Как старшина Потапов на разведу в деревню пошёл

Павел Соболевский
Как старшина Потапов на разведу в деревню пошёл. А в деревне – бабы!



Сапрыкин постучал в окно одного из деревенских домов. Чья-то рука осторожно отдернула занавеску, и в темноте за ставнями показалось женское лицо. Селянка приоткрыла окошко, не зажигая ночник и впуская в избу морозный февральский воздух.

— Хозяйка, впусти погреться, — прошептал Сапрыкин, приближая лицо к теплу, исходившему от окна. — У нас бойца лихорадит, он помрет до утра на морозе, если не впустишь.

— Не могу я вас впустить, солдатики, — жалобно прошептала женщина. — В деревне немецкая часть стоит, а у меня детишек семеро, мал мала меньше. Прознают каратели, что помогла вам и порешат их вместе со мной, не посмотрят, что малолетние. За помощь партизанам или разведчикам расстреливают без выяснения.

Селянка снова тихонько всхлипнула и закрыла окно. Мы были подавлены и расстроены, замёрзшие и голодные.

— К женскому полу подход иметь нужно! — тихо, но назидательно проворчал на Сапрыкина старшина Потапов. — Не берись, раз не ловок!

Мы прокрались в темноте к следующей избе, и старшина тихонько постучал в дверь. Пригладил усы и поправил шапку-ушанку — приготовился к встрече с прекрасным полом.

Хозяйка приоткрыла дверь и уставилась на него. Видная женщина, даже в узком проёме это заметно. Что называется — в самом соку!

— Впусти нас, хозяюшка, переночевать, — сказал Потапов масляным голосом.

— Немцы в деревне... — отрезала хозяйка строго и собралась захлопнуть дверь.

— Если не впустишь, не покажу курдюк! — ввернул находчивый старшина.

— А что такое курдюк? — удивилась хозяйка. Глаза её загорелись сразу, а щеки зарумянились, как спелые яблочки. И дурак поймет, что женщина одинокая.

— А ты впусти и узнаешь, — продолжал старшина подогревать интерес.

— Ладно, входите, — опасливым шепотом разрешила хозяйка. — Поторопитесь только, пока не видит никто.

Мы быстро и бесшумно проскользнули в дом. Присели, кто на пороге, а кто в сенях — отогреться пытаемся. А у Акифьева жар, совсем с ним плохо, на ногах не стоит — на товарищей валится.

— Сейчас я печку затоплю, пропотеть ему надо! — сказала хозяйка, с тревогой глядя на лихорадочного бойца. — И чая заварю с малиновым вареньем. Припасы в подвале спрятала кое-какие, фрицы не нашли пока.

Пока хозяйка печь затапливала, готовила горячий чай для Акифьева и ужин для остальных, мы впятером устроились в большой комнате. Ставни закрыли предусмотрительно, так, чтобы с улицы никто нас увидеть не мог.

Потом поужинали и спать легли. А старшина Потапов в комнату хозяйки пошёл ночевать.

Перед рассветом мы попрощались с хозяйкой, поблагодарили за приём и заботу и направились обратно в лес. Акифьев пропотел за ночь, хворь из него ушла, словно и не было.

Добыв необходимую разведывательную информацию и успешно выполнив поставленную задачу, мы вернулись на следующий день в расположение части.

А через несколько дней Жорка Захаркин вспомнил о том случае и спрашивает у старшины:

— Мне всё-таки интересно, ты курдюк показал хозяйке?

— Какой курдюк? — оторопел старшина, сперва не поняв о чём речь.

— Как какой? — удивился Захаркин. — Тот самый, которым ты хозяйку в большой интерес вогнал, когда упрашивал её на ночлег нас впустить. Тогда в деревне, забыл что ли, куда мы на разведку ходили два дня назад?

— Ах, курдюк! — припомнил старшина, напрягая память. — Показал конечно! Всю ночь только и делал, что хозяйке курдюк показывал...

— А что такое курдюк? — спросил любознательный Сенька Говорухин. — Раз ей показал, то и нам показывай!

— Курдюк — это бараний жир, — ответил старшина серьезно. — А больше я вам ничего не скажу, хоть как выпытывайте! Как мы с хозяйкой ночь провели, на белых простынях и мягкой перине, вам, безусым и неженатым, знать пока ещё рановато.