Просто вдумайтесь, кого ещё называют "безвинные жертвы" или "жертвы сталинских репрессий"?
Утреннее заседание 12 марта 1938 года.
Последнее слово подсудимых Иванов
ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ:
Армвоенюрист В. В. Ульрих,
Председатель Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР
СЕКРЕТАРЬ:
Военный юрист 1-го ранга А. А. Батнер
ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ:
Армвоенюрист В. В. Ульрих, Председатель Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР
СЕКРЕТАРЬ:
Военный юрист 1-го ранга А. А. Батнер
Комендант суда. Суд идет, прошу встать.
Председательствующий. Садитесь, пожалуйста. Заседание продолжается.
Последнее слово имеет подсудимый Иванов.
Иванов. Граждане судьи! В моем последнем слове я хочу сказать суду, что я со всей искренностью и до конца раскрыл историю преступной своей борьбы против партии и Советской власти, советского народа. Я ничего не утаил, ничего не спрятал ни в части моей контрреволюционной изменнической деятельности, ни в части деятельности "право-троцкистского блока", активным участником которого я был.
Я отказался от защитительного слова потому, что признаю полностью и больно чувствую свою тяжкую вину перед Советской страной, и мне нечего сказать в свою защиту.
Единственное, что меня поддерживало в эти тяжелые дни, в дни всенародного моего позора, это-мысль о том, что я, наконец, порвал с этим связывавшим меня проклятым и преступным моим прошлым, порвал бесповоротно, ушел от него.
Когда меня втянули в преступное дело провокации, я был мальчишкой, без всякого жизненного опыта и закалки. Перед лицом первого испытания я не выдержал, струсил, сделал первый шаг измены, затем пошел по наклонной, и меня засосала тина предательства, а у предательства своя логика, и его власть над собою я особенно сильно почувствовал после Октября. Было бы неправдой и ненужным преувеличением, если бы я сказал, что я совсем не сочувствовал Октябрьской революции, не принимал ее. Сила пролетарской партии, сила революции такова, что человек, близкий своим жизненным положением к рабочему классу,-а я был таковым,-испытывает ее воздействие даже в той роли, в которой я находился до победы рабочего класса. В период Октября я чувствовал и радость, и страх: радость-вместе с победившими массами, страх-перед угрозой разоблачения. Я должен сказать, что у меня и тогда не хватило мужества прийти, и открыто заявить о своем предательстве. И то, что я этого не сделал, было, как это явствует из всей моей последующей истории, определяющим. Чем дальше шло время, тем больше я походил на человека, сброшенного в воду с грузом на ногах, человека, страстно желающего выплыть, в то время как груз его тянет непрестанно на дно, и этим-то дном явились "левые коммунисты", а затем включение меня Бухариным в ряды организации правых.
Я считал, что с меня будет снята угроза разоблачения моей провокаторской деятельности лишь в том случае, если восстановится власть капитализма. Это постоянно толкало меня на поиски враждебных реставраторских сил для того, чтобы примкнуть к ним. Я искал людей, которые хотят того же, чего и я, хотят буржуазных порядков. Я искал и нашел этих людей в организации правых. Понятно поэтому, что я сочувствовал всем действиям и выступлениям правых и Бухарина, имевшего со мной антисоветские связи как лидер "левых коммунистов". Не стоило никакого труда привлечь меня в 1928 году в ряды организации правых. Все дальнейшее же развитие моей антисоветской деятельности шло уже под влиянием Бухарина, который переводил меня со ступеньки на ступеньку по пути преступления.
По заданию Бухарина я в 1928 году пытался организовать кулацкую повстанческую "вандею" на Северном Кавказе. В 1932 году, по его же установкам, я включился в восстание по свержению Советской власти на том же Северном Кавказе, где я в то время работал. В 1934 году он, Бухарин, говорит со мной о необходимости поражения в войне, о необходимости ориентироваться на агрессивные фашистские страны, в первую очередь -на Германию и Японию. В соответствии с этим, группа правых в Северном крае, под моим руководством, развертывает террористическую, диверсионную и шпионскую деятельность. После всего этого странно было слышать здесь заявление Бухарина о том, что он будто бы лишь "чистый теоретик" и занимается только проблематикой и "идеологией". Ломаного гроша, граждане судьи, не стоило бы мое разоружение и раскаяние, если бы я в последнем своем слове не выступил против этой вопиющей неправды. По Бухарину получается, что в организации правых были чистые, в кавычках, теоретики, лидеры, не отвечающие за конкретные преступления, занимающиеся тонким, благородным, в кавычках, делом-идеологией, и, с другой стороны, были грязные практики, от которых вся порча, которые за все отвечают, которые-де и ставят перед Бухариным конкретные вопросы о терроре, вредительстве, диверсии и шпионаже, а он, мол, Бухарин, только лишь слушает и молчит.
Только в процессах контрреволюционеров возможна такая вещь, когда руководители переносят ответственность на практиков, уклоняясь от нее сами. Да, я делал чудовищные преступления, я за них отвечаю. Но я их делал вместе с Бухариным, и отвечать мы должны вместе. Впрочем, о какой идеологии может идти здесь речь? Ненависть к Советской власти и партии, клевета на ее руководство,-вот и вся наша идеология. Именно потому, что я несу как активный участник ответственность не только за свои действия, но и за деятельность всей организации правых, я, граждане судьи, должен твердо и ясно заявить: Бухарин здесь не все сказал, он скрыл многие нити и связи, пытался уклониться от ответственности за тяжкое свое преступление. Не идеологом был у нас Бухарин. Мы, заговорщики, в идеологах не нуждались. Бухарин был организатором правых заговорщиков, он подбирал и расставлял людей, давал задания и требовал отчета. Бухарин был инициатором практики террора, вредительства, диверсий и всей системы пораженческих мероприятий, он был основным руководителем шпионской деятельности и держал в своих руках концы решающих связей с разведками фашистских стран.
Так, и только так я его знаю, так я воспринимал его, как впрочем, воспринимали его и все другие члены организации. Бухарин такими же приемами и методами руководил организацией правых, какими Троцкий руководил всем "право-троцкистским блоком".
Почему Бухарин не договаривает всей правды,-у меня возникает этот вопрос и он не может у меня не возникнуть,-когда мы перед народом несем ответственность за наши тягчайшие, невиданные в истории революционного рабочего движения преступления? Потому Бухарин не договаривает, я думаю, здесь всей правды, что он в течение всех лет революции боролся с ней и сегодня продолжает оставаться врагом, потому, что он хочет сохранить те остатки враждебных сил, которые еще прячутся в своих норах.
Я, как человек, хотя и не принадлежавший к центральному ядру руководства правых, но бывший активным заговорщиком и хорошо знающий Бухарина, считаю своей обязанностью здесь заявить: после краха наших расчетов на кулацкое восстание, единственной нашей надеждой остались упования на поражение Советского Союза в войне. В своих показаниях мне не удалось достаточно выпукло выявить, как глубоко вошло пораженчество в плоть и кровь нашей организации. Нужно подчеркнуть, что мы, члены "право-троцкистского блока", срослись с мыслью о пораженчестве так же крепко, как и с двурушничеством, пораженчество, так же как и двурушничество, вошло буквально в психологию каждого из нас. Где бы я ни встречался с членом нашей организации, непременно заводились разговоры о том, что непременно война начнется в ближайшее время, что подготавливаемый нами разгром Советского Союза в корне изменит наше положение. Я хотел войны, ждал ее. Я помню, что всякие дипломатические успехи Советского Союза, отодвигающие войну, всякие успехи единого фронта в борьбе с фашизмом и войной вызывали у нас у всех уныние и подавленность.
Нужно потерять последние остатки совести, чтобы отрицать нашу ставку на пораженчество и установку фашистской диктатуры.
По вопросу о пораженчестве вспоминаю еще одну характерную подробность, как разговор с Бухариным в 1936 году. Бухарин, утверждая необходимость рядом диверсионных и террористических ударов сорвать оборону страны, говорил о том, что правые в Северном крае очень лениво готовят повстанческие кадры и приводил следующее. Конечно, за помощь придется заплатить уступками окраин. Даром не дают, не помогают. Но, в конце концов, необязательно России быть одной шестой частью мира; она может быть и одной десятой. Ведь не в этом главное,- говорил Бухарин,- и этого не понимают лишь люди, боящиеся страшных слов.
Я не утаиваю правды, я не щажу себя. Я также не могу уклониться от правды, чтобы щадить своих сообщников. Я был пораженцем и шпионом, и таким также был и мой руководитель Бухарин.
Чтобы стало понятно состояние мое ко времени ареста, я хочу еще сказать несколько слов о той отравляющей, удушливой атмосфере, которая царила в нашем контрреволюционном подполье.
К массам трудящихся мы, люди подполья, относились трусливо, злобно. Мы, заговорщики, издевались над честными людьми, старались под всякими предлогами затащить честного человека в наше болото, мы двурушничали. Каждого новичка мы старались толкнуть на какой-либо акт вредительства, чтобы взять его затем под свое влияние под страхом его разоблачения. При вербовке кадров мы широко использовали различного рода провокации. Этих новичков заговорщики держали в своих руках.
Как я уже говорил в своем показании, у меня немало было моментов, когда на сердце, что называется, кошки скребли, и настойчиво билась мысль-пойти, рассказать об организации правых, но я этого не сделал.
Мне особенно тяжело перед народом, перед широкими массами, что я стал изменником родины, стал предателем. Но я должен сказать, что теперь я все рассказал суду о своих преступлениях. Когда я начинаю анализировать свои преступления и хочу найти смягчающее обстоятельство для себя, то среди этих гнусных преступлений я не нахожу ничего смягчающего. Только после ареста я почувствовал, что мне стало легче, что действительно я покончил со своими гнусными делами. Я почувствовал, что путь у меня теперь один до конца. Я почувствовал, что я сейчас остался один, а против меня весь народ.
Я не мог больше бороться. Мне стало ясно, что мы очутились перед крахом, что моя борьба с Советской властью закончена, и мне стало очевидно, что продолжать борьбу невозможно. Вот почему я на следствии и на суде рассказал всю правду без утайки. Я рассказал все и до конца. Я сейчас нахожусь в таком положении, когда на мне лежит тяжеловесное преступление: измена, предательство, террор.
Мне сейчас стало гораздо легче, так как я полностью раскрыл свои преступления.
Граждане судьи! Я испытываю сейчас по отношению к приговору двойное чувство: тяжело продолжать жить, когда ты прошел черную зловонную яму. Когда я думал, нет ли чего-либо смягчающего мою вину, нет ли такого преступления, о котором я мог бы сказать, что этого я не делал, то этого я не нашел.
Мои преступления сводились к провокации, к активному участию в "право-троцкистском блоке", измене родине, вредительству, диверсиям, повстанчеству. С таким послужным списком трудно жить. Но, с другой стороны, живет во мне обратное чувство. Граждане судьи! Я должен сказать, что я приму самый тяжелый приговор, но мне невыразимо тяжело умирать тогда, когда я наконец очистился от всей этой грязи, мерзости. Если мне дадут возможность доказать свою преданность, то я буду честно и преданно работать на пользу народа.
Я прошу советский суд дать мне эту возможность, я прошу пощады у Советской власти.
Продолжение следует…
Единственный комментарий к этому историческому документу, который хочется сделать - Б Е С Ы! Вы только вслушайтесь в их слова! Вы только представьте с каким неистовством они презирали Россию на протяжение многих лет, находясь на ключевых должностях и пользуясь всеми благами жизни? Представляете, их называют – «невинными жертвами репрессий»! Представляете, их (многих) реабилитировали! По мне, это и есть торжество цинизма!
Тогда напрашивается вопрос!
Почему нам так упорно врали и продолжают врать на протяжении десятилетий, под благовидными личинами и словоблудием, всякие Хрущёвы, СоЛЖЕницыны, Ельцины, Горбачёвы, Радзинские, Чубайсы, Жириновские, Познеры, Парфеновы, Венедиктовы, Шендеровичи, Веллеры, Герберы, Соловьёвы, Сытины, Гозманы, Ройзманы, все те кто так яростно поддерживает всякие антироссийские действия порабощённых ими стран, все те, кто так яростно защищал «бешенных вагин», и т.д., и т.д. ?
Разве они и не есть современные те, которых великий Фёдор Михайлович окрестил «Бесами». Разве они не есть новые троцкисты- неотроцкисты, те самые продолжатели злодеяний Троцкого, Тухачевского, Бухарина и многих, так называемых, «невинно репрессированных», которые так рьяно старались унизить, расчленить и уничтожить Великую Русь!
Именно, желание «докопаться» до истинной сущности деяний этих бесов, вынудило меня обратиться к следственным материалам декабристов, а также, к написанию сценарий «Карабахский гамбит» http://www.proza.ru/2018/02/22/136
и « О русском китайце, армянине и азербайджанце» http://www.proza.ru/2018/05/21/1753.
Как ни странно, выяснилось, что все эти истории, происходящие в разные времена, очень даже взаимосвязаны. Возможно, поможет кому в постижении Правды вот это http://www.proza.ru/2018/04/14/32.
Буду благодарен любой критике!
С уважением, Ион Жани!