю время от времени спускаться вниз при полном параде.
Она отдала мне Арсения, но смотрела тревожно, через улыбку, через чуть-чуть нахмуренные от улыбки брови, но тревожно, когда я брал его.
- Пойдем, давай, - сказала, - Ой, а как же «Осень»? Туда же собирались!..
Арсений обхватил меня одной рукой в своей мягкой курточке за шею и стал смотреть на мою щеку. Он был тяжеленький довольно-таки, я повернул голову и посмотрел на его лицо, близко-близко к моему. Состроил ему рожу, но он не улыбнулся, только смотрел. И не испуганно, не нахмуренно, - только очень заинтересованно, по-моему… От его губ и щек пахло… Очень необычно мне…
- В «Осень» пойдем осенью, а теперь зима! Идемте скорее, уже есть хочется.
Мы зашагали по площади, вверх по небольшим, недлинным ступеням, мимо мокрых скамеек, - я все нес ребенка. Олеська шла рядом и рядом с ней Катюша, опять не около меня.
Мы прошли мимо моего портье, - симпатичной молодой девушки с аккуратной челкой, Ани, которая улыбнулась мне и посмотрела на моих спутников. Поднялись в номер по этим моим ступеням, покрытым дорожкой, - я смотрел, как их сапожки топали, мягко, по ней. Задержались около двери, пока я доставал ключ и стрался скрывать курпно дрожащие пальцы, - они стояли, одинаково сложив вместе руки на животе, тихо, и оглядывая все, так что были заметны белки глаз, - так смешно! Они вошли в дверь и встали у нее, так что мне пришлось протискиваться с Арсением мимо них, пока Олеся не забрала его у меня. Я прошел внутрь и пригласил их за собой рукой. Улыбнулся им. У меня светло было, и уже прибрано, - постель вся заправлена. Тихо, - окна закрыты все, и свежо даже.
- А у тебя в обуви ходят?... Здорово у тебя как…, - сказала Олеся, - А можно посадить, да? Катюш, заходи…
Она показала на диван у стены, я кивнул и тал стягивать с себя пальто, вешать его в шкаф. Сам обратил внимание, с каким звуком отодвигается его дверца. Повернулся обратно, к ним.
Олеся усадила Арсения на диванчик и стала его раздевать, он сжимал кулачки, когда она освобождала его руки от рукавов. Катя все стояла, недалеко от двери, опустив руки, еще не расстегнувшись, и осматривала мои номер, подняв голову.
Я подошел к ней, протянул руки, на которые она посмотрела, и стал сам расстегивать ее куртку. Она смотрела на руки и стащила с головы шапочку. Я снял ее куртку, - она посмотрела на меня, мне в глаза, быстро и вопросительно.
- Сейчас, Катюша, погоди минутку…, - как можно тише сказал я, забрал в охапку ее пуховик и пошел к Олесе, все возившейся с Арсением.
- Давай одежду, Олесь, - сказал я.
Она посмотрела на меня, разогнулась и послушно стала раздеваться. На ее некрасивых щеках выступили розовые пятна.
- Вы чего притихшие такие? – спросил я, подняв брови и довольно громко, - Ну как вам? Неплохо я устроился, да?
Они обе улыбнулись и тут же послушно оживились.
- Да-а, - протянула Олеся, сев на диван, наклонившись вперед и положив руки с расслабленными кистями на колени, еще раз оглядываясь, - Я даже не думала, что, оказывается, у нас такие вот гостиницы бывают… Прямо Хилтон какой-то, честное слово…
- А смотри, у меня там еще какая ванная есть, пойдем-ка, - сказал я и пригласил ее рукой, - Иди сюда.
Она поднялась, и я показал ей ванную, мы оба стояли на пороге, она оставила ногу прямо на него, и осматривали ванную…
Я отошел и увидел, как Катя проходит по комнате и смотрит на стол, на диваны, в окно. Она провела рукой, легко-легко, по моему компьютеру, подняла голову, поправила волосы и посмотрела в другую сторону, на картину на противоположной стене. Волосы ее все еще были тяжелыми, влажными и тоже слегка розовыми щеки. Она обернулась, увидела меня, опустила руки и остановилась. Я тоже опустил руки под ее взглядом и встал прямее. И мои щеки потеплели от ее глаз. Я опустил глаза. Сам, наверное, понял, что сыграл это как-то черезчур, улыбнулся и пошевелился.
- Мы сейчас с тобой пойдем вниз столик выберем, а мама пока Арсения уложит, ладно?
Она кивнула,.
- Чего ты не присела даже? – спросил я.
Она пожала плечами.
- Да, Олесь? – сказал я, повернувшись.
- Ну да… А то мальчонка устал уже весь, - она прошла к нему, - Да? Да, масик?
- Нет! – сказал он, - Я не устал. Не буду спать. Хочу с Катькой.
Они обе улыбнулись…
Катя шла впереди меня вниз по лестнице, опустив голову. Мы спустились вниз, в холл, к ресепшн и остановились ненадолго. Катя сунула руки в карманы своих джинсов и подняла плечи. Все еще щеки были красными, от того, что по улице шли.
- Ну все нормально?.. Кать?..
Она повернула голову и посмотрела, кивнула и улыбнулась. Очень мягко, - очень здорово. Я выпятил ей все свои зубы.
- Пойдем тогда. Вот сюда, иди за мной.
Мы вошли в большой, светлый и почти пустой зал со столами, накрытыми белыми скатертями, с высокими, прозрачными бокалами на них. Окна здесь были совсем большие, полукруглые и до самого пола, а слева, напротив входа – сцена, невысокая и пустая сейчас. Слева же, напротив трех окон, длинный дубовый бар. Только два столика были заняты, один в центре зала и один у окна. Мы постояли еще немного, вместе, у входа, Катя молчала, достала руки из карманов и держала их вместе. Я еще раз посмотрел на ее башмаки.
К нам подошла девушка-официантка с белым-белым воротничком и улыбнулась. Мы сели за столик у окна, я положил ладони на стол, на бежевые салфетки вокруг тарелок. Меню мы пока не взяли, решили ждать Олесю, нам только налили воды в те самые большие бокалы. Катя взяла свой в руки.
Все еще по лицу ее видно было, что мы по улице ходили, - губы красные. Она волосы поправила, смотрела в сторону, оглядывала весь зал.
Я не знал, что сказать. Положил только одну руку на колени ладонью вверх. Волосы у нее светлые были, заплетенные в одну длинную косу, лоб круглый, немного бледный, маленький, правильный, они – вокруг него – низко спускаясь и немного неопрятно сейчас, как она из не поправляла. Едва уловимые ниточки бровей, тоже светлых-светлых, чистые-чистые, большие глаза, матовые теперь, не блестящие… Она все косила ими по сторонам, держа голову повернутой в одну сторону. Сухожилие – которое от ключицы к уху, было видно, но оно было таким маленьким, таким необычным мне, самым маленьким, что я видел, и поэтому очень странным. Некрасивым немного даже, в сравнении с Полиной или Лейлой даже, неправильным даже; очень тонкая шейка… Я сильно помотал головой от нелепости этого возникшего сравнения. Играла легкая-легкая инструментальная музыка, едва уловимая, слушались голоса с соседних столиков. Я посмотрел на них, - там сидели две пары, людей в возрасте и молодых людей… Я опустил глаза, но она достала руки из своих длиннющих вязаных рукавов толстого свитера с косым воротником на пуговицах, кулаками, и положила их на стол, точно так же, как я, и я нахмурился, с улыбкой, себе, мотнул головой и совсем сильно улыбнулся, почувствовав, как послабели веки вокруг глаз. Снова мотнул головой и опять стал смотреть на нее, смущенно и ожидающе.
Я правда ждал от нее первых слов, начала, того, как она начнет говорить… Хотя, сам себе заметил, что уголок губ кривится в усмешке… Да, правда, я обратил внимание, немного с удивлением даже… Я ослабил его, но еще стали глаза напряженными, - она же все-таки девочка была, ребенок…
Оказалось, что она тоже смотрит на меня, и так тепло, так мягко, что я совсем уж зарделся, даже сам рассердился немного на себя за это. Потом я увидел еще, что она провела указательным пальцемм по переносице, - совсем мой жест, - и даже пошевелился на своем месте. Она рассмеялась, увидев, как я сделал это, и я увидел, что стала хотеть говорить, совсем открыто на меня стала смотреть, очень хорошо.
- Ну!... Скажи уже что-нибудь! – проговорил, наконец и я, сам зная, что смущенно и неправильно еще улыбаясь.
Она снова засмеялась.
- Чего например сказать?.. – она закатила глаза, - Ну, например, могу сказать, что у вас самые живые глаза, какие я только видела… Они такие… Очень разные, в общем, могут быть, причем очень-очень разные… И постоянно живые, постоянно меняющиеся, никогда не бывают долго одинаковыми… Очень странные бывают… Совсем, как у ребенка бывают… А бывают такими, ну то есть с таким выражением, какого я вообще ни у кого не видела никогда… Между прочим… Не… необъяснимо, не могу объяснить даже… Вот…
Я изумился.
- Ну вот еще!...
- Смущаетесь? Вы очень хорошо смущаетесь, кстати, делайте так почаще.
- Ты, кстати, прекрати-ка ко мне на «вы» обращаться уже, сколько можно? – сказал я, обрадованный сейчас, что заметил это.
- Неа, я не могу еще так, неа… Может попозже… Попозже точно буду «ты» говорить, обязательно.
- Ты как-то нехотя, по-моему, говоришь сейчас, нет?.. Не кажется тебе?.. Не хочешь говорить?
- С чего вы взяли? Все хочу…, - она вздохнула даже и повернула голову.
- И вздыхаешь так вот… Когда хотят говорить, так не вздыхают.
- А вы краснеете!
- И смеешься надо мной. Постоянно же надо мной смеешься. Что за манера вообще? Ты зачем надо мной смеешься?
Она засмеялась. Совсем как взрослый человек, я еще больше вжался в стул, хотя пальцы уже итак были как деревянные.
- Вообще нет…
- Я уже бояться тебя начинаю, знаешь ты.
- А у вас что, есть что скрывать?
- Скрывать?... Почему скрывать?.. Это еще что?
- Ну раз нету, то нету…, - и она снова отвернулась.
Я уже почти разозлился теперь. Сидел только и боялся руками пошевелить, не знал, что и сказать.
Молчал, наверное, минуты две, все подбирая слова, чувствовал, что глаза бегают по скатерти, что совсем же идиот…
- Ты… ты скажи мне…
И замолчал. Вдруг прошла вся злость от новой мысли, и пришло сильное-сильное волнение. Захотел спросить ее и еще сколько-то времени собирался… А она смотрела на меня, с большим интересом.
- Вот скажи все-таки мне… Что… что ты обо мне думаешь?.. Что просто думаешь? А?
Она не засмеялась, хотя я ожидал, конечно…
- А… а вам это важно? Вы, кстати, так хорошо злитесь еще!
- Прекрати, пожалуйста, не.. не надо! Важно, раз спрашиваю!
Я чувствовал, что лоб у меня сильно-сильно вспотел.
- Не знаю…, - очень легко и спокойно сказала она и покачала головой.
Я четко почувствовал, как именно бледнею, как именно немного немеют скулы…
- Ах вот вы где! – услышал я голос за спиной, - Еле нашла… Здорово здесь как, да?
Подошла Олеся и седла на свободный стул между нами. Безобразно было смотреть на нее, на нее, после того, как я смотрел на Катю… Я увидел, что она только что лежала, видимо на кровати, с ребенком. По щекам было видно. Заметил, но не подумал об этом, отвел от нее глаза и снова посмотрел на Катю. Она просто смотрела на маму и собиралась что-то спрашивать. Я все зубы сжал свои, глядя на нее, одновременно часто моргая…
- Уснул Сенька? – спросила Катя.
Олеся, оглядев, посмотрела на нее, потом на меня и улыбнулась, убрала за уши волосы с обеих сторон. Теперь они у нее были распущены.
- Да, - строго сказала она, - Но не надолго, видимо, я бабушке Оле позвонила, сейчас приедет и заберет его. Ну, через час где-то… Вы, чего, уже заказали что-то? Где меню? Нет, правда, какое, оказывается, здесь место приятное, да? Андрюш? Кать, тебе нравится? Вообще, я очень удивлена этим местом!.. Его же недавно, вроде бы построили? Нет?
Я пожал плечами. Я тщательно и настойчиво смотрел на нее, ловил и разбирал каждое слово, замечая, как постепенно сходит с лица румянец. На девочку я теперь старался совсем не смотреть, все силы свои собрал и направил на это…
- Кать, не знаешь? Ты вечно все про все знаешь…, - продолжала Олеся, усаживаясь поудобнее, передвигая стул, посматривая назад, очень шевелясь вообще и не выкладывая пока руки на стол. Точно как Катька. Точно-точно. Хотя теперь мне совсем как-то неприятно было думать об этом…
Я все же поднял глаза и тут же встретил взгляд, слишком уж быстро, так что разозлился . А она улыбалась, не нагло даже, просто, хотя плохо, что не нагло, это было бы лучше, было бы лучше... Я весь зашевелился опять, стал готовить слова, чтобы говорить, наклонился над столом даже, род приоткрыл. Хотя они говорили…
- Недавно, - говорила Катя, - Я по телевизору видела, еще когда его только открывали после реконструкции.
- Ага, - кивала Олеся и смотрела на нее, немного наклонив вниз голову, как на дочерей не смотрят, наверное, как на подруг смотрят… Я так успел подумать.
Я не мог вставить ни слова, хотя они обе замолчали, но все равно непонятно было, когда они снова заговорят. А я хотел же выдержать какую-то паузу, нужно было ее сделать, обязательно, иначе странно было бы то, что я хотел произносить. Я немного в отчаянии отклонился обратно, на спинку, и опустил руки вниз, правда опустил, просто расслабив, у меня немного затекли и стали неметь локти. Морщился, сам знал, чуть-чуть поморщился…
- Вот так вот, Андрюшка! Понял…, - Олеся снова едва коснулась моего плеча.
Я видел, что Катя заметила это, и мне…, я улыбнулся, мне стало приятно это,- пусть немного и ей плохо станет … Думалось мне совсем плохо, мешались мысли и жарко было, я даже провел рукой по воротнику рубашки…
…Я все вертел во рту слова, которые сказать хотел, и они уже долго молчали даже, Олеся поглядывала на меня и немного поднимала и опускала плечи.
Нам принесли теперь три больших и темных меню, и мы их развернули, стали читать. У меня правда не очень получалось.
- Ну давай, Андрюш, рекомендуй нам что-нибудь. Что тут вкусное? – сказала Олеся, - Давайте закажем, и я побегу малышка посмотрю, а то чего он там один, - Смотря на листы, но немного повернув ко мне подбородок.
Все же странно на нее было смотреть, после того, как так долго смотрел на Катю. Я посмотрел в окна и заметил, что уже смеркаться стало.
- На самом деле я тут ел-то всего пару раз, но вот паста у них очень неплохая вроде бы. Вообще здесь такая, итальянская, средиземноморская наклонность кухни.
Они обе улыбнулись.
- Наклонность кухни… Хи-хи, - повторила Олеся, все смотря в меню.
Я покраснел, наверное, и еще пошевелился на месте. Катя посмотрела на это, естественно. Лейла вот никогда так не смотрела, Полина тоже… Что там, - Владик даже, где Владик сейчас, да? Позвонить бы… Что-ли… Очень стулья здесь жесткие были, не удобно сидеть, и ногу на ногу не положишь… Вообще, вдруг у них что-то с Полинкой даже получится?! Да? Может же! Мне нужно было ему Полинку оставить, свести их как-то. Просто же бросил все, как было, и ушел, - нехорошо так… Боюсь я ее…
Я выпрямил спину. Я только теперь обратил внимание, что Олеся сейчас должна уйти, а я опять остаться один на один с этой… С Катей… Задышалось даже! Совсем спокойно сидеть невозможно было! Я решил, что нужно быстро сказать все, и начать думать, о деле думать, о главном, успеть. В зале зажгли свет, - уже темнело совсем, к тому же, видимо, наползли облака. Она-то точно уже понимала это, что опять вдвоем останемся.
- Олесь, мы с тобой вина-то выпьем? – спросил я; немного голос слабый, правда.
- Ну да! А машинка, что ты! – она так посмотрела на меня, поверх очков, смешно.
Я немного засмеялся даже, как. Сам удивился, что засмеялся.
- Да ну машинка… Потом заберешь…
- Ну, не знаю… Ну можно, в принципе… А, давай, действительно, чего там! – она махнула рукой, так, очень по-своему, - С тобо-ой вообще… Алкоголичкой станешь, второй день подряд пьем!
И неприятно засмеялась.
Мы сделали заказ в блокнот официанта в фартуке, я даже смотрел на этот фартук, - думал, что мог бы просто смотреть на него, а приходилось смотреть, зная про Катю…
- Ладно, ребятки, я сбегаю, а то уже мама приедет… Ладно?
- Ладно, - сказала Катя, - А только когда мы его обратно заберем?
- Ну не знаю. Заберем, завтра наверное. В принципе, сама можешь вечером съездить, хотя лучше, конечно, не надо… Ну ладно, я пошла, кстати еще Лешке позвоню, чтобы он сюда ехал, да?
Она ушла.
Я как можно дольше смотрел ей вслед, пока она выходила. Улыбался как следует, не говорил и старался вообще выглядеть спокойным. Не получалось, наверное, нифига… А, и плевать… Не хотелось уже говорить ничего, просто скорее бы она вернулась просто, и все… Зато вот руки какие у меня были и на глаза мне попались. Крупные руки, мне нравятся… Хорошую, все же, рубашку мне Полина купила, только вот подзагореть бы немного, тогда совсем хорошо будут руки из рукавов выставляться, с этими манжетами.
Я поднял от них взгляд на Катю, зная, что губы немного надуты, и снова опустил; она просто сидела. Я потрогал один из манжетов, замер весь, очень ноги были напряжены, и живот.
- Ну так вот, Катюш…
- Вы…, вы теперь…, вы теперь со мной… Знайте… Я не очень говорить умею, но я… Вы со мной, в общем, и все… Я вас научу. Я вам немного покажу, как надо, ну…, то есть, если, конечно, я могу учить, если это не слишком уж – мне так говорить… Знаете, как волнуюсь сейчас?! Ужас… Вы же тоже умеете, правда? Вы тоже? Вот не могу толком сказать, чтО умеете. У меня, знаете, часто живот болит, когда я говорю… Нет, наверное нельзя так говорить, ужас, что я говорю! Ужас какой! Ой нет, не слушайте меня лучше, а то у меня и сейчас что-нибудь заболит… Вам мой брат понравился? Я его очень люблю, хотя… хотя он меня иногда очень достает… У вас глаза мне нравятся, а я уже говорила так, да? Да, так говорила… Мне, мне ваша грудь нравится, и плечи тоже… Они у вас широкие, а иногда вы их сутулите… Ой, ужас, наверное я красная вся, как рак, да? Я вот, когда так делаю, стараюсь вообще не говорить, даже потом не говорить, даже себе не говорить, хотя я никому, конечно, никогда не говорю… Я только тужусь, как дурра, напрягаю живот, он у меня твердый становится, и потом даже мышцы на нем болят, вот как тужусь… У вас волосы красивого цвета даже, знаете… Я, я… ох, нет! Я лучше пойду, посмотрю, как там мама и брат… Мне как идти, по лестнице наверх, да? Я потом прихожу домой и что-нибудь рисую или просто сижу в комнате… Мама говорит, что я уже совсем взрослый подросток, потому что долго в своей комнате сижу. У меня мама красивая, правда? У меня уже мальчишки некоторые за мной ходят, один там есть такой, я скоро одеваться буду модно, я буду очень модно одеваться, очень красиво, у моего папы есть деньги, он мне будет их давать на разные наряды… Меня даже бабушка немного учит этикету, как нужно правильно есть, сидеть или говорить даже… У меня папа глупый только, ну правда, у него не очень высокий интеллект, наверное даже мама умнее… Я, знаете, я иногда начинаю заикаться, когда говорю, у меня это бывает. Надо мной даже смеются иногда, хотя я самая красивая в классе, я знаю… Я красивая на ваш взгляд, на ваш вкус? Я еще плачу иногда, причем совсем внезапно могу заплакать, так что вы не обращайте внимания, если что, ладно? Я сейчас не то говорю, это я где-то читала, что так говорить надо… Нет, это я фильм смотрела просто… Ммм… мамочка, что я наговорила сейчас, мама! Я сейчас… Я сейчас просто скажу, что хотела сказать, правда… Знаете что?... Знаете? Вот слушайте. Слушайте, пока я в обморок не упала, у меня, кстати, это тоже бывает иногда. Даже часто. Слушайте: я могу, я знаю, что могу, могу вылизать языком грязные ноги абсолютно любого человека, знаете вы это или нет?! Абсолютно любого… Вот.
Она еще не видела просто, что я глаза поднял. Господи, как опять в туалет захотелось, я не сдерживался почти же… Но сидел, ел, глотал, захлебываясь и давясь почти, от жадности.
Она увидела, что смотрю, замерла, побледнела, позеленела даже, стала падать, клониться набок, а я все сидел, смотрел, смотрел… Полез за телефоном, чтобы набрать Юльку и рассказать ей, - она же сразу прибежит, примчится тоже посмотреть… Она любит такие…
Катя упала со стула. Со стуком ударилась об пол. Я попытался сфотографировать ее на вытащенный из кармана телефон.
Я сидел рядом, совсем рядом с ней, нарочно колено переместил, чтоб еще не касаться.. Обе руки держал на напряженной ноге, друг на друге, контролируя обе, - они немного потемнели уже от солнца, я вспоминаю тогда, что думал так, волоски на них белеть стали, - было лето. Что руки эти были немного темнее ее еекожи. Я все время смотрел на них – на руки, - постоянно. Каждый раз смотрел, и каждый раз они переставали чувствоваться, пальцы, ладони, и напрягались и немели одновременно. Мы в холле корпуса сидели, на скамейке, на которой я сидел, когда первый раз шли, ходили, провожал ее, никто больше не сидел, только мы. Это не скамейка была даже, а ряд скрепленных кресел из какого-нибудь зала, разделенных подлокотниками, поэтому мы очень рядом сидели, на соседних креслах. Здесь было прохладнее немного, чем на улице, мы только зашли, там был зной совсем, она, ее тельце даже немножко, чуть-чуть совсем в испарине было, платьишко не спадало свободно, немного задерживалось, у нее были совсем не худые бедра, я помню, как думал об этом. Все, что делал, смотрел на колени ее и руки держал, а она все, что делала, - спинку держала прямо и головку прямо и смотрела вперед, что-то тихо говорила. Я отворачивался, вертел еще головой, а дальше в холле была пустая стойка, с которой в учебные месяцы продавали еду и соки, теперь совсем пустая, за ней большие окна, из них это солнце безобразное, по полу еще, пятнами, но нас не доставало, мы в тени были. Еще пух тополиный в них чуть-чуть колебался, видно было его, он много где был, даже у нее между средним и указательным пальцами на ножке один, - она была в таких босоножках, - на плоской резиновой подошве, совсем без подошвы, можно сказать, но с высокими лямочками, по всей лодыжке и вокруг косточек, - у нее, наверное, все стопы были в пыли с улицы, конечно были, я помню, мысль стереть ее ладонями или слизать языком, просунуть его между большим и указательным пальцами, но я гнал, я помню такие мысли, хотя и от них даже член не вставал, я удивлялся от этого, но это оттого, что так вот руки держал, так следил за ними. Пол у нас в корпусе был такой неровный, с выбоинами и пыльный тоже, я думал, что она чувствует все его неровности, если идет по нему в таких босоножках, и я улыбался от этого. И запах тоже, я уж если не ее колено сжать, то лишь заложить два пальца, подушечки их, за синий краешек ее платья, все думал, которое рядом-рядом было, на бедре ее, на котором продольная ложбинка образовалась оттого, что она сидела. Она немножко ноги вытянула вперед и пяточки развела но носочки оставила вместе, и коленки вместе. И тихо так было, даже эхо было от того, что кто-то там, позади нас говорил или кричал, смеялся даже. Часа три дня было, может чуть позже, к четвертому…
Я вздрогнул. Посмотрел, как люди обернулись, как официанты подскочили, подбегали и приседали, руки протягивали. Кто-то на меня посмотрел, я так испугался от этого взгляда, и внезапно, сильно, ужасно сильно, кровь бросилась в лицо от этого, я изо всех сил уставился на смотрящего, моля его глазами, чтобы понять, что случилось. Он, человек этот, так смотрел!.. Синими-синими глазами, сильными, строгими, тяжелыми… Взрослыми такими. Почему он так смотрел?..
Я встал, растолкал их, присел на корточки, улыбался, тихо и спокойно, сам зная это, протянул к ней руки, к головке ее, - под ладонью ее волосы стали, - притянул немного на себя ее голову, и она открыла глаза. Увидела меня, я ей стал шептать что-то, постарался сделать лицо строгое и мягкое, она так сморщила лицо, как младенец заплакать хотела, я взял ее за спину, за плечи, подтянул, еще головку поддерживая, она ноги подтянула к себе, села, все смотрела-смотрела в упор на меня, но уже не хотела плакать. Я еще сильнее притянул ее к себе, сильно-сильно прижал, еще один официант рядом с нами сидел тоже на корточках, хотел помогать, прижал так, к груди прямо, что ей и ноги некуда деть было, ей пришлось как-то неуклюже сеть на коленки, разведя их на полу, охнув немного, и спину выгнуть, потому что я так ее держал, обняв, обеими руками, сильно прижимал, она локтями обеими мне в грудь упиралась, острыми, мне даже больно стало… Это я так боялся в глаза ей смотреть, до-олго не отпускал… Голова у нее немного влажная была и горячая, я все еще на ладошке чувствовал, хотя голову уже не трогал.
Я ее на ноги поднял, поставил перед собой и заставил руки опущенными держать, по швам. Строго смотрел на лицо ее, заглядывал, еще ладонь держал у нее на спине, внизу шеи.
Мы вышли на улицу, где уже почти совсем стемнело, оба хотели, чтоб нам холодно стало, оба плечи подняли. Я закурил, все еще чувствуя, что брови у меня нахмурены, посмотрел, как машины проезжают, еще снега много было, но он местами уже грязный был, хотя вроде бы собирался пойти. Она протянула мне руку, прося сигарету, я дал и стал смотреть, что она с ней будет делать. Она правда взяла в губы и потянула немного, сразу же выпустила дым изо рта и вся сморщилась, даже глаза заслезились, протянула мне сигарету обратно. Я засмеялся, и она, глянув на меня, тоже. У меня телефон звенькнул, я достал его и увидел сообщение от Лейлы «весь же день про тебя думаю неужели не слышишь?», губы скривил, тут же прямо, даже поглотал немного, облизал их, сунул телефон в карман и снова посмотрел на Катю. Она дрожала уже, от холода. Лицо у нее уже нормального совсем цвета стало. Еще посмотрел на нее повнимательней и поправил обеими руками ее воротник. Волосы поправил, с обеих сторон.
- Знаете, я наверное тоже с бабушкой поеду. Ладно?
- Езжай, конечно…
- Но я вас завтра жду… Даже сегодня ждать буду,… может вы сегодня еще заедете?
- Может… Но ты ложись, не жди допоздна. Мы, если и приедем, то поздно. Хорошо?
Она покивала, глядя в сторону и немного приоткрыв рот, задумчиво и очень спокойно.
- Но ты посиди еще минут пять-то хотя бы!.. Ладно? – сказал я и глаза выставил? – Посидишь?
Она стала смотреть снизу вверх, как-то нарочно не поднимая подбородка.
- Тем более, что бабушка твоя еще и не приехала…
Она кивнула, согласилась…
Я докурил уже.
- Пойдем? Мама, наверное, спустилась уже.
Она просто молча пошла к двери, которую я открыл ей.
Мы вернулись в зал, но Олеси еще не было. Зато на нашем столе уже стояли большие тарелки с чем-то вкусным. Катюшка уселась за стол, со своими щеками, задвинула себя поглубже на него и стала, с аппетитом даже, смотреть на свою тарелку. Принесли и вино тоже.
- Что это у меня, интересно? – спросила она, с такой улыбкой, странной, сильной, я такой еще не видел у нее, она все же смотрела, прямо, но еще все еще не очень уверенно, - А у вас что такое?
- У меня паста со шпинатом и моцареллой, а у тебя… у тебя, по-моему равиоли какие-то? Ты, что, не помнишь, что заказывала?
- Помню немного, просто не ожидала, что так выглядит… А у мамы что? – она вытянула шею, приподняла руки со стола, со сложенными вместе большим, указательным и средним пальцами, и стала разглядывать
Махнула рукой, уселась и улыбнулась мне, сложив руки на коленях.
- Успокой глаза-то, чего ты?...- сказал я.
Она поморгала и засмеялась.
- А чего, не спокойные еще?
- Неа… Все чего-то стесняешься все еще…
- Не стесняюсь, вовсе… Просто устала…
- Именно стесняешься.
- Нет.
Я пожал плечами и опустил глаза. Очень аппетитно пахло из моей тарелки, очень хотелось есть. В зале зажгли свет, а на сцене началось какое-то движение, туда вышли люди и стали готовить что-то из аппаратуры, что-то трогать из нее, перемещать.
Наконец пришла Олеся.
- Извините, народ, вы уже, наверное, есть хотите вовсю, Катюш, ты-то чего не ешь? Андрюш, извини.
У нее глаза тоже уставшие были, видно было, но я абсолютно без неприязни смотрел на нее. Пристально даже, она увидела это и улыбнулась.
- Мама, ты опять что-ли его там оставила?
- Да, конечно! – Олеся удивленно, изумленно даже покосилась на дочь, - А что такое? Он спит, по-моему совершенно спокойно, так что чего тревожить-то?
- Где же ты была так долго?
- Ка-ать! Что за ребенок, вот где надо, там и была, что тебе все объяснять в подробностях?
- Нет.
- Ну а что вопросы странные задаешь… Ладно… Что вы тут делаете? Я вижу тут сейчас какая-то программа намечается, да? Андрей, что за программа? Ой, какая вкуснота! А вино уже выбрали? А, вот, выбрали… Андрей, ты нальешь мне?
Я взял бутылку.
- Ты чем-то расстроена, мама? – снова спросила Катька, держа вилку над своей тарелкой зубцами вниз.
- А еще более торжественно ты можешь спросить, интересно? Кать, ну чего ты ерунду все время спрашиваешь? Ешь лучше. Вкусно у тебя?
- Да.
- Ешь тогда и не болтай… Да, Андрюш? – она посмотрела на меня и протянула свой бокал к моему бокалу.
Я поднял свой.
- Вкусное вино, - сказала Олеся и взяла в руки вилку и нож.
Мы стали есть. Олеся как-то, жуя, посмотрела на меня. Выпрямила спину. Я подлил ей еще вина, у нее нкемного покраснели щеки. Явно молчала она, не старалась говорить. Конечно ей это было некомфортно, я видел, в отличие от нас с Катей, мягко, спокойно, сидевших на своих метах, - Катя все смотрела за себя, назад, на сцену, поворачивая голову и возвращая ее назад, на нас, с совершенно недвижимым лицом, спокойным совершенно. И смотрела на меня уже просто и прямо.
- Что-то мама задерживается, - сказала Олеся, посмотрев на часы ее, - у нее были часы на руке, крупные, видимо смарт-часы, - Что, мне каждые пять минут бегать?
Она улыбнулась точно так, как ей казалось нужно было после этой фразы. Почему-то покраснела едва-едва, после взгляда на меня. Я все чувствовал, что держу подбородок на руке, едва улыбаюсь и смотрю. Руки, конечно, крупные у нее были, очень крупные.
В зале погас верхний свет, - мы увидели, что на столике у нас свечка небольшая, - и зажгли над сценой. Народа за столиками стало гораздо больше, я только теперь заметил, удивился, брови поднял. Катя немного улыбнулась, когда свет погас и совсем развернулась на своем стуле, села боком, оперевшись плечом на спинку, стала смотреть на сцену. Там появился небольшой джазовый ансамбль, судя по инструментам, немолодых уже людей, очень громкоголосых, смеющихся, приветствующих публику, в рубашках с коротким рукавом, один из них, с трубой, был похож на слегка располневшего Вуди Аллена. Так мне сказала Олеся, когда они стали играть, - они начали мягко и медленно, - придвинувшись ко мне немного, чтобы я услышал.
- Да? – переспросил я.
- Ага. Не видишь что-ли? Ты знаешь, кто такой Вуди Аллен?
- Честно говоря… Слышал что-то, но как выглядит, не очень помню…, - я тоже говорил почти ей в лицо теперь, сильно поворачивая шею к ней. Оба мы сидели, наклонившись к столу, поставив на него локти. Катюша положила подбородок на высокую спинку стула на свои ладони, ноги убрала под стул. Видно было в контровом свете от сцены, как выбиваются волосы на виске.
- Ну это такой смешной человечек-то, режиссер, такой, с носом и в очках, противный-то такой!..
Я сморщился, показывая, что вспоминаю.
- Да ну ты чего! Его все знают!
- А! – тут же сказал я, - Ну да-да! Странный такой!
- Ага! Правда же похож?
- Да, что-то есть… Действительно…
- Не действительно даже, а очень даже есть. Вообще одно лицо, по-моему, - она теперь посмотрела на меня с тем же изумленным лицом, что и на Катюшу недавно, но тут же опустила глаза и посмотрела то ли на локоть мой, то ли на манжет. Сама держала руки на бокале своего вина, как-то за верх его держала, и покачивала головой под музыку. Я длинно посмотрел на Катю.
- Я, кстати, очень его фильмы люблю. Не только комедии, причем, хотя юмор у него тоже мне нравится, я его понимаю, но главное, вот, такие, как «Матч-Пойнт» например фильмы, или «Мечта Кассандры»… Не смотрел ты? Только не говори, что не смотрел!
- Не помню, честно говоря, - я рассмеялся, - Я не очень часто в кино хожу…
- О, а я наоборот очень люблю кино, вообще киноман, можно сказать…
- Киномэн?..
- Киномэн, да, - она прыснула и тряхнула головой своей, - Киноманша в общем… Кстати, негромко они играют, да? Обычно в живую всегда так громко играют, а эти нет… Здорово…
Она коснулась основанием своего бокала моего и отпила вина. Солировал как раз этот Вуди Аллен на трубе, очень здорово, мы даже стали покачивать головами. Еще подходили люди, видно было, что просто с улицы, не из отеля, садились за столики и заказывали напитки. Катя иногда посматривала на нас, на меня, но больше все смотрела на сцену. Я смотрел на нее не только когда она отворачивалась, но и в глаза тоже.
- А чего ты?... – опять заговорила Олеся, - Книжки читаешь?
Я пожал плечами.
- Да не особенно… Можно сказать вообще не читаю… - я снова засмеялся ей.
Она шлепнула меня по руке.
- Ты-ы! Вот же а! Ничего не говорит! Что ж ты делаешь-то тогда вообще?!
- Я-то?... Да так… Да, я же говорил уже тебе – всякими безобразиями занимаюсь…
- Ужас, какой же весь загадочный! Ужас прямо! – она даже глаза сощурила, мягко, глубоко сказала… Она вино пила, - Смешной ты…
Снова посмотрела на что-то из моей одежды, на плечах или на руках моих. У нее лицо менялось, когда она делала так, что-то думала она как будто в эти моменты. Я тоже отпил из своего высокого бокала. Вино мы выбрали, конечно же, красное сухое. Катя вдруг поднялась со своего места.
- Мам, я пойду посмотрю Сеньку, ладно? – она наклонилась над нами, положив руки за спину. Смотрела вниз.
- Ну сходи, если хочешь, - Олеся обернулась к ней как-то приподняв локти со стола и отняв от бокала, - Андрюш, дашь ключик?
Я полез в карман, не отрывая взгляда от Катиных ресниц, но она на меня не посмотрела все же, не смотрела, упорно. Я улыбнулся этому. Я дал ей ключ в руку и почувствовал ее холодные пальцы. И должна была, конечно, посмотреть на меня и посмотрела, так, что я моргнул ей обеими глазами, едва-едва, и кивнул, едва-едва, хотя она и не улыбалась вовсе. Немного волосы у нее были неопрятны. Я даже не стал ей говорить ничего, хотя она длинно посмотрела на меня, долго, но неопределенно. Я даже замешался немного, - видимо, она все же ждала чего-то, - но без волнения, без движения, с улыбкой только. Даже раньше, наверное, отвел глаза от нее, чем нужно было, чем мог бы даже…
Но повернулся тут же, быстро, как мог, боясь, что она отходит уже, успел, и поправил, быстро, ее закатавшийся рукав свитера, так что она не заметила даже,
Не ожидая, видимо, совсем забывшись, забывшись, я что-то слишком уж быстро перевел взгляд на олесино лицо, слишком быстро.
…Я вскочил на ноги, стул уронил, хорошо что…, полез поднимать его, - немного давление в голове изменилось, на щеках; я испугался немного…
Катя видела, но спокойно ушла своими башмаками по полу, а Олеся выкатила на меня все глаза. Я стал смотреть на нее, улыбался, как дурак, наверное, но смотрел, снимал глаза с нее, и снова смотрел, так три раза, я сам себе сказал так три раза делать. Нормальное лицо у нее было, симпатичное, женское лицо. Конечно, я хотел бы потрогать его, чтобы окончательно убедиться, но не стал… Сел обратно на место свое, наверное, немного розовый от стыда, но веселый все же.
Сел и стал поправлять свои стаканы и тарелки на столе. Очень виновато чувствовал себя, очень хотел смотреть, что там на лице ее, смотрел, но украдкой, не очень пристально.
Все же сказал:
- Извини…
- Да ниче-ниче… Я уже постепенно привыкать начинаю, - она мягко сказала, засмеялась, головой ладони коснулась и смотрела на меня очень.
Я выпрямился на своем месте . Оркестр все играл, но уже что-то другое, бодрее и громче. Теперь надо было бы напрягать голос чтобы говорить.
Олеся стала оглядываться в поисках официанта, и я вслед за ней, чтобы помочь. Она неуклюже, несуразно руку поднимала для этого. Официант подошел, и она попросила у него себе молочный коктейль, показывая его той же рукой. Он как-то плохо ее слышал, и она смущалась, а когда он отошел, полезла зачем-то за телефоном своим и стала что-то на нем набирать.
Мы сидели снова близко. Очень мне хотелось говорить с ней, я даже руками двигал, не знал только, сказать что.
- Это испанское вино, кстати, - сказал я наконец, показывая на бутылку, которую мы все не допили, - Вы же испанские любите?
- Да? Ну я поняла, кстати… Но мы не только испанские любим, я и французские, разумеется люблю тоже… Но вкусное, да… Я не пила еще такое, по-моему, - она отпила из своего бокала, очень изящно держа его, - Сейчас уже Лешка приедет… Я тебе не рассказывала, как мы в Италии-то были? Ой, нет! Лучше ты скажи, как вы в Барселону ездили? С кем ездил-то хоть?
- С подругой, с девушкой.
- Да-а?! Ого, не ожидала даже от тебя… Уже… Хи-хи-хи!.. А какая она, эта девушка? Хотя наоборот, учитывая все твои эти знакомства…
- Она? Она очень красивая…
Она рассмеялась, и я, - повторив ее, абсолютно точно так же, словно пародируя.
- Ну, это-то понятно…
- Моя любовь единственная. Ее Юля зовут.
- Ого, единственная любовь?.. Ужас, как интересно!.. Ну-ка, ну-ка!
- Сейчас расскажу. Она такая, блондинка, со светлыми волосами в общем, с серыми глазами… Но со слегка смуглой, темной кожей…
- Красивое сочетание… Москвичка?
- Нет, ты что! – я громко сказал, - Из … как раз, мы же здесь с ней еще познакомились, в институте, одногруппница моя была.
- Да что ты! А фамилию не скажешь? Вдруг я знаю ее…
Я назвал фамилию.
- А нет, не знаю. Ну и чего, и чего, рассказывай дальше!..
- Да я по ней весь институт с ума сходил, да! Честно! Очень ее любил, очень-очень, да… У нее такое лицо было… Даже не знаю, как тебе описать-то… Очень ее люблю!
- А, и сейчас любишь?..
- Да! Что ты! Конечно! Ты что! Она, причем, меня долго-долго не замечала же совсем, а я за ней бегал! Да, хи-хи! Но потом, вот как-то вместе с ней стали. Даже в Москву-то тоже вместе поехали. Она, правда, потом там замуж вышла.
- Замуж вышла?...
- Да-а. За хорошего человека такого, кстати, я с ним познакомился, он мне понравился даже. Ну, он и состоятельный тоже, богатый человек, по-настоящему богатый, такой, стройный, спортивный очень… Не старый, нет, что ты, не подумай! Из хорошей какой-то семьи даже, с хорошим образованием, да. Вот. Представляешь? Представляешь?
Она глаза опустила, а я старался в них заглянуть, голову нагибал для этого.
Она ничего-то не сказала, мне странно стало это, как она так не удивляется? Наверное, так была поражена, хотя я и не видел полностью ее лица, но вот думал, что она его так прячет, потому что сильно уж поражена. Это меня так завело, я захотел и вовсе свалить ее с ног, чтоб она охала даже, вот как хотел ее удивить.
- Но, вот и представь, а я все равно остался с ней. Во-от… Все равно мы с нею встречались, часто, она ко мне приходила, мы гуляли с ней, очень часто… Ну, то есть, не очень часто, для меня особенно, но все же довольно часто… Она меня даже иногда по голове гладила, когда встречались, знаешь, что это, когда, вот, женщина, любимая, тебя по волосам гладит? Это ух, просто, хе-хе… Ты меня слышишь? Во-от… Что-то они громко играть стали, да? Ты слышишь меня-то?.. Мне во сне снилось это, часто снится, даже теперь даже… Но все же она дома-то гораздо больше времени проводила, а они еще постоянно уезжали куда-нибудь из города, из страны даже, надолго, неделями не возвращались, он ее по всяким экзотическим местам таскал все время, поражал ее этим, она рассказывала потом мне… Фотки показывала, она там такая обалденная всегда была, в таких купальниках красивых, мне особенно серый нравился, такой, тоненький, светло-серый, ей очень шел. Но я сам в основном просил ее фотки показывать, она не очень хотела-то… Приезжала всегда загорелая такая, совсем черная, она всегда очень загорала, причем не сгорала никогда, вот могла просто сразу приехать на юг и тут же на солнце вылезти, сидеть там хоть целый день… Такая вот кожа у нее была.
Я замолчал. Посмотрел на оркестр. Музыканты там по очереди солировали, а после звучали им аплодисменты со столиков. Хлопали всем, кроме того, в очках. Он очень старался, играл, но ему упорно не аплодировали, а он очень расстраивался поэтому, разводил руками, очень комично, смешно. Я сам улыбнулся даже и решил обязательно ему похлопать в следующий раз. Еще мне очень нравилось, как контрабас играет, я специально его звуки выслушивал.
Повернулся, увидел, что Олеся смотрит на меня. У нее такое… интересное лицо было в этом полумраке. Правда немного с удивление, испугом или даже с легким отвращением смотрела на меня, но видно было, что глаз не может оторвать. У меня чуть-чуть губы были мокрые, нижняя особенно, я облизал ее. Какое-то время потратил, чтобы вспомнить, о чем я только что говорил.
- Да-а. Вот. Представляешь? Она умерла, погибла теперь, в авиакатастрофе, с мужем летела, у него там дела какие-то были, наверное что-то по бизнесу, а она с ним решила полететь…
- О, господи!...
- Да-а… Вот представь себе… В Барселону же, кстати. Там что-то при посадке случилось, уже сели почти, но как-то неправильно что-ли, не знаю, в общем самолет с полосы съехал и развалился и загорелся весь. Там все погибли. Хотя это даже же не падение самолета было, а вот все равно все триста двадцать семь пассажиров и членов экипажа, все погибли. Даже странно это. Ну, не повезло вот как-то так…
- Ужас какой!..
- Ага, не говори…
Снова у меня губа мокрой стала, что-то все она намокала, я снова ее облизал. Она, мне показалось, слегка отодвинулась от меня, может только показалось, но веки у нее, правда, едва-едва заколебались. Я пропустил соло «Вуди Аллена» и захлопал немного позже, чем он закончил, но сильно захлопал, с зажженной сигаретой во рту, на меня немного оглянулись даже, но по-доброму. Я и Олеське сказал:
- Хлопай, хлопай, видишь, как человек старается, а тут сидят снобы одни!
И засмеялся, когда она, правда, стала хлопать, щурясь на музыканта, потому что очки сняла. Еще посмотрел, как за соседним столиком одна девушка очень изящно курила, мне нравилось.
Вспомнил, о чем Олесе говорил, снова брови поднял и лицо к ней наклонил.
- Вот. Но у нее родители ее сюда привезли, ну тело то есть, вывезли из Испании, у нее родители, кстати, здесь живут, вот надо будет навестить их. Может навещу, хотя они меня не очень хорошо знают…
У нее телефон зазвонил, она полезла отвечать, а я закурил еще одну сигарету.
- Да. Что? А, ну хорошо… Вы сюда не зайдете что-ли? Ты тоже поедешь? Ничего себе, ты собиралась что-ли?.. Ну смотри, ну хорошо… Ладно… Ладно… Да, позвоню позже… Пока…
- Катька с мамой уехали и Арсения забрали…
Она положила телефон на стол и через некоторое время у него погас экран. Я, пока не погас, все смотрел на него. Потом поднял на нее глаза и улыбнулся, так, как нужно было улыбнуться, сам знал, что так улыбнусь, мягко и просто, мне очень понравилась сама идея так вот улыбнуться, - то есть, как очень сильный человек с тяжелым горем, но стойко его переносящий, - очень здорово! Причем, я так безупречно исполнил это: раз – просто глаза поднял, раз – просто улыбнулся… Очень здорово!
Она смягчилась, конечно же, очень липкое лицо сделала, ближе подвинулась, руки моей коснулась, даже положила свою ладонь на мое предплечье, - я хотел отдернуть, но не стал все же. Трубач играл очень грустную, мягкую мелодию, ей, конечно, нравилось. Она опять посмотрела на меня, оглядела всего, газами на волосах задержалась. Долго задержалась, я даже смутился и провел рукой по волосам, думал, что-то не в порядке с ними.
Она засмеялась, но с бровями нахмуренными и лицом ко мне вытянутым таким… приятным даже…
- Ты когда-нибудь что-нибудь воровала в магазинах?... – спросил я ее, - Я вот недавно твикс украл!
Она охнула даже, как засмеялась, и теперь уже вовсю погладила меня по руке, наклонилась и специально коснулась плечом моего плеча:
- Ох, господи, какой же ты! – сказала и покраснела даже, как девчонка, - Фуф, краснею даже! С ума с тобой сойдешь!
И замолчала. Я ждал, что еще что-то скажет, но замолчала. Я весь растянулся в улыбке.
- Хорошо сказала… А я, кстати, никому это не рассказывал, представь себе.
- Это про твикс-то?... – она смеялась.
- Не-ет… Про Юлю… Она только в сентябре прошлом умерла… Погибла, погибла, да…
Он снова полезла за очками своими и надела на нос.
- Маленький, несчастный, взъерошенный москвич наш ты!... – еще больше покраснела, - И даже Лешка не знает? Ой, ну то есть… Не знает он? Тьфу, извини, глупость какую-то говорю…
Я очень сильно поморщился, смотрел на нее, даже не отвел лица, а поморщился, сильно… Она смутилась, правда смутилась, сильно, даже жалко ее стало, как глаза у нее задрожали. Я взял ее за голову и снова поцеловал в щеку, она замахала руками, стала мои руки от головы отрывать, но шутливо, смешно. Я сам рассмеялся. Говорить стала, быстро:
- Ну чего ты делаешь, отстань, Андрю-уш! Прекрати вообще! Брось…
Я отстранился, но улыбался, и подмигнул ей.
- Дурак…, - она стала поправлять все взъерошенные мной волосы.
Долго это делала, даже в экран телефона смотрела, как в зеркало, как будто бы обиделась. Я немного отвернулся от нее.
У меня все еще выражение лица, наверняка, было то, все тупо-напряженное, с которым я говорил ей сейчас, точно, сам я это чувствовал. Попытался расслабить его, но не очень получалось, оно вытягивалось обратно, когда я вновь на нее смотрел. Мне понравилось, что ее запах на моих руках, я поднес их к носу, несколько раз подносил.
Она, наконец, села спокойно и теперь мало на меня смотрела, очевидно нарочно. Я подозвал официанта и попросил кофе.
- Будешь кофе?..
- Ты правда что-ли только мне рассказывал это все?..
- Ну да… А чего такое?
- А… А почему?
- Ты меня спросила, я сказал просто.
- А-а…
Я посмотрел на ее руки, которые она на стол положила, на кисти рук, потом на плечи.
- Кошмар какой все это… Даже глупо говорить тебе, что сочувствую как-то, какое уж тут сочувствие… Как ты все это перенес-то?
- Да что все-то? Да ну… Ну бывает, умерла, что теперь… Жизнь продолжается.
- Да-а? А я-то подумала… Да ты же врешь! Я же вижу… Это все многое объясняет, очень многое.
- Мне просто понравилось, как ты говоришь, вот я и рассказал все…
- Ага… Понятно…
- Я тебя давно не видел, но помню. Я неправду говорил, естественно, что ты не изменилась, просто ты очень хорошо изменилась… А все это… Ну… Вот пережил как-то, - я, по-моему, лицо сделал такое мечтательно-сумрачное, ей понравилось по крайней мере, - Как видишь.
Она смотрела, сигарета в приподнятой руке, вытянутое ко мне лицо, в глаза и на губы, запах ее чувствовался, теперь неприятный, она немного вспотела, по-моему. Я и пожал плечами. Подумалось, что она глупа, наверное… Очень у нее стопа большая, большого размера, наверное, обувь носит. Опять подумал про это… Катя ушла.
Как-то неудобно было сидеть, мне, что-то устало, спина, или было неприятно чувствовать одежду. В зале стало совсем накурено, немного жарко, даже в рубашке. Я протянул руку и погладил ее по предплечью, в точности так, как она раньше меня.
Она совсем уж мягко улыбнулась, совсем мягко, раньше я не видел, чтобы так улыбалась.
- Не хочу теперь, чтобы Леша приходил..., - сказала она.
- Чего так?
- Не знаю…, - она пожала плечами, - А он придет сейчас, уже едет, наверное…
- И хорошо. Мы с ним хоть пива выпьем, - я улыбнулся ей.
- Мог бы и со мной выпить… Кстати, он и не будет, наверное, кто машину-то поведет?
- Договорились же на такси ехать.
- А ты не поедешь к нам что-ли?...
- Опять к вам?
- Не знаю, смотри… В принципе, можно, наверное…
- Да нет уж, что ты…, - я очень внимательно слушал, смотрел внимательно.
Она замолчала, напряженно очень, готовясь.
- Замучилась я с ними в общем… Не заводи детей…, - она так и смотрела в стол и что-то водила по нему пальцем.
Я промолчал.
- Ничего не делаю больше, только ими занимаюсь… Устала очень от этого… Очень устала, руки трясутся уже. Лешка недавно что-то сказал такое, а, короче, ну чтобы я кое-что сделала, просто попросил, безобидно так, а у меня аж губы затряслись, чуть не заплакала… Неприятно так стало, ужас, сама испугалась… Как беременная… Фу, ерунда в общем…, - она сбоку посмотрела на меня, как я смотрю.
Я ничего не стал говорить, только видел, что краснеет.
- Понимаешь, стало неприятно, что он попросил, именно он!.. А так обычно он сделал это, своим обычным голосом, и не заметил даже ничего, а обычно он очень чуткий, все замечает… Иногда я его видеть не хочу, представляешь?...
Я смотрел, как музыканты уодят на перерыв, и как девушка, та, с сигаретой, зачем-то приподнялась со стула и опять села, посмотрев на него.
- Я просто стала как-то думать, что еще совсем же молодая женщина я еще, а уже трое детей, и только они, уже так давно мы так вот живем. Ну, то есть почти сколько себя помню. А я как-то не совсем так представляла себе все это…
Я опустил руки и подтянул носок на ноге.
- Во-от… Понимаешь. Вот… Вот… ты приехал, посмотрела на тебя… Не знаю, может так подействовал… Такой высокий, большой, мрачный, странный, запахи от тебя такие… Боже!... А, ладно… Ну вот… Сейчас, подожди… Одет так, знакомства у тебя такие, вещи такие рассказываешь… И мы тут, со своими жалкими путешествиями по стандартным туристическим маршрутам…
Она закрыла лицо руками, ладонями, точь-в-точь, в точности как Катя раньше сегодня; я уставился на нее, как дурак, изумленный.
Она оторвала руки от лица, взяла бокал и отпила из него немного. Махнула ладошкой.
- В общем напилась я, вот что…
Потом закрыла глаза, плечи подняла:
- Вот почему ты вообще его бросил, это же просто по-свински с твоей стороны, так с другом обойтись! Я же помню прекрасно, сколько он звонил тебе, как удивлялся и переживал, ты же просто взял и перестал общаться, как же ты мог-то так, а?! Я же помню, даже на свадьбу не пришел, это как по-твоему? Даже на свадьбу же не пришел, а мы тебя так ждали, я еще… Я еще, дура, думала, что тебе почему-то не нравится, что мы женимся… А, даже, не почему-то думала, думала один раз только, правда, что тебе не нравится, что именно я замуж выхожу, представляешь? А?..
Она открыла глаза и решила все-таки посмотреть на меня, а нижние веки у нее, совсем уж неожиданно для меня, поражая меня, сложились точно так как припухшие, толстенькими, и снова точно как у Кати.
- Ты знаешь, что Катька у нас с детства про тебя рассказы слушала, как папу курить учил, как вы в Ялту вместе ездили и с ума там сходили, фотографии школьные наши, с тобой вместе, смотрели, ей показывали, потом она вообще сама их смотреть стала, в последнее время особенно, как взрослеть стала… И тут приехал такой, ком с горы, вот откуда ты взялся?! Ты знаешь, что я эту ночь вообще же не спала, все думала про это все. Вы же вместе с ним в Питер собирались учиться ехать, помнишь ты хоть это? А теперь… А теперь я его видеть не могу, вот приедет сейчас, что я ему скажу? Почему мы с тобой целовались? Ха-ха-ха-ха-ха!...
…Я протянул руку, положил пальцы на ее лицо, - она очень испугалась, замолчала, но не стала отстраняться, - и стал чувствовать подушечками всю ее кожу, потрогал ее припухшие веки, они, правда, были очень мягкими на ощупь, - интересно, как у Кати, также или нет, - ее ноздри, ее щеки, губы, чуть-чуть затронул ресницы… Провео по скулам, по одной до самого уха, волосы ощутил на виске, они едва-едва влажные были… Потом оторвал руку, поднял вторую, и двумя совсем повернул ее лицо к себе, свое приблизил сильно-сильно, и рассматривал еще, каждое пятнышко, каждую пору на коже видел. Долго смотрел так. Пока она не сморщила его, пока глаза у нее не стали краснеть и губы кривиться. Она заплакала, вскочила и убежала, я не успел все рассмотреть. От досады, хотел поймать ее за руку, вернуть силой и досмотреть все… У меня здорово рука дрожала, когда я сигарету доставал…
Музыки уже не было в зале, только говор людей, огоньки свечек на столах, блеск стекла бокалов, матовый блеск женских голых плеч. Я вытянул ноги под столом, вообще развалился на стуле своем, сложил руки на груди, опустил подбородок, поводил им по воротнику рубашки. Пособирал пальцем со стола крошки, тут же сбрасывая их на пол. Посмотрел на свой живот, на вытянутые ноги, мне не понравились они, они не были красивыми. Принесли кофе в маленьких чашках, я стал пробовать его. Он понравился мне очень, с хорошей, терпкой горечью, на языке, на губах. Мне понравилось, как он пьется с сигаретой, в руке у меня была сигарета. Почему-то вспомнился мой компьютер, я любил его, но так и не включал с самого приезда сюда, в город. Я вспомнил, что хотел купить себе новую обувь и походить в ней по улицам, - уже немного снега на них, хотя, наверное, все же было бы холодно. Ноги у меня отдыхали, я чувствовал это, как будто я только-только пришел и сел после долгой прогулки. Очень тихо как будто было, тепло, уютно здесь, я удобно сидел на своем стуле. За окнами была ночь и огни, фары машин, фонари, видны были витрины. Еще в них отражался зал. Я потрогал пуговицы на рубашке, повертел одну из них в пальцах, но она была крепко пришита. Все еще стояла наша бутылка на столе, я повернул голову и увидел олесин телефон, уже не новый, немного потертый, айфон. Люди стали говорить громче, совсем громко, я плохо слышал, о чем думаю, некоторые из них смеялись, некоторые что-то выкрикивали даже, мне казалось… Мне казалось, что я себя плохо вижу, а на то, что вижу, я смотрел уже множество раз. Я взглядывал несколько раз, но все так же казалось, а то, что надо бы было видеть, мне думалось, я никак не мог уловить. Я не сильно напрягал себя для этого, не сильно, не очень хотел этого. Показалось, что я грязен, что тело мое немыто, долго, недели может быть. Я знал, что не поеду сегодня к Кате, и, быть может, и завтра не поеду, лицо мое, скорее всего, сморщилось мерзкой гримасой, когда я подумал об этом, но через некоторое время я твердо решил это, нет, не поеду. Я не хотел, я хотел лечь, под одеяло. Скомкать его под подбородком, чтобы он упирался в него, сунуть пальцы ног в проем между матрасами, чтобы они сжимали их, сильно сжимали, сильно-сильно, подергаться немного, с закрытыми глазами, и заснуть, может быть несколько раз облизав сначала губы. Грязные губы, хотелось бы, чтобы они были грязными. Если бы я мог посмотреть, как она встает с унитаза, сначала одевает трусы, потом джинсы, Олеся, тогда, возможно, я стал бы не столь уставшим… Я, видимо, устал, очень устал… Когда подумал об этом, заметил, что глаза слипаются, почти закрываются, их хорошо держать закрытыми. Во рту было сухо немного, с горчинкой, с липкой горечью, хотелось расстегнуть рубашку и провести по груди и по животу руками, поводить. Теперь я заметил, что болят мышцы ног, почти невозможно их держать спокойно, лучше трясти или переставлять все время, я и делал так теперь. Совершенно точно, что я знал, что не поеду сегодня, завтра не поеду, я слишком боюсь, мне нужно постоять, я что-то неправильное стал делать с людьми, с их телами, это же люди, люди, я не должен был бы так поступать, не должен. Все и каждый из них уродливы, отвратительны, мерзки, но они же понимают, что я делаю, мне казалось, что не видят они, но это неправильно, конечно же, неверно. Оставалось, только понять, что я буду делать целый день, но это можно было придумать и утром, когда еще не встал с постели. Помолчав, я подумал, что, возможно, просто заболеваю, что температура поднимается у меня, но тут же, с бешеным содроганием вспомнил, как ОН смотрел на меня…
Это задержало меня, но я встал, оставил деньги на столе и ушел из зала.