Посвящается Леону Энник
У маркиза де Бертрана, который открывал охотничий сезон, гости заканчивали ужинать. 11 охотников, 8 молодых дам и местный врач сидели вокруг большого освещённого стола, покрытого фруктами и цветами.
За вином обычно говорят о любви, и за столом завязалась оживлённая дискуссия, вечная дискуссия о том, можно ли любить по-настоящему несколько раз в жизни. Приводили примеры людей, у которых была лишь одна серьёзная любовь, и примеры других, которые сильно и страстно любили несколько раз. Мужчины заявляли, по большей части, что страсть может поразить человека не единожды, как болезнь, и может толкнуть даже на убийство, если что-то встанет на пути. Женщины, чьё мнение больше опиралось на поэзию, чем на жизненные наблюдения, замечали, что настоящая любовь может коснуться человека лишь один раз в жизни, что она похожа на удар молнии, и сердце, поражённое ею, становится настолько опустошённым и сожжённым, что ни одна новая любовь, даже ни одна мечта не может задеть его.
Маркиз, который много любил, протестовал:
- Говорю вам, что можно любить несколько раз и каждый раз – не менее сильно. Вы приводите мне примеры людей, которые покончили с собой из-за любви, как доказательство невозможности второй страсти, а я отвечу, что если бы они не совершили эту глупость, не покончили бы с собой, то вылечились бы и полюбили вновь, и любили бы много раз до своей естественной смерти. Влюблённые – как пьяницы. Кто выпил – будет пить, кто любил – будет любить. Это – вопрос темперамента.
В качестве судьи выбрали врача, который раньше практиковал в Париже, но затем переехал в провинцию, и попросили его высказать своё мнение. Он колебался:
- Как говорит маркиз, это – дело темперамента. Что касается меня, я знал страсть, которая длилась 55 лет без единого дня перерыва и закончилась только со смертью.
Маркиза захлопала в ладоши:
- Как это восхитительно! Можно только мечтать о том, чтобы тебя так любили! Какое это счастье – прожить 55 лет, будучи окружённым любовью! Как должна была быть благословлена жизнь того, который так любил!
Врач улыбнулся:
- Вы не ошиблись, сударыня, только в этом случае любимым был мужчина. Вы его знаете, это г-н Шуке, местный аптекарь. Женщину вы знаете тоже: это старая плетельщица стульев, которая каждый год приходила сюда. Но я объяснюсь.
Энтузиазм женщин угас, и их лица выражали отвращение, словно любовь должна касаться только дворян, утончённых и благородных людей.
Врач продолжил:
- Три месяца назад меня позвали к ложу этой умирающей. Она днём раньше приехала в своём доме на колёсах, который тащила известная вам кляча, в сопровождении двух чёрных псов – её друзей и охранников. Кюре был уже там. Она исповедовалась и захотела рассказать о своей жизни, чтобы объяснить свою последнюю волю. Мне не приходилось слышать ничего более трогательного.
Её отец был плетельщиком, а мать – плетельщицей. Они всю жизнь жили в кибитке.
В детстве она бродила грязная, в лохмотьях. Кибитка останавливалась у въезда в деревни на обочине, и кибитку распрягали. Лошадь паслась, собака спала, положив морду на лапы, а малышка каталась по траве, пока отец с матерью под деревьями чинили все старые стулья, которые были в коммуне. Они почти никогда не разговаривали. После нескольких слов, необходимых для того, чтобы решить, кто пойдёт по домам, раздавался привычный крик: «Починка соломенных стульев!», и они начинали крутить солому, сидя друг напротив друга. Когда ребёнок заходил слишком далеко, чтобы поиграть с кем-нибудь из деревенских детей, её звал сердитый крик отца: «Немедленно вернись, негодница!» Это были единственные выражения родительской нежности, которые она слышала.
Когда она подросла, её начали посылать за сломанными стульями. Так она заводила знакомства с детьми, но на этот раз грозный окрик раздавался от родителей этих детей: «Немедленно иди сюда, пострелёнок! Чтоб я больше не видела, как ты разговариваешь с голодранцами!..»
Часто мальчишки бросали в неё камни.
Дамы давали ей мелкие монеты, и она заботливо прятала их.
Однажды (ей было тогда 11 лет) она встретила за кладбищем маленького Шуке, который плакал, потому что товарищ украл у него 2 лиарда*. Слезы маленького представителя того класса, который, по её представлениям, должен быть всегда радостным и счастливым, взволновали её. Она подошла и, узнав о причине расстройства, вывернула карманы, отдав всё своё богатство – 7 су, которое он принял без заминки. Тогда она поцеловала его от радости. Он позволил это сделать, так как внимательно считал деньги. Видя, что он не даёт ей отпор, она крепко обняла его. Затем убежала.
Что происходило в этой несчастной голове? Привязалась ли она к этому мальчику, потому что отдала ему свой капитал, или потому, что отдала ему первый нежный поцелуй? Эта тайна так же непонятна среди детей, как и среди взрослых.
На протяжении месяцев она мечтала о нём. В надежде вновь увидеть его она обворовывала родителей и таскала су – здесь, су – там, выгадывая от плетения стульев и от покупки провизии.
Когда она вновь увидела его, у неё было 2 франка в кармане, но она не могла приблизиться к мальчику, так как увидела его за стёклами отцовской аптеки, среди красных банок.
Она ещё больше полюбила его, очарованная этой цветной водой, этим апофеозом сияющего хрусталя.
Она хранила в себе это нестирающееся воспоминание, и когда встретила его в следующий раз после школы, когда он играл с друзьями в шарики, она бросилась к нему и обняла так сильно, что он закричал от страха. Чтобы успокоить его, она дала ему деньги: 3 франка 20 су, настоящее богатство, на которое он смотрел удивлёнными глазами.
Он взял деньги и позволил ей обнимать себя, сколько ей захочется.
На протяжении 4 лет она отдавала ему все свои деньги в обмен на поцелуи. Это были то 30 су, то 2 франка, а один раз – всего 12 су (и она плакала от унижения, но год был неприбыльным), а в последний раз она отдала ему круглую монету в 5 франков, из-за чего он счастливо рассмеялся.
Она думала теперь только о нём, а он ждал её с нетерпением и бежал к ней, увидев её, отчего сердце девочки прыгало от счастья.
Затем он исчез. Его отправили в коллеж. Она узнала об этом, осторожно наведя справки. Тогда она использовала все свои дипломатические качества, чтобы убедить родителей сменить маршрут и проезжать мимо дома Шуке во время каникул. Ей это удалось, но только после года уловок. Она уже 2 года не видела его и едва узнала его при встрече, настолько он вырос и похорошел в своём форменном сюртуке с позолоченными пуговицами. Он притворился, что не видит её, и гневно прошёл мимо.
Она плакала 2 дня и с тех пор начала очень страдать.
Она возвращалась каждый год, не осмеливаясь поздороваться, а он не удостаивал её и взглядом. Она отчаянно любила его. Она говорила мне: «Я больше никого не видела, кроме него, я даже не думала, что существуют другие мужчины». Её родители умерли. Она продолжила их ремесло, но завела двух собак вместо одной, чтобы быть в большей безопасности.
Однажды, возвратившись в деревню своего любимого, она увидела женщину, которая выходила с ним в обнимку из аптеки. Это была его жена.
В тот же вечер она бросилась в болото. Запоздалый пьянчуга спас её и отнёс в аптеку. Шуке спустился в халате, чтобы позаботиться о больной, и, делая вид, что не узнаёт её, раздел её, осмотрел и сказал суровым тоном: «Да вы сошли с ума! Нельзя так глупить!»
Этого было достаточно, чтобы вылечить её. Он говорил с ней! Она долго была счастлива. Он не хотел брать с неё никакой платы, хотя она настаивала.
Так протекла вся её жизнь. Она переплетала стулья, думая о Шуке. Каждый год она видела его за стёклами аптеки. Она взяла себе привычку покупать у него лекарства. Таким образом она видела его вблизи, вновь давала ему деньги, а он говорил с ней.
Как я уже сказал вам, она умерла этой весной. Рассказав мне историю своей жизни, она попросила меня отдать ему всё, что она скопила, потому что она работала только для него и даже голодала для того, чтобы быть уверенной, что он подумает о ней хотя бы ещё 1 раз: в день её смерти.
Она дала мне 2327 франков. Я отдал кюре 27 франков за погребение и забрал остальные деньги после того, как умирающая издала последний вздох.
На следующий день я отравился к супругам Шуке. Они заканчивали завтракать, оба толстые и румяные, пахнущие лекарствами. Меня усадили, дали мне вишнёвой водки, и я начал смущённо рассказывать, уверенный в том, что они сейчас расплачутся.
Когда Шуке понял, что его любила нищенка, плетельщица стульев, он подскочил от возмущения, словно она опорочила его имя, его честь, все эти деликатные понятия, которые дороже жизни. Его жена, тоже разгневанная, повторяла: «Эта оборванка! Эта оборванка!...», не в силах найти других слов.
Он встал и начал ходить по комнате большими шагами в сдвинувшемся чепце. Он лепетал: «Как же так, доктор? Как это чудовищно для меня! Что делать? Если бы я знал об этом, пока она была жива, я бы упёк её в тюрьму с жандармами, и она не вышла бы оттуда, клянусь вам!»
Я был раздавлен. Я не знал, что делать и что говорить. Но я должен был закончить миссию. Я сказал: «Она поручила мне отдать вам свои сбережения, которые равняются 2300 франкам. Так как вы очень недовольны, я лучше отдам эти деньги бедным».
Они оба посмотрели на меня в оцепенении.
Я вынул деньги из кармана, золотые монеты и гроши вперемешку. Я спросил: «Так что вы решаете?»
Мадам Шуке заговорила первой: «Ну, поскольку это была последняя воля покойной… мне кажется, мы не должны отказывать».
Муж, очень смущённый, сказал: «Мы можем купить на эти деньги что-то для наших детей».
Я сухо ответил: «Как пожелаете».
Он сказал: «Дайте нам их, и мы найдём им достойное применение».
Я отдал деньги, раскланялся и ушёл.
На следующий день Шуке пришёл ко мне:
- Но от неё осталась ещё кибитка… Что с ней будет?
- Ничего. Забирайте её, если хотите.
- Прекрасно. Я сделаю из неё домик в огороде.
Он собрался уходить. Я окликнул его: «Она оставила ещё лошадь и двух собак. Их вы тоже заберёте?» Он удивлённо ответил: «Конечно, нет. Что мне с ними делать? Распорядитесь ими, как пожелаете». И рассмеялся. Затем протянул мне руку, и я пожал её. А что мне оставалось делать? Нельзя, чтобы деревенский врач и деревенский аптекарь были врагами. Я взял собак себе. Кюре забрал лошадь. Кибитка служит Шуке огородным домиком. На деньги он купил 5 облигаций железной дороги.
Вот единственная настоящая любовь, которую я видел в жизни.
Врач замолчал. Тогда маркиза, у которой слёзы стояли в глазах, прошептала: «Решительно, только женщины умеют любить!»
17 сентября 1882
(Переведено 24 августа 2018 г.)