Любовь
Заметно подросший Игнатий Гриневицкий хорошо учился в сельском уездном училище и затем поступил в Белостокскую реальную гимназию. Средств у семьи не хватало, и он давал уроки, чтобы содержать себя.
- Но, несмотря на занятость, - гордился им отец Иохим, - он один из лучших учеников.
Среднего роста, шатен, с небольшой растительностью на лице, чуть заметно картавивший букву «л». Окончив её в 1875 году, Игнатий стал студентом механического отделения Петербургского технологического института. Он поселился в доходном доме госпожи Петуховой.
- Ты знаешь, откуда у неё такие деньжищи? - спросил его сосед Иван Печкин. - У неё недалеко от столицы имение с большим количеством душ. До Манифеста оттуда доставлялись самые красивые девочки, достигшие двенадцати лет.
- Зачем?
- Они воспитывались у неё в усадьбе под надзором особой гувернантки и обучались полезным и приятным искусствам. Их одновременно обучали танцам, музыке, шитью, вышиванью и причесыванию. В пятнадцать лет она их продавала: наиболее ловкие попадали горничными к придворным дамам, наиболее красивые к светским развратникам в качестве любовниц.
- Это же бесчеловечно! - воскликнул Гриневицкий.
- Так как она брала до пятисот рублей за штуку, - хихикнул Ваня, - то это давало ей определённый ежегодный доход. Вот она и построила этот доходный дом, который сдаёт студентам!
- Не может этого быть! - возмутился Игнатий. - Чтобы продавали людей!
- Мой помещик раньше тоже отпускал девок на оброк в город, - вспомнил бывший крепостной Печкин, - зная, что они будут там заниматься проституцией, и даже специально направляя их силой в дома терпимости.
На почве ненависти к богатым они подружились. Поздней осенью Гриневицкий отправился вместе с другом в Александрийский театр. Их товарищи со старших курсов участвовали в постановке и дали им контрамарки на галёрку.
- Посмотрим сегодня на Васю, - заранее радовался Игнатий. - Вот только пьеса слишком серьёзная.
- Зато бесплатно спектакль посмотрим… - веско заметил Иван.
Они на входе в театр сдали гардеробщику студенческие шинели. В России охрана церквей, дворцов, многих общественных учреждений и частных домов издавна вверялась военным инвалидам.
- Эти несчастные, - подумал Гриневицкий, - на старости лет покидая казармы, выходят из армии лишёнными всех средств к существованию.
На посту сторожа или швейцара сохраняли солдатские мундиры, порыжевшие шинели из грубой шерсти. Привидения в форме, встречающие посетителей при входе в любое учреждение или частный дом, лишний раз напоминали о железной дисциплине, которая над всеми властвовала.
- Петербург - это военный лагерь, превращённый в город! - размышлял Игнатий, снимая верхнюю одежду.
Ветеран взял их шинели, унёс подальше и вернулся с двумя номерками.
- У них не просто массовка, - тараторил в это время Печкин, - а хоть, и без слов, но довольно интересные роли.
Студентов часто привлекали для массовки в масштабные постановки различных театров города. Давали спектакль на историческую тему. Он начинался с того, что четверо солдат, увешанные мечами и кинжалами, в полутьме, выбегали на сцену, прыгали на четыре каната и тянули их вниз.
- Таким образом, поднимались два щита, - пояснил он другу, - которые изображали городские ворота и закрепляли за специальные крюки.
Щиты были тяжёлыми, и прыгать на канаты надо было изо всех сил. Затем тянуть их вниз всем телом. Вася, который до сих пор делал всё как надо, разогнался, как следует, прыгнул, но промахнулся мимо каната.
- И улетел в первый ряд партера, - опешил Гриневицкий.
Его партнёр, изнемогая от непосильного напряжения, ещё не понимая, что произошло, тянул канат в одиночку. Женщина, на которую приземлился Вася, заверещала таким голосом, что зрители в зале стали вскакивать с мест:
- Спасите!.. Караул!
Васин партнёр, проиграв схватку со щитом, упал на сцену, и никем не поддерживаемый щит, грохнулся в исходное положение.
- Что случилось? - артисты, ожидающие выхода, высыпают на сцену.
Смущённый Василий попытался вскарабкаться обратно, но снова свалился вниз. Пару секунд после падения щита и криков ушибленной зрительницы, стояла какая-то нереальная тишина. Потом все, зрители в зале, и артисты на сцене, монтировщики, помощники режиссера, все начали ржать.
- Я думаю, - сказал Игнатий, - такого хохота стены старого театра никогда не слышали.
Пришлось делать перерыв минут двадцать и начинать спектакль сначала. Но, когда телохранители побежали к канатам по второму разу, в зале опять стали смеяться:
- Нигилисты пробрались в театр!
Канатчики тоже с трудом двигались, поскольку сами хохотали на бегу. Зал успокоился только когда вышли главные герои. Но, в гримёрках катались от смеха ещё долго, а Васе предложили:
- Теперь тебе, как честному человеку, надо найти эту даму и жениться прямо после представления.
Однако спектакль нужно было продолжать, а по ходу действия один герой должен убить другого из дуэльного пистолета. Раздалась реплика:
- Умри негодяй!
Наставил дуло. Нажал на курок, но вместо холостого выстрела тишина. Что-то сломалось. Снова нажал на спуск и тишина. На сцене заминка, зал ждали, что будет дальше. Несколько раз актёр давил на курок и снова тишина. Тогда он отвесил недругу солидного пинка и громко крикнул в зал:
- Сапог отравлен!
Зал снова загрохотал от хохота. В весёлом настроении студенты вышли из зала после окончания спектакля. В гардеробе Печкин номерок подал первым. Инвалид, прихрамывая, сбегал за его шинелью и Гриневицкий дал свой. Когда ветеран принёс шинель, то начал на них громко ругаться:
- Гады!.. Никакого уважения к старости, не дали сразу два номерка, заставили пожилого человека бегать лишний раз.
Печкина крикливые старики не раздражали, к тому же тот был прав.
- Мы действительно могли дать сразу два номерка… - понимал он.
Игнатий был человек в принципе непробиваемый, но в порядке наблюдения серьёзно заметил:
- Зачем кричать?.. Просто работу свою любить надо.
Девушка, стоящая за ними в очереди, взглянула на него с интересом и от природы не самый смелый молодой человек внезапно для себя предложил:
- Разрешите за Вами поухаживать!?
Он взял у ворчащего ветерана её пальто и помог одеться. Из театра они вышли вместе, и поляк проводил её до дома, где она гостила. Звали её Софья Миллер, ей было двадцать лет. Очень молоденькая девушка, скорее девочка, выделявшаяся между другими особой простотой костюма.
- Серое скромное, гимназическое форменное платье, с белым небольшим воротничком, сидит на ней как-то неуклюже… - тайком рассматривал Гриневицкий. - Видно полное отсутствие заботы о своей внешности.
Первое, что бросалось ему в глаза, это необыкновенно большой высокий и широкий лоб, который так премировал в маленьком кругленьком личике, что всё остальное, как-то стушевывалось.
- Красавица! - всматриваясь в неё, он увидел под большим лбом серо-голубые глаза с, несколько опущенными к вискам веками, смотревшие немного исподлобья с недоверчивым выражением.
В глазах девушки читалась упорная непреклонность. Маленький детский рот во время молчания, был крепко сжат, как бы из боязни сказать что-нибудь лишнее. Лицо было глубоко вдумчиво и серьёзно.
- От всей фигуры веет аскетизмом, - думал Игнатий.
На следующий день Софья уехала в Москву на поезде, он завязал с ней оживлённую переписку.
- Плохо, что она живёт не в столице… - искренне сожалел он.
Была она дочерью небогатого помещика из Крестцов Новгородской губернии и служила в Москве классной дамой Елизаветинского института Благородных девиц.
- Милая, честная, добросовестная девушка! - воспитанницы её любили.
В письмах застенчивый молодой человек был решителен, смел и откровенен. Миллер охотно отвечала, всерьёз полагая, что вызвала искренние чувства у нового знакомого.
- Он кажется мне довольно основательным молодым человеком, - призналась она подруге, - должно быть хорошая партия для меня!
Девушка была симпатична ему, несмотря на полное равнодушие к революции, с каждым письмом он открывал для себя новую Софью. Практичную, трезвую и уверенную в себе. Эти качества привлекали робкого и мнительного юношу, и за короткое время его новая подруга стала ему так близка, что через полгода переписки он решил с ней снова встретиться.
- Встречай меня на Пасху! - написал заранее Гриневицкий.
Молодые люди гуляли по Красной площади, он проповедовал:
- Иван Грозный идеал тирана, Кремль - идеал дворца для тирана. Кремль - это дом, где живёт царь!
Круглоголовый, кудрявый, с высоким лбом мыслителя, Игнатий был добродушен, сдержан, не склонен к конфликтам
- В Москве уживаются рядом два города! - разглагольствовал юноша. - Город палачей и город жертв последних. История России показывает, как эти два города возникли один из другого и как могли существовать подле друга.
Софья больше молчала. Гриневицкий предложил возлюбленной выйти за него замуж, хотя и не надеялся на положительный ответ. Та, вопреки сомнениям, согласилась, что для молодого человека оказалось довольно неожиданным. Он был невысокого роста, тонко сложен, но худоба его происходила не от болезни. Умственная деятельность истощила его силы.
- Во всём его существе, в осанке, в разговоре сказывались врождённое благородство и искренность! - делилась впечатлениями с подругой Миллер, когда он уехал.
Но Игнатий вернулся в столицу подавленным.
- Смотри, - толкнул его в бок Печкин, - впереди Андриенко стоит!
На их факультете был профессор Андриенко, читавший дисциплину сопротивление материалов. По многолетней преподавательской привычке он всё повторял по два раза и был любителем вкусно покушать.
- Он раза четыре на дню наведывается в университетскую харчевню, - буркнул Гриневицкий, - где предаётся греху чревоугодничества.
Они тоже зашли пообедать и увидели, что профессор решил разнообразить обильную пищу сдобными булочками. Взяв две булочки, он подошёл к продавцу и по привычке сказал:
- Две булочки...
Далее более тихо добавил:
- Две булочки.
Потом удивлённо спросил:
- А почему ты мне четыре булочки считаешь?
Студенты посмеялись над профессором, и пошли на лекции. Один Игнатий был хмурым, он, со страхом думая о женитьбе и вдруг слишком отчётливо ощутил возможность расстаться с привычным образом жизни и, осознав, что сделал предложение, лишь поддавшись эмоциям, решил отступить назад:
- Я пока не готов к серьёзным отношениям!
Чтобы подготовить её разрыву он каждый день слал в Москву письма, где сообщал Софье о своих самых плохих качествах:
- Ты приобретёшь слабого, больного, крайне необщительного, молчаливого, грустного, упрямого, словом, почти безнадёжного человека, единственное достоинство которого состоит в том, что он тебя любит!
Однако московская знакомая не обращала на это никакого внимания.
- Моего захудалого здоровья едва хватает для одного, его вряд ли хватит для семейной жизни и для отцовства, - написал он. - Нам надо расстаться!
Однако через неделю Гриневицкий отправил девушке пылкое письмо, в котором снова предлагал ей руку и сердце.
- Я не могу жить вместе с ней и не могу без неё, - пожаловался он Ивану.
В Петербург ехала подруга Софьи, она попросила встретиться с ним. Они провели несколько прекрасных дней вместе, Игнатий тайно посылал ей письма. Нередко они обсуждали Софью.
- Всё же я не могу без Софии! - решился молодой человек.
Наконец, Гриневицкий и Миллер обручились. Помолвка влюблённых состоялась в Москве, родители молодых готовились к свадьбе, а жених метался в сомнениях. Приехав домой, Игнатий признался Печкину:
- Вернулся из Москвы, будто закованный в цепи, как преступник…
Чем быстрее подходил день свадьбы, тем сильнее страдал жених, опять ожидая подходящей минуты, чтобы отказаться от брака.
- Я не создан для семьи, - мучился он, - ведь она измена революции!
Подруга показала письма, где он нелестно отзывался об избраннице.
- Он называл тебя дурнушкой! - раззадоривала она соперницу. - Говорил, что я красивее…
Софья расторгла помолвку, избавив его от мучительных объяснений.
- Я не хочу больше даже слышать о нём! - заявила Миллер решительно родителям.
Он примкнул к «народникам». В стране происходило что-то странное. Происходил небывалый в истории коллективный исход молодёжи из городов в забитые тёмные русские деревни.
- Надо только разбудить неграмотного русского мужика, - мечтали наивные «народники». - Восставшие крестьяне с их древним общинным инстинктом должны повести Россию в социалистический рай.
Христианское начало и служение убогим и сирым, возвращение долга народу пленили молодых людей больше бакунинских и марксовых идей:
- Чтобы разбудить мужика, нужны агитаторы - новые апостолы!
Третье отделение немедленно получило информацию о странном движении. Главноуправляющим Третьим отделением стал генерал-адъютант Александр Потапов. Он даже растерялся, читая агентурные сведения:
- Вроде организации нет, между тем назревает что-то массовое…
Многие молодые люди бросали семьи и учёбу, селились в сёлах, становились писарями, учителями, лекарями. Они считали, что нужно быть полезными народу, жить его жизнью.
- Игнатий пошёл в народ… - расстроился Печкин, когда узнал о том, что Гриневицкий бросил учёбу и уехал в деревню.
продолжение http://www.proza.ru/2018/08/28/589