Г-ну аббату Луи д’Аннмару, Суассон:
«Мой дорогой, моя помолвка с твоей кузиной расторгнута, причём самым глупым образом, из-за дурной шутки, которую я отпустил в присутствии моей невесты.
Я прибегаю к твоей помощи, мой старый друг, в надежде на то, что ты вытащишь меня из этого затруднительного положения. Я буду благодарен тебе до самой смерти.
Ты знаешь Жильберту (точнее, ты думаешь, что знаешь её), но разве можно знать женщин? Все их мнения, вера и мысли – это полный сюрприз. Все они полны убеждений, разубеждений, немыслимых логических ходов и уверенности, которая кажется несокрушимой, но уступает, потому что птичка села на окно.
Не мне тебе говорить, что твоя кузина крайне религиозна и воспитана монахинями монастыря Нанси.
Ты знаешь об этом лучше меня. Но ты не знаешь о том, что она экзальтирована во всём. Она увлекается всем, как листок, летящий по ветру, и при этом она – женщина (точнее – молодая девушка), женственнее всех женщин, которую можно растрогать или рассердить за секунду, которую страсть и ненависть увлекают галопом, и при этом она восхитительна и очаровательна выше всяких слов… но ты никогда этого не поймёшь.
И вот, мы обручились. Я обожал её, я обожаю её и сейчас. Казалось, она отвечала мне взаимностью.
Однажды вечером я получил телеграмму, которой меня вызывали в Кёльн для серьёзной срочной операции. Так как мне нужно было уезжать на следующий день, я немедленно побежал к Жильберте и извинился за то, что не смогу ужинать со своими будущими тестем и тёщей в среду, что ужин придётся отложить до дня моего приезда – до пятницы. О, остерегайся пятниц! Уверяю тебя, это роковой день.
Когда я говорил об отъезде, я видел слезу в её глазах, но когда я сказал, что скоро вернусь, она захлопала в ладоши и воскликнула: «Какое счастье! Привезите мне что-нибудь, какую-нибудь безделушку, но выберите её специально для меня. Надо выбрать так, чтобы это доставило мне максимальное удовольствие, понимаете? Посмотрим, обладаете ли вы фантазией».
Она подумала несколько секунд и добавила: «Я запрещаю вам тратить больше 20 франков. Я хочу, чтобы меня тронула забота и фантазия, а не цена». Затем, ещё немного помолчав, она сказала: «Если это будет стоить совсем дёшево, но будет изысканно, я вас… я вас поцелую».
Я прибыл в Кёльн на следующий день. Речь шла о несчастном случае, который поверг в отчаянье целую семью. Требовалась срочная ампутация. Меня поселили и чуть ли не заперли: я видел только заплаканных родственников, чей вид удручал меня. Я оперировал умирающего, который едва не скончался у меня на руках, и 2 дня дежурил у его постели. Затем, когда я увидел шанс откланяться, я поспешил на вокзал.
Но я ошибся с расписанием: у меня в запасе оставался ещё час. Я слонялся по улицам, всё ещё думая о больном, когда ко мне подошёл какой-то человек.
Я не знаю немецкого, он не говорил по-французски, но, наконец, я понял, что он предлагает мне частицу мощей. Воспоминание о Жильберте нахлынуло на меня. Я знал её религиозный фанатизм. Вот и нашёлся подарок. Я последовал за мужчиной в магазин, где продавались церковные вещи, и взял «маленький кусочек кости отиннатцати тысяч тефстфенниц».
Так называемые мощи лежали в коробочке из старого серебра, и это решило мои колебания.
Я положил коробочку в карман и сел в вагон.
Вернувшись к себе, я захотел исследовать покупку. Я взял её… Коробочка была открыта, мощи потерялись! Напрасно я обыскивал свои карманы. Кусочек кости величиной с булавочную головку исчез.
У меня, дорогой аббат, вера среднего человека. Ты великодушен и простишь мою религиозную холодность, как ты сам говоришь. Но я совершенно не верю в мощи, которые продают старьёвщики, и ты разделяешь мои сомнения. Итак, потеря этого кусочка бараньей кости ничуть не огорчила меня, и я спокойно заменил её на подобную, взяв её из своего интерьера.
Я пошёл к невесте.
Когда она увидела, что я вхожу, она бросилась ко мне, встревоженная и улыбающаяся: «Что вы мне привезли?»
Я притворился, что забыл. Она мне не поверила. Я заставил упрашивать себя, умолять, и когда увидел, что она сейчас умрёт от любопытства, протянул ей святой медальон. Она была в восторге. «Мощи! О, мощи!», и она страстно поцеловала коробочку. Мне было стыдно своей хитрости.
Но ею внезапно овладело беспокойство, которое превратилось в страх. Она впилась в меня глазами:
- Вы уверены, что они настоящие?
- Абсолютно.
- Почему?
Я растерялся. Не мог же я сказать, что купил это у бродячего торговца. Что сказать? Вдруг безумная идея пришла мне на ум. Я понизил голос и прошептал загадочным тоном:
- Я украл их для вас.
Она смотрела на меня очарованными глазами. «О! Украли! Где же?»
- В соборе, в раке Одиннадцати тысяч девственниц.
Её сердце трепыхалось. Она была переполнена счастьем и прошептала:
- О, вы это сделали… для меня. Расскажите… скажите мне всё!»
Я не мог отступать. Я выдумал трогательную историю с фантастическими подробностями. Я дал 100 франков церковному сторожу, чтобы войти в собор одному. Рака была на ремонте, но я пришёл в тот час, когда рабочие и священники обедали, и поднял крышку раки. Я достал кусочек кости (о, такой крошечный!) среди множества других (я сказал «множество», так как думал, что после 11.000 девственниц должно остаться множество костей). Затем я пошёл к ювелиру и купил футляр, достойный этой драгоценности.
Я сказал ей, что коробочка стоила 500 франков.
Но она не думала об этом и слушала меня в экстазе. Она прошептала: «Как я люблю вас!» и упала в мои объятия.
Заметь: я совершил святотатство ради неё. Я украл, причём украл в церкви, украл священную реликвию. Она обожала меня за это и находила нежным, совершенным, божественным. Таковы все женщины, мой дорогой аббат.
На протяжении двух месяцев я был самым обожаемым женихом. Она организовала в своей спальне нечто вроде часовни, чтобы положить туда этот осколок котлеты, который заставил меня совершить преступление от любви, как она верила, и она молилась там утром и вечером.
Я попросил её держать это в секрете под предлогом того, что меня могли осудить, арестовать, выслать в Германию. Она обещала.
Но вот в начале лета ею овладело безумное желание увидеть место моего преступления. Она так хорошо упрашивала отца (не открывая истинной причины), что тот устроил ей эту экскурсию, не известив об этом меня.
Нет надобности говорить тебе о том, что я не видел собор изнутри. Я не знаю, есть ли там рака Одиннадцати тысяч девственниц. Оказалось, к этой могиле вообще нельзя подойти, увы!
Через неделю я получил письмо в 10 строк, которое разрывало помолвку, и объяснительное письмо от отца, которому дочь слишком поздно рассказала обо всём.
Она поняла мою уловку, мою ложь и мою невиновность. Спросив у сторожа, не было ли здесь совершено воровство, она получила лишь смех в ответ, так как подобное было невозможно.
Но с того момента, как она узнала, что я не запустил руку в священные останки, я был больше недостоин её.
Мне отказали в визитах. Я умолял, но ничто не могло переубедить красавицу.
Я заболел от горя.
На прошлой неделе её кузина мадам д’Арвилль, которая является также и твоей кузиной, пригласила меня на примирение.
Вот его условия. Я должен привезти настоящие мощи, подтверждённые самим Папой – мощи девственницы или какого-либо святого.
Я обезумел от поисков и тревоги.
Я поеду в Рим, если понадобится. Но я не могу заявиться к Папе сам по себе и рассказать свою глупую историю. К тому же, я сомневаюсь, что светским лицам дают мощи.
Не мог ли бы ты рекомендовать меня какому-нибудь монсеньору или французскому прелату, у которого есть мощи? У тебя самого нет ли подобной коллекции?
Спаси меня, мой дорогой аббат, и я обещаю стать церковным адептом!
Мадам д’Арвилль, которая приняла эту историю близко к сердцу, сказала мне: «Бедная Жильберта никогда не выйдет замуж».
Мой дорогой друг, оставишь ли ты свою кузину умирать старой девой из-за нелепой шутки? Умоляю тебя, сделай так, чтобы она не стала Одиннадцать тысяч первой.
Прости, я возмущён, но я люблю тебя и обнимаю от всего сердца.
Твой старый друг,
Анри Понталь».
17 октября 1882
(Переведено 22 августа 2018 г.)