Империя неподвижности и её обитатели

Виктор Морозов
     В известном фильме А.Тарковского ученые отчаянно пытаются изучать разумный океан на фантастической планете «Солярис».  Но оказалось, что океан уже давно сам сделал землян  объектом своего исследования. С этой целью он посылает ученым материальные воплощения их мучительных и постыдных воспоминаний. В результате, не выдержав напора со стороны более разумной сущности, ученые мужи оказались на грани помешательства, безумия. Однако, один из них, умирая, говорит: «Это не безумие… здесь что-то с совестью». Об этом же догадался и тот из них, кто в конце фильма оказывается в своем прошлом, на пороге родного дома и застывает в позе, знакомой многим по работе Рембранта «Возвращение блудного сына». В финале фильма режиссер направляет камеру так, чтобы зритель понял, что пробуждение совести возможно, но не в привычной обстановке, а посреди таинственной разумной среды, несущей свое откровение человеку.

     С. Лем, автор «Соляриса», обращает наше внимание к теме, которая остается нерешенной ни наукой, ни философией, ни богословием по разным причинам – к вопросу о среде, в которой присутствует человек, человечество, Земля, Вселенная, одним словом всё. Казалось бы, этот вопрос был закрыт еще во времена Эйнштейна, когда эмпирически было доказано отсутствие неподвижного эфира. Неподвижного эфира действительно нет, но вот сам вопрос о среде так и остался нерешенным. Возможно поэтому, если обратиться к различной литературе, то можно удивиться тому, насколько мало внимания уделяется понятию – «среда». Далеко не просто найти источник, который бы хоть как-то пояснял сам его смысл. «Система», «элемент», «структура», «связь», «взаимодействие» и иные понятия  дружно пересекаются всюду. Однако, обнаружить даже просто рассуждения о том, что же такое «среда»,  крайне  сложно. Мы часто слышим об интересных для нас событиях, происходящих в воздушной, водной, космической, культурной, природной, социальной и иных средах. Но вот само понятие «среда», за которым скрывается единство нашего Мира, остается в тени. Причина такого странного отношения науки к одному из собственных понятий объясняется тем, что в культуре мышления людей оно столетиями подменяется в той или иной форме парадигмой неподвижности ВСЕГО. Хотя именно против такого вселенского застоя была направлена мысль еще Гераклита о том, что абсолютно всё должно сопровождаться движением, изменением. 

     Готовясь отметить семидесятилетие своего друга — Эйнштейна, Гёдель задумал сделать ему особый подарок. В те годы друзья часто обсуждали теорию относительности, и Гёдель  отыскал неожиданные следствия, вытекающие из нее. Эйнштейн ценил своего друга за проницательный ум и говорил: "Я хожу на службу ради одной лишь возможности возвращаться домой вместе с Гёделем". Отталкиваясь от эйнштейновских уравнений общей теории относительности, Гёдель вывел в качестве подарка формулу, которая представляет собой самое полное решение этих сложных уравнений. Он надеялся порадовать друга, как ему казалось, математически безупречным решением, но тот, просмотрев написанное, был обескуражен подарком и постарался его забыть.

     Вселенная Гёделя предстала перед юбиляром совсем другой, не сферой, как у него. Она приняла форму цилиндра, потому что Гёдель, описывая мироздание, прибег к помощи цилиндрической системы координат. Более того, он  предположил, что вращается всё: звезды, планеты, атомы и сама Вселенная. Поведение всех элементов мироздания в теории Эйнштейна описывалось четырехмерными линиями, а по  Гёделю, из-за вращательного движения Вселенной, эти четырехмерные линии искривлялись так сильно, что свивались в петлю. Получалось, что если мы попробуем совершить путешествие вдоль подобной замкнутой линии, то, в конце концов, встретим... самих себя, вернувшись в свое прошлое.

     Получив такой подарок от Гёделя, Эйнштейн потом еще долго мечтал, чтобы эти формулы, утверждающие немыслимое, недопустимое с его точки зрения движение ВСЕГО, растаяли как дым. "Было бы интересно поразмыслить, — писал он, — нельзя ли по физическим соображениям исключить саму возможность путешествий во времени". Эйнштейна, в конце концов, успокоило то, что загадочная картина, начертанная Гёделем,  справедлива лишь в том случае, если Вселенная действительно вращается, но окончательных доказательств этому обнаружено не было.  А сам Гёдель до последних лет жизни искал доказательство вращения Вселенной. Но в письменном столе, после его смерти в 1978 году, были найдены лишь фотографии звездного неба с различными линиями, метками… Никому и ничего убедительного о вращении Вселенной или её движении в какой-то среде обнаружить не удалось. Как до создания теории относительности, так и после нее, Вселенная продолжала оставаться неподвижной для всех.

     Но Гераклит утверждал, что всё движется и ничего не стоит, и, уподобляя всё сущее течению реки, прибавлял, что дважды в одну и ту же реку войти невозможно. Эту мысль Гераклита для нас сохранил философ Платон, за что мы все должны быть ему благодарны. К сожалению, эта благодарность так и остается декларативной, а сама мысль о подвижности ВСЕГО почему-то никак не приживется в науке. Наука допускает, что наша Вселенная может разбегаться в разные стороны, вращаться, но не двигаться в некоторой среде. И в 21 веке наука находится в состоянии «невинного» лицемерия, оставляя Вселенную неподвижной. С одной стороны, она признаёт на словах справедливость мысли Гераклита, но, с другой стороны, отрицает это же своими теориями, высокомерно и поспешно названными фундаментальными. Осознаваемое или нет, но сокрытие  этого нелицеприятного состояния вынуждает науку собственное незнание  основ мироздания выдавать за его непостижимую сложность. При этом реальная сложность окружающего мира подменяется запутанностью многочисленных научных понятий, их субъективных взаимосвязей, декларативных теорий, фундаментальность которых оправдана только их эмпирической природой. Теряя саму возможность обрести абсолютную фундаментальность своих сведений об окружающем мире, наука замыкается областью прикладного использования своих достижений. За пеленой технико-технологических новинок она склоняется к формализму и мифологии, что способствует деградации культуры мышления, прежде всего, в её научной среде. Многочисленные адепты этого процесса убеждают всех, что не коллективным разумом, а разрозненными усилиями и  конкуренцией  они смогут воплотить её достижения в жизнь. Насаждается порочный конгломерат различных идей, где совесть становится обузой, закономерно вытесняемой повсюду из культуры мышления. Совесть, имеющая прямое отношение к морали, нравственности, цивилизованности людей заглушается потому, что затрудняет привычную жизнь – продвигаться вперед и вперед пёстрой и шумной толпой, но в ногу с научно-техническим прогрессом.
 
     Между тем, представление об изменчивой среде – это начало, генезис абсолютного знания, разгадка ВСЕГО, самая наиважнейшая философская и конструктивная научная идея, доступная разуму человека. Так, например, в теории Эйнштейна её присутствие декларируется как изменчивость геометрии пространственно-временного континуума. Но, всё, что известно об этом там, так это то, что геометрия пространства является причиной вездесущей гравитации, причиной существования единства пространства и времени. В этой теории геометрия пространства представлена не легендарным эфиром, а его иллюзией, которая как-то, не известно как, изменяется. Изменчивость геометрии пространства там только декларируется, но адекватный математический аппарат для  её описания  отсутствует. А без него очень трудно понять необходимость изначальной подвижности ВСЕГО и причину его изменчивости. Используя только традиционный математический инструментарий невозможно представить бесконечное движение ВСЕГО. Этот инструментарий «не заточен» на исследование движения объектов в изначально подвижной бесконечной среде. Математика, к сожалению, не обладала при Эйнштейне и не обладает сейчас способностью изучать бесконечное движение потому, что для нее сама бесконечность остается бесформенной, изначально неподвижной, как иногда говорят, «дурной». Многие выводы теории Эйнштейна о движении реальных объектов следуют не столько из-за несовершенства математического аппарата. Эти выводы являются следствием  философских убеждений и заблуждений её автора о неподвижности ВСЕГО. Пространственно-временной континуум, о котором говорится в теории относительности вне контекста понятия «изначально подвижная среда», в конечном счете, остается всего лишь иллюзией, миражом. Случилось так, что Эйнштейн своей теорией, в известном смысле, удачно опередил достигнутый тогда уровень развития философии и науки, обойдя «по кривой» необходимость учитывать изначальное движение ВСЕГО. Но без этого фундаментальная взаимосвязь ВСЕГО со всем тем, что называют  «Вселенная», «пространственно-временной континуум», «вероятностный» мир, останется вне понимания и дальше. 

     Однако, не декларативное, а реальное осознание изначальной подвижности ВСЕГО могло бы стать квинтэссенцией для качественно новой системы идей об окружающем мире. Ситуация может измениться радикально, если решительно отказаться от парадигмы неподвижности, которая в сложившемся виде себя исчерпала. Она плоха не сама по себе, а только своим чрезмерным консерватизмом, который сдерживает развитие культуры мышления у людей. Разум подавляющего большинства сопротивляется своему изменению, закрепляя свой консерватизм известным тезисом: «этого не может быть потому, что не может быть никогда». Человек пытается всячески сохранить для своего разума рамки консервативных субъективных представлений, предпочтений обо всем на свете. Но если подобные рамки оказываются для него слишком узкими, то всё «лишнее» человек без разбора удаляет из своей культуры мышления. Он добровольно передает этот «шум» для его объективации науке, а сам готов поверить во всё, что угодно, в любой околонаучный вздор. Но проблема состоит в том, что такой консерватизм способен ограничивать культуру мышления как тех, кого принято называть обычными обывателями, так и выдающихся представителей нашей цивилизации. В результате от обывателей до гениев, все, оказываются обитателями единого коммунального жилища – империи с общей для них господствующей там системой идей – парадигмой неподвижности ВСЕГО. Такая империя сложилась исторически как  виртуальное хранилище особо консервативных понятий и взглядов людей  на явления и процессы окружающего их мира, на себя и на мир в целом. Она стала прибежищем самых разных его обитателей, обладающих, по сути, однотипной культурой мышления, отгораживающих свой разум, себя от внешнего им мира. Все они в той или иной форме считают империю неподвижности своим надежным убежищем от реальных и мнимых бед. В этой империи происходит непрерывное воспроизводство качественно неизменных идей, напоминающее обычный долгострой, состоящий из нескончаемых доработок и доделок. Империя неподвижности стремится удержать свою власть ложным подобием ВСЕГО, охватывая глобальные земные просторы. Оно – это ложное подобие ВСЕГО помогает культивировать  постоянное противостояние культур мышления, в разной степени чувствительных к его консерватизму. Тем не менее, чем дальше люди будут оставаться подданными этой империи, тем сложнее уберечь их разум от грозящей им неизбежной деградации.

     Кто-то сказал: «Нет ничего практичней, чем хорошая теория». С этим можно легко согласиться, если только эта теория не претендует ни на трон в империи неподвижности, ни на её очередную бессмысленную реставрацию. Еще один умный человек сказал: «Да, в Советском Союзе было много скверного, но ведь немало и хорошего. На счету у злодеев-большевиков, по меньшей мере, три великих свершения, оказавшиеся не по зубам монархии: накормили голодных, обучили неграмотных и победили германский империализм». И с этой мыслью тоже можно согласиться. Но при этом нельзя заблуждаться относительно монархии. Монархия в России и после 1917 года осталась  «у руля» в виртуальной форме, как единая партийность для всего. Да и куда от нее денешься, если империализм как явление имеет множество, в том числе и виртуальных обличий, а его глобальный характер придает так желанную многим вековую стабильность, незыблемость – неподвижность ВСЕГО. 

     Можно накормить голодных, обучить неграмотных, победить чей-то очередной империализм, но вот отказаться от него  всем не так то просто. Его пролетарскими, культурными, научными и иными случайными революциями не проймешь. Этот «……..изм» надежно закрепился и пророс сложившейся культурой мышления людей, которую преподают всюду, на разных языках в школе тысячелетнего консерватизма, где главный предмет - философия неподвижности ВСЕГО. Вот и современная наука вышла из этой же школы и семимильными шагами продвигается в направлении своего кризиса из-за «мелочи, ерунды, лабуды» - философских заблуждений и предпочтений её учителей и проповедников.