О. Камов
Метания Среднего Бисера
Поединок остановили. Старший Судья поднял мою правую – замётную руку. Я, как ещё давно научил Никанорыч, поклонился по-боксёрски на все четыре стороны под аплодисменты и похлопал по спине побеждённого юного Волчару.
После этого началась помпезная чушь: фанфары, поздравления… Как же, моя Сотая Победа – абсолютный рекорд Профессиональной МСБис Лиги. Ох уж эти рекорды – до ультрафиолетовой лампы они мне все.
Моя команда в одинаковых синих бейсбольных кепках с лого «JB» выстроилась рядом, в полном составе:
Никанорыч в элегантнейшем тёмно-синем костюме, со значком ЗМС в петлице;
НоннИванна в причудливой блузке цвета индиго, на каблуках пятнадцать см, сияет в белейшие тридцать два зуба;
Максим Сергеевич в забытой сегодня чистошерстяной синей спортивной форме с белыми лампасами и большими буквами СССР на груди и спине – он в этой двойке ещё в Штаты летал, надевает только по торжественным случаям;
Игорь Семёныч – второй тренер;
Пётр Евгеньич – тренер по атлетизму;
Ашот Багдасарыч – врач-травматолог;
Наум Абрамыч – психолог;
Иван Иваныч – директор-распорядитель;
Джерри ДиМаджио – экономист-маркетолог;
Рамзия Шакировна – пресс-секретарь;
Никита Сергеевич – директор Сетевого Сайта;
Владимир Хаджимурадович – шофёр;
О. О. Моталыго – юрист;
Валерик – технический менеджер.
Все в синем, вернее, в индиго – цвете блюза и грусти, все хлопают в ладоши от души. НоннИванна без страха прижала мою красную потную морду прямо к своей благоухающей груди, поцеловала в районе уха и прошептала: «Юрочка, поздравляю, золотой, я тебе такой торт приготовила – колесо, на сто свечей».
Рамзияточка протянула мне празднично оформленную телеграмму. Прочёл: «Глубокоуважаемый Юрий Валентинович!», – это кто же такой? Гляжу в недоумении на пресс-секретаря, а она: «Сам Друскин поздравил!», – только тогда я догадался, что у Юры-Блюза и отчество есть, а не одна кличка.
Валерик сподобился наконец притащить полотенце и бутылку воды.
И в это время весь двадцатипятитысячный Зал как по команде встал, и аплодисменты пошли уже в ритме.
Вдруг вижу – Кир ко мне пытается добраться с огромным букетом роз, кричит из толпы: «Почтение, Мастер!».
Я, продолжая пожимать тянущиеся руки, подождал, пока он поближе подойдёт: «Не поспешил ли, Князь? Я ведь ещё живой, ещё чемпион. И на нарах, куда ты меня попытался пристроить, пока не загораю...»
«Ладно, Юра, извини, погорячился я тогда на ваших с Мерином метаниях – с кем не бывает, ты бы знал, как они сейчас всех Главредов за яйца держат»…
«Значит, команды меня мочить не было?»
«Конечно нет, ты что!»
«Чего же ты тогда впереди паровоза бежал – букмекеров хотел обмануть?»
Он ничего не ответил.
Хотел выдать ему от души всё, что о нём думаю...
Но в это время ко мне сам Мерин прорвался, стиснул мою замётную своей мозолистой клешнёй: «Поздравляю, Юра, чисто работаешь, чувак, такому красавцу и проиграть не обидно».
Что-то во мне дрогнуло, и я сказал тепло: «Спасибо Лёня, я у тебя многому научился, ты самый умный из чемпионов». Сразу понял: ему понравилось...
Из Спецложи в том же ритме аплодировал Главный. Тоже стоя. Он приветливо улыбался, может, подавал мне знак: «Всё нормально, Юра, хер с ней, с оскорблённой народной нравственностью – забудь тот штраф смешной, я всегда прикрою». Потом он расчётливо поднял руки кверху, соединив крепкие пальцы замком – тоже знак, преданному народу: «Мы вместе, ребята».
И ещё хотел, наверное, чтобы каждый мог увидеть и оценить новый швейцарский «Брегет Турбийон» за сто килобаксов на его правой и понять, что показавшиеся из-под коротких рукавов белой рубашки его оплетённые венами бицепсы не слабее, чем у Юры-Блюза.
А потом он развернулся и быстро ушёл, он никогда не мог находиться там, где было два Хозяина.
Он хорошо знал, что через минуту Хозяином этого Зала стану я.
Конечно, нервы у всех есть. Но в том злополучном поединке с Мерином, закончившемся девяносто девятой моей победой, поведение Кира, Главного Редактора нашего сетевого журнала «Замёт», меня особенно возмутило: он же рядом находился, прямо у границы Первого Круга, и мог подтвердить – ни одного звука не вылетело тогда из моего рта в ответ на протестующий вопль Мерина: «Замётано!». Хотя губы шевелились. Инстинктивно.
Только Кир не подтвердил – словно они с Мерином договорились.
Апелляционная Комиссия по просьбе мериновой команды несколько раз просмотрела запись нашего поединка, расслышать ничего, естественно, не смогла и в сомнениях обратилась к третейскому судье – эксперту-сурдопереводчику.
И когда тому прокрутили видеофайл, мужик, стоя прямо напротив портрета Главного, осеняющего со стены затылки членов Комиссии, присягнул, что я, глядя в наглые мериновы глаза, отчётливо произнёс: «Сука».
Я потом в предбаннике, в ожидании решения по моему делу, позвал его в спину: «Товарищ сурдопереводчик!», – хотел поинтересоваться – для прикола, конечно, – какой звук Главный издавал с портрета своим чуть приоткрытым в улыбке ртом? У чувака даже ухо не дрогнуло, он же полуглухой был, ему только глаз орлиный требовался. Да лёгкость рук. А те большие наушники, которые его попросили надеть на время просмотра, ему вроде защиты от ветра.
Может, кому-нибудь из заставших прежние времена показалось, что и в обращении «товарищ» тоже подъ**ка заключалась? «Н'егатив», – как говорил Терминатор моего младенчества голосом Шварценеггера. Просто само слово мне очень нравится, какое-то тёплое, домашнее – жаль, что редко употребляется сегодня.
Короче, мне объявили дисквалификацию на три поединка и тридцать конвертированных кило штрафа, и я, как на Стеньки Разина челне, услышал ропот моей теряющей бабло команды и возмущённую реплику моего старшего тренера Никанорыча: «О**ел совсем? Не мог Мерину в табло засадить на свежем воздухе? Попросил бы меня, я бы их всех измудохал до потери пульса»... А что ему – бывший чемпион-полутяж, человек умудрённый и искренний.
Но Кир реально напряг меня, скотина. В ту же ночь в его колонке в «Замёте» даже незалогиненный посетитель мог прочесть:
«... меня уже давно достал этот оскорбляющий всех вокруг мерзкий мат: на улице, в общественном транспорте, в художественной литературе, в Сети и личной переписке... А теперь он и в нашу МСБис-Про Лигу, в благороднейший вид спорта, проник! Сегодня в ожесточённом поединке Юры-«Блюза» Кораблёва и Лёни-«Мерина» Меринова господин Кораблёв нецензурно унизил не одного лишь своего соперника, но и тысячи болельщиков и миллионы телезрителей нетерпимой бранью. Только усилиями опытных аудиоинженеров удалось мгновенно убрать с подвешенных к потолку гигантских светодиодных экранов богомерзкие звуки ругательств скандально известного спортсмена.
Возникает резонный вопрос: доколе можно терпеть это издевательство? Тем более что сейчас у правоохранительных органов есть в руках мощный рычаг – Статья «Об оскорблении общественной нравственности» – нельзя не поблагодарить наших мудрых законодателей.
Не пора ли тем, кому следует, и власть употребить? – привлечь зарвавшегося хулигана по всей строгости и неотвратимости, снять с него чемпионский титул, а заодно лишить и Почётной Чёрной Косточки с Бриллиантом или, по крайней мере, отменить результат его последнего поединка с Мерином?
Напишите мне, пожалуйста, всё, что вы об этом думаете.
Ваш Кир-«Князь» Мыш'ко».
Вот так.
Нет уж, глубокоуважаемый г-н Мышко, облом вам вышел типа «Фак ёрселф» или «Хер на рыло» – по Никанорычу, не всем вашим задумкам суждено исполниться. Хотя, быть может, вам даже удастся, в конце концов, меня привлечь... И снять... И лишить...
Но вот отменить мою победу над Мерином у вас не получится никогда: слишком большие деньги заплатили конкретные ребята и очень хорошо на этом наварили. И эти люди, не задумываясь, отворят кровь любому, кто попробует покуситься на их прибыль. Так что поблагодарите ещё раз мудрых законодателей, они ведь тоже свои ставки делали. И те, которые выиграли, обложат вашу инициативу такими шершавыми, какие ещё не встречались в вашей профессиональной карьере.
Очень похоже, что вы, Князь, лично фраернулись в этой букмекерской гонке – се ля ви, надо было вам правильно поставить на Юру-Блюза, на меня то есть.
Но, видимо, котировки 4:1 в мою пользу подхлестнули вашу алчность. А заявления типа «Мерин Блюза съест, отрыгнёт и копытом растопчет» во всех печатных и электронных средствах – именно, правильное слово, лучше их и не назовёшь, ещё более подбодряли. Вот вам и захотелось по-быстрому бабла срубить.
А когда уже по ходу поединка наконец врубились, и поняли, что я выигрываю чисто, и что Мерина, вместе с вашими башлишками спасти не может ничего, кроме чуда – вот тогда вы и услышали мой богопротивный мат.
Да и какой же это мат – упоминание собачьей особи женского пола? Хотя мои губы действительно были готовы это слово произнести по поводу меринова шулерства, но ведь не произнесли, только шевелились понятно для сурдопереводчика. Честно признаюсь: на языке вертелось другое слово, с которым «сука» бок о бок ходит. Действительно матерное. Но его даже глухой толмач не списал с моего грязного рта...
Вообще-то нельзя отрицать, что ревнители общественной нравственности из дома напротив Кремля взяли всех этих редакторов-писателей-издателей в крепкий оборот. Им теперь грозят и штрафы и срока с конфискациями.
А для аудионарушителей-рецидивистов один мужик из партии «Единственная Родина» даже придумал спецнаказание – выступил с законодательной инициативой подвергать сквернословов быстрой и практически безболезненной операции на кончике языка, после чего засранцы не смогут произносить определённые звукосочетания.
Он ссылался при этом на результаты исследований одного профессора-энтузиаста из Первой Медицинской Академии.
Однако инициатива не набрала необходимого большинства голосов: кто-то всё-таки сообразил, что масса полезных слов при этом окажется тоже непроизносимой: от «небоскрёба» до дорогого мне «корабля» в родительном падеже и всемирно известной падающей башни в Италии.
К тому же эскулап проводил свои эксперименты исключительно на трупах и попугаях, и расширение результатов на живых людей выглядело несколько преждевременным. А попробовать сначала на пожизненно осужденных даже партийный борец с наследием как бы татарского ига постеснялся предложить и задумался на время.
Ну а потом Главный сказал им, как всегда образно: «Чересчур. Успокойтесь там. Блин блином вышибают, блин». И все забыли на время.
Кроме Кира – коня бзделоватого.
Я ведь помню, как он завязал на меня первый узелок: я тогда стремительно в зенит поднимался – вроде межконтинентальной ракеты, не боялся никого. После одной такой победы он подошёл ко мне, представился и спросил: «Слушай, Блюз, хочешь вести авторскую колонку в моём журнале? Пиши, о чём пожелаешь, в выражениях не стесняйся, сейчас истинная свобода слова настала, я вон в последнем редакторском послании на *** отправил сплетников, которые осмелились заикнуться о купленных поединках, – меня потом по всей Сети цитировали. Напишешь?». Я уклончиво ответил, что должен подумать: о личности Главного Редактора ходили разнообразные слухи, от которых не всегда прилично пахло. И вообще я его журнал только раз и прочёл – в ночь после наших с Мерином последних метаний. Всё, достаточно о Кире – слишком много чести.
По поводу того, как возникла игра МСБис, существуют лишь легенды. Согласно наиболее достоверной, в первоначальном варианте её придумал Шура-Солдат, именно так его все называли.
Шура действительно был солдатом: воевал – сначала по призыву, а потом по контракту, принуждая к миру неспокойные народы на южных рубежах Бывшей Державы. Там он наступил неосторожно на собственную мину и вернулся домой уже на костылях – правую стопу как бритвой срезало, и постоянно мучили головные боли от контузии.
Но в целом, как сказал хирург в госпитале, ему сильно повезло, в таких случаях последствия обычно гораздо серьёзнее бывают. Конечно, обидно было: столько лет прослужил – и ни одной царапины, а тут...
И, как в насмешку: сохранил левую, толчковую, – он раньше в высоту прыгал, два метра брал, вплотную приблизился к кандидатам в мастера.
С протезом сложности были: обещали поставить новейший, импортный, но потом пошли проблемы с финансированием и медицинские осложнения, так что Шура плюнул на эти дела, тем более что весь первый год он находился в глубокой депрессии и постоянном запое. Почти всё время он проводил в кровати, как одна великая писательница – мне называли фамилию, не запомнил, к сожалению. Только он ничего там не написал.
Но он там создал Великую Игру.
Иные скажут: «Случайно». Не буду возражать, я в своё время даже интересовался специально этим вопросом и узнал: многие гениальные изобретения появились как бы случайно. Хотя так лишь на первый взгляд кажется.
Пил Шура преимущественно в одиночестве и только «белую», как в простом народе всегда выражались. Выпив первую стопку, становился ещё более задумчивым и, помогая себе костылём, снимал со шкафа слегка усохший череп умиротворённого самолично заклятого врага, ставил на стол свой трофей и пристально смотрел на него долго-долго – примерно как принц Гамлет в одноименном кино.
Когда я эту историю услышал впервые – сразу тошнота к горлу подступила. Потому что если это правда – значит, Солдату ещё до той мины башню снесло, и он технически уже нечеловек был. Ради собственного спокойствия мне больше нравится думать, что это всего лишь фантазии, которых в каждой легенде достаточно. Только очень чёрные. А череп он просто купил в магазине прикольных страшилок.
Ну вот, и однажды, в состоянии чёрной меланхолии, Шура выпил, как обычно, очередную стопку и закусил, как обычно, маслиной, точнее мелкой маринованной испанской оливкой с косточкой. Он полюбил именно этот новый сорт сразу после кончины Союза Нерушимого за отличные вкусовые качества и очень приемлемую цену.
Но косточку оливковую он тогда не выбросил куда попало, как обычно.
А прицелился и метнул её в череп врага, прямо в пустую правую глазницу. Случайно?.. Нет?..
Он, конечно, не попал. Поднял косточку. Кинул ещё раз. Поднял. Кинул. Поднял...
Через месяц он укладывал их девять из десяти. В правую. И в левую. Даже из кровати.
А через два месяца занятие ему надоело. И тогда он попытался попасть во входное отверстие от его пули во лбу врага. И это была уже гораздо более трудная задача, потому что диаметр пулевого канала совсем ненамного превышал размер его оливковых косточек. Но он успешно решил и эту задачу.
Однако Шурина пьяная забава так никогда бы и не стала Игрой, не повстречай он на своём пути Вениамина Захаровича Друскина.
И это ещё одна неслучайная случайность.
Продолжаю, как хочу – хозяин-барин. А я ведь действительно Хозяин – Абсолютный Чемпион Профессиональной МСБис Лиги, Обладатель двух Всемирных Кубков МСБис, Лучший Спортсмен Года по версии журнала Спорт Про...
А на самом взлёте я был для всех Юрий Кораблёв, иногда – Корабль или Кораблик, так меня, в основном, барышни называли. У меня тогда не то что чёрной косточки не было, я только-только красную получил, и она, как положено, болталась в скромной серебряной оправе в мочке моего левого уха.
Но все, кому положено было, знали о моём существовании, и Никанорыч уже тайком приглядывался ко мне и делал свои прикидки – он сам мне потом признался.
Юрой-Блюзом я сделался позже – в один день, когда дал первое интервью знаменитой московской радиостанции «Муха Молвы», и известнейший журналюга Гера-«Газ» Гольдер, кумир тинейджеров, пафосно спросил меня: «Так, значит, теперь Метания – твоя жизнь?», – ожидая, очевидно, что я подтвержу его диковатую мысль типа: «Куда же мне без них!».
Только я уточнил: «Извини, это ты серьёзно или просто прикалываешься?»
А он обиделся, дурачок, в бочку полез: «А что же тебя больше Метаний волнует?»
Ну я ему и засандалил: «Блюз. Вот этот, например:
Когда б я не встретил тебя, обалдуй,
Когда б я не встретил тебя – честно, бейб,
Когда б я не встретил тебя – не узнал,
Какое
Уё*ище
Был я,
Пока я
В то лето
Случайно
Не встретил тебя-ооо-йее...»
Голосил от всей души на техасский манер, слегка гнусавя и растягивая гласные, которые вместе с согласными сам сочинил.
Газ только глаза вылупил и рот раскрыл, а ближе к концу квадрата дёрнулся как от электрошокера.
Моё интервью радиостанция повторяла потом неделю, утром и вечером, к началу восьмого дня у них накопилось уже три мешка писем для меня, почти все от девушек, с объяснениями в любви до гроба. Мой сайт в Сети рухнул от невиданного трафика сразу же после исполнения.
На утренней тренировке Никанорыч сказал с восхищением: «Ну ты, Блюз, даёшь, ит-тит».
И Максим Сергеевич похвалил: «Когда с борцами в Штаты ездили, в Новом Орлеане один негр такое же исполнял – так же душевно, как ты. Хочешь, Юра, я тебя сегодня ногой отмассирую?»...
Блюз – совсем не обидное погоняло.
Особенно, если сравнить как Вениамина Захаровича Друскина склоняли: и Веня-«З'ахер», и ВЗаД, и даже ВЗаД.ру – я потом проверил из любопытства – оказался жёсткий порносайт. Все знают доброжелательность новых, да и старых москвичей, придумавших ненавистных либерастов и толерастов, хоть бы кто упомянул бюрокрастов и маркссыстов – этих всегда как бы не замечали, ходя под ними, типа чего шею-то выгибать по-лебединому, глаза к небу задирая.
Мне так и не посчастливилось познакомиться с Веней лично. А уж сейчас, когда его на Сардинию вынудили перебраться, – и подавно ничего не светит. В Италии его на руках носят – как же, знаменитый «Перла Руссо» – «Жемчужный Русский». У него и вторая резиденция там есть, во Флоренции, на родине великого Данте – я, хоть имя знаю, ничего не читал, но Веня, конечно, не случайно там себе зимний замок приобрёл, он же Круги как раз из дантовой Божественной Комедии в Игру включил – вот тебе и Захер.
Да, культуры мне конкретно не хватает. Но думаю: попроси кого-нибудь во Флоренции продолжить пушкинскую строчку «Прибежали в избу дети...» – многие ли сумеют? Откровенно, я даже и насчет Москвы с её сегодняшним многоголосием не уверен.
Конечно, Веня оказался в нужное время в нужном месте.
Но ведь этого недостаточно. Одному маленькое яблочко на голову падает – и сразу готов новый физический закон, а на другого арбуз переспелый из открытого окна на втором этаже валится – и с треском лопается на части прямо на костяной башне. Отмеченному свыше только и дел, что отряхнуться да пройти пару шагов до магазина, в винный отдел.
Веня встретился с Солдатом прямо у того в коммуналке, хотя он, в отличие от Солдата, никакого отношения к ВДВ или ОМОНу не имел вообще, обладая скромной гражданской профессией юриста – как и его папа, имя которого так непристойно искажали дорогие мои москвичи.
Тогда он был ещё молодой, толстоватый увалень, начинающий законник с чувствительным и отзывчивым сердцем. Он с юных лет отличался социальной активностью и хотел посильно помочь несчастным ребятам, хлебнувшим горя и боли выше крыши – как раз таким, как Шура-Солдат – поэтому консультировал Союз Ветеранов-Миротворцев по-волонтёрски.
Всё дело в том, что Шурина коммуналка очень непростой считалась, поскольку находилась хоть и на последнем этаже, но высокого «сталинского» дома в самом центре столицы и состояла из трёх отдельных больших комнат, выходящих в широкий коридор, тёмный в любое время дня и заставленный грудами ненужного пыльного барахла.
Одним словом, мечта, а не жильё, тем более что после смерти родителей солдат в своей трети мечты жил один.
И, как обычно, на этот первоклассный товар сразу нашёлся покупатель: из среднего командно-партийного состава, с большими связями и возможностями деловой мужчина.
Он быстренько расселил две обрадованные соседские семьи в персональные дегунинские двушечки.
А с Шурой он тормознулся. Не захотел Солдат уезжать от родной набережной, от родительских гробов на Ваганьковском, от магазина в цокольном этаже, где его все знали, куда он спускался меньше, чем за пять минут, даже на костылях, и в котором у него всегда кредит был открыт до ближайшей ветеранской пенсии.
Деловой и так к Солдату подъезжал, и этак, и квартирку-одиночку замечательную сулил – не в центре, конечно, но неподалёку, и денег в придачу – Солдат ни в какую, даже разговаривать не желал. И, естественно, срывал евроремонт-перепланировку.
Тогда деловой участкового на Шуру натравил. Мент специально заявился к ночи, колотил ногой в дверь, хотя звонок работал исправно, уже с порога по матери засаживал и грозился почки отбить в Отделении.
Это, конечно, он зря делал, нельзя ему было Шуре угрожать. Он и поплатился за это, Шура ему об лицо костыль согнул – к тому позднему времени Солдат уже много оливковых косточек в череп врага успел заметнуть, а он и трезвый не допускал, чтобы с ним так обращались.
Истекая кровью, лейтенант выполз на улицу и вызвал дежурную подмогу из Отделения. Только ведь и Шура не пальцем был деланный, он тоже сразу отзвонил своим корешам-миротворцам.
Те появились по-военному, через мгновение, и когда опять услышали стук в дверь и мат на лестничной клетке, открыли гостям и вежливо объяснили, что если менты через три часа после завтрашнего открытия магазина не занесут Шуре вместе с извинениями за беспокойство новый, такой же удобный костыль и литр «Серого Гуся» – недавно появившейся замечательной водки – они разнесут всё Отделение нахер.
Незваные гости сразу ретировались, с миротворцами связываться – себе дороже, это тебе не случайного алкаша на бутылку опустить для науки или над неразговорчивым урюком покуражиться на три сотни.
Но деловой не отступался, ведь деньги уже были потрачены. И он решил сменить тактику, привлечь Солдата за антиобщественное поведение типа пьянства беспробудного, скандалов в двух шагах от рабочей резиденции Главного, громких ночных криков друзей и их лядей. Или наоборот.
Проплаченные людишки уже начали собирать на Шуру компромат, у делового-то всюду связи имелись: и среди прокурорских, и среди судейских, и среди коммунхозовских.
Вот здесь и появился Веничка, он, узнав, как бочку катят на инвалида и ветерана, сам вызвался подсобить Солдату. Абсолютно бесплатно.
Добрые люди ещё добавляют: «Но не бескорыстно», намекая на то, что он у Шуры Игру-то сп, одним словом, украл, а из друзей Солдата организовал свой охранный отряд и строго разобрался с каждым, кто попытался перейти ему дорогу, тем более что претендентов на его успешнейший с времён изобретения мобильника бизнес было больше, чем достаточно.
Так и встретились Веничка с Шурой. Да Веня ещё прихватил с собой литрового «Серого Гуся» – любимую, но очень редкую Шурину выпивку – поскольку дорогая. Они замечательно поговорили, и Веничка сказал, что у делового скорее рог на лбу вырастет, чем этот партгондон въедет в квартиру заслуженного ветерана-миротворца, отдавшего здоровье на службе Отечеству.
А Шура, в благодарность, показал Вене своё искусство и даже предложил гостю самому метнуть в правую глазницу врага – точно так же, как он сам начинал. Что Веня и сделал, но без успеха. А Шура его ободрил, сказал, что успех придёт со временем, и объяснил ему всю историю, только уж не знаю, открыл ли тайну черепа, легенда об этом умалчивает. К концу рассказа Веничка слушал невнимательно, мысль об Игре уже поселилась в его золотой голове и с каждой минутой завладевала этой головою всё больше и больше.
Но Шуру это вовсе не беспокоило, он опустошал очередную рюмочку – специально выбрал посуду помельче, чтобы продлить удовольствие, обгладывал оливку-маслинку и закидывал косточку в пулевую дырочку...
Расстались они неразлучными друзьями, и Шура пообещал сделать новую мишень из башни любого, кто косо на Веню глянет.
А через две недели Веничка опять появился с утра в Шуриной резиденции – в белой рубашке с галстуком и с портфелем, в котором лежали две увесистые папки с бумагами и два весёлых «Гуся».
Друзья сели за стол, и Веня сообщил две новости.
Первая – деловой летит мимо кассы: юрист раскопал махинации жучилы по первоначальному приобретению тех дегунинских двушечек из резервного госфонда, и если сейчас компетентные органы начнут разматывать эту историю – гондон, конечно, отмажется, но потратит на отмазку все свои сбережения, так что ему дешевле будет просто оставить Шуре всю квартиру, что и произойдёт неминуемо в ближайшее время. И за это полагалось немедленно выпить, – что и было проделано с обоюдным удовольствием.
А вторая новость заключалась в том, что Веня придумал новую спортивную игру, точно такую, в которую Шура играл, только в более цивилизованном варианте. И, если всё пойдёт путём, очень скоро каждый из них сможет купить по десять таких квартир – если захочет. Шура, конечно, Вене не поверил, но идею выпить также и за это – поддержал с большим энтузиазмом, хотя слушать Венины объяснения и глядеть на рисунки в папке – напрочь отказался: у него после той контузии сильно болела голова, и он полностью доверял своему новому умному другу.
Вскоре Веня засобирался по делам, пообещал снова зайти через пару дней и взял с Шуры слово, что тот ограничится сегодня только одним гусем.
«Ещё бы пистолет ему принёс и пару гранат для надёжности, – комментируют добрые люди эту часть легенды, – сам-то, небось, в итальянском песочке жопу греет, гнида...»
Понять народный скептицизм нетрудно: у одного ребёнка не может быть двух отцов.
В итоге почётного места для Вениамина Захаровича ни в народном сознании, ни в народной памяти не нашлось. Хотя он, надо отдать ему должное, никогда и не стремился там это место занять. И от кого же, как не от Вени, все узнали об авторстве Шуры?
Слово Шура Вене дать-то дал. Да тут же и забыл.
Через пару часов он вдруг обнаружил, что первый гусь улетел.
И взялся, с божьей помощью, за второго.
Он ведь такой же был, как те двое, – одинокий дикий гусь, солдат удачи, принуждавший к миру непонятных злобных людей.
И с каждой новой рюмкой Солдат ощущал, как прямо из спины у него прроррезаются и растут, растууут! – Два Огромных Серых Крыла.
И, как только эти крылья коснулись затоптанного ламината на полу, счастливый Шура-Солдат-Серый-Гусь прохромал, как мог, до балконных дверей, растворил их, как когда-то толкнулся ещё сильной левой, сгруппировался по старой привычке, с запасом поднялся над железной решёткой, расправил свои могучие крылья...
Он летел в восторге с одиннадцатого этажа, отвесно вниз, долгих три секунды, набрал у земли солидную скорость сто километров в час и упал точно на крышу бронированного «Майбаха», стоявшего под окнами в ожидании хозяина-банкира. Звук от падения был не слабее разрыва той мины, искалечившей Солдата, жидкости из его мгновение назад живого тела брызнули во все стороны, окна в ближайших квартирах мелко задрожали. Жутко завыли сирены брошенных на газоне машин.
Вот и вся легенда. А дальше уже реальная жизнь началась.
Из дверей отмывочного банка, располагавшегося на первом этаже вместо прежнего детского садика, осторожно выглянули охранники с обнажёнными стволами, озираясь, медленно приблизились к машине, извлекли наружу шофёра, контуженного за двухдюймовыми стёклами... Кто-то уже набирал номер полиции, кто-то обсуждал говнистую немецкую работу – крыша-то прогнулась, будто жестяная...
Так что деловой в итоге победил. Только его победа пирровой оказалась: гондон оплатил Веничке реальную стоимость квартиры, а тот отдал взамен папку с собранным компроматом. Деньги эти Веничка использовал для подъёма своего нового Дела.
Но самое главное: через год прежняя Шурина коммуналка стала культовым местом, весь кирпич снаружи дома и стены-потолки на каждом этаже фаны Игры покрыли силуэтами летящих серых гусей и посланиями на Небо, кругом валялись окурки, оба лифта и все лестничные клетки нестерпимо воняли мочой и ни одну квартиру в мемориальном подъезде невозможно было продать даже за символическую цену дегунинской двушечки.
Свой бизнес-проект умный Веничка выстроил идеально:
во-первых, он установил основные правила: девять концентрических «адских» Кругов – как у Данте, очерёдность замётов и их рейтинг, ограничения по времени... не хочу продолжать, сейчас даже сопливые мальчишки всё это наизусть знают;
во-вторых, совершенно разумно заменил оливковые косточки дешёвой бижутерией – «жемчужинами» одного размера – из-за их идеальной сферичности. Продолговатые и к тому же неодинаковые косточки гораздо труднее метать, плюс отпадала необходимость импорта из Испании, всех этих нерегулярностей поставок и таможенных вымогательств;
в-третьих, заменил ужасный череп конусом, который он назвал «Башня Радости», по-народному – БРа. На поверхности БРы зияли просверленные по специальному шаблону шестьдесят четыре отверстия – «глазницы» или «гнёзда», каждое диаметром в два диаметра жемчужины – примерно такой же относительный размер лунки в гольфе или кольца в баскетболе;
в-четвёртых, чтобы игра не казалась детской забавой, а выглядела как бескомпромиссная атлетическая схватка – разрешил силовую борьбу для помех замёту, примерно как в хоккее на льду, удары корпусом или «теснения», огромные синяки от которых рассасывались на моём теле неделями;
в-пятых, дал игре запоминающееся название «Метания Среднего Бисера» или МСБис, в народе также популярны «Метания», «Бисер» – по традиции, начиная с Евангелия, все называют жемчуг бисером, умные люди мне объяснили... вот уйду на покой – тогда и начну читать, а пока ещё рано;
и, наконец, организовал мощную программу по пропаганде, рекламе и маркетингу, но в этом я вообще ни ухом ни рылом, мне эти слова Никанорыч подсказал.
А дальше уже всё само собой пошло-покатилось: и спортшколы, и соревнования – индивидуальный зачёт, парные, командные, дворовые, районные, городские, и чемпионаты Страны Родной, и первые выезды за рубеж, Храм Спортивной Славы МСБис, Клубы Болельщиков, кричалки типа «Сева-«Кречет» – всех замечет!», «Неприступна наша БРа – Лёне-«Мерину» Ура!», «МСБис – ЗаЕБис!»... стычки и драки кровавые накачанных фанов, агенты в штатском в дворцах спорта, конные полицейские патрули на решающих матчах.
И огромное, невероятное бабло, привлекающее к себе тысячи мух, ос и прочих жужжащих мелких тварей с липкими лапками и крепкими хоботками.
И новые легенды – как подтверждение окончательной и бесповоротной легитимации нового вида спорта.
Про Основателя, Шуру-Солдата.
И про других персонажей, помельче.
Даже у меня есть легендочка, скромная. Бухгалтерша НоннИванна из моей команды однажды спросила: «Слушай, Блюз, а это правда, что ты в Чикаго дуэтом с Би Би Кингом пел? Я от него прямо кипятком писаю. А потом Би Би тебе гитару свою подарил? Но если не хочешь – не говори, я же знаю: он тебя молчать просил».
Я ведь тоже в этот спорт совершенно случайно попал. А теперь попробуй меня оттуда вычеркнуть.
Помню даже день – двадцать второе июня, и место – Парк Культуры. Мы там с моей девушкой Инной были, совсем недавно встречаться начали, присматривались друг к другу, обнимались горячо, знакомились, в общем. В кармане у меня совсем скромная сумма хранилась – рублей шестьсот-семьсот, особо не разгуляешься на двоих, у Инны не то чтобы денег не было, только она из принципа не хотела тратиться, если её погулять приглашали. Так что у меня выбор совсем небольшой был: кинцо плюс мороженое или просто кинцо, но с хорошими местами. Я лично склонялся к первому варианту, потому что у Инны очень красивые ноги были, которые удобнее ласкать на последнем ряду с краю, а в такие ответственные моменты кино меня вообще не интересовало. Но Инна ухитрялясь не терять канву фильма, очень хладнокровная девушка была, знала себе цену. И вообще могла потребовать сесть на хорошие места – для чего спрашивается? – Парк Культуры не то место, где хорошее кино крутят.
Совсем рядом с кинотеатром палатка стояла. Хозяин, жгучий брюнет с тонкими усиками, активно зазывал: «Молодые люди, не хотите ли попробовать метнуть? Новейшая спортивная игра МСБис. Три попытки – всего триста рэ. Девушка, посмотрите, какой приз вам кавалер выиграть может: модные, солнцезащитные, поляризованные – точно ваш размер! Примерьте, убедитесь», – Инна сразу к очкам потянулась.
А я, как бы скептически: «Это же китайский товар, ему красная цена сто пятьдесят рэ», – у меня ведь после этих метаний денег на удовольствие в последнем ряду даже без мороженого не хватит! А мелкий предприниматель: «Ошибаетесь, молодой человек. Италия. Ламборгини. Сто двадцать евро. У меня только одна пара, вместе с футляром».
Инна примеряет, хотя время уже вечернее, но день-то – самый длинный в году. Спрашивает меня: «Нравится?» – «Чего хорошего, – отвечаю, – у тебя всё лицо закрыто». А она: «Это же самое оно», – и хозяин, естественно, подтверждает – знает, гад, что я никогда ни в какую дырку в той конической штуке не попаду, он только телепатически поправляет меня: «Бра называется», – и смотрит со значением на Инну, она такого принципиально не носит, английский-то я не хуже его знаю.
Делаю последнюю попытку: «И тяжёлые, к тому же, вот если бы деньгами».
«Но проблемо, – легко парирует бизнесмен, – я вам за них пять тысяч отвалю. Если попадёте, ОК?»
Отрезал мне все пути к отступлению, сволочь. Отдал ему последние деньги. Беру в руку жемчужину. Лёгкая какая. А до этой бры так далеко...
Слышу: «Смелее. Замёт!»
Метнул, не думая, даже не проследил, куда мой бисер полетел.
Только увидел, как маслинные глаза брюнета вдруг полезли из орбит, тогда и понял, что попал.
Инна сразу запищала: «Клёво, берём Ламборгини!»
Но я пропел ей старое танго, которое ещё от папы с мамой слышал: «С тобой зайдём мы в ресторанный зал,/Нальём вина искрящийся бокал!» – и она сразу притихла, ей эта музыка очень нравилась – выпить так выпить. Хозяин с несчастным видом отслюнявил мне пять кусков, и я безжалостно попросил: «И ещё двести, пожалуйста, я ведь всего одну жемчужину использовал».
Он вернул. А потом вдруг в полной безнадёге: «Не хотите метнуть ещё раз? Попадёте – я ещё пять тыщ плачу плюс очки. А не попадёте – тогда отдадите мне мои деньги, ОК?»
Я задумался.
Инна прошептала: «Чердак застудил? Валим отсюда скорей».
«В общем, так, – сказал я, сам себе не веря, – двадцать плюс очки. А не попаду – отдаю все ваши».
«Идиот», – процедила сквозь зубы моя девушка.
«Конечно, конечно», – сразу же согласился хозяин, видно подкован был в теории вероятностей. Вроде меня, я ведь недаром в своём институте три года отучился – бакалавр по-нынешнему.
Зря он это сделал.
Вручая мне бабло и очки в фирменном футляре, сказал: «На деньги развели, да? Профессионал, да? Привет Мерину передавайте».
Мерина в ту пору в городе знали все, его чемпионская слава гремела.
Своей кличкой он был обязан не только фамилии, но и длинному, действительно лошадиному хвосту сколотых на затылке волос. Стоя на Пьедестале Почёта он делал гордое конское движение головой, и хвост раскачивался, как бы предупреждая будущих соперников: «Всех имел!». Доброжелатели, без которых не обойтись ни одному чемпиону, добавляли сюда ещё меринову тягу к молоденьким «жеребятам»... – даже обсуждать не хочу – когда становишься общественно-известной фигурой, будь готов выслушать о себе самый экзотический бред любого больного человека.
Про Юру-Блюза, например, говорили вначале, что победы ему делает нерусский врач-психиатр, гипнотизирующий соперников и даже вызывающий у них расстройства мужского аппарата, из-за чего многие были вынуждены выходить на поединок с тяжёлыми свинцовыми экранами под спортивной формой, были скованы в движениях и, естественно, проигрывали. Разве могут такие оригинальные мысли родиться в нормальной голове?
...Я поинтересовался, уже с полной уверенностью в себе: «Может ещё один замёт?»
«Дураков нету», – ответил он.
«Тогда готовьте настоящую Ламборгини, на четырёх колёсах, через неделю, ОК? – предупредил я. – Или дарите мне бру вместе с бисером».
«Забирай, – вдруг сказал он, – сейчас пакет принесу, каждый обмануть норовит, как тут бизнес делать», – я всё равно не пожалел его с его десятью баксами за три замёта, жадность фраера сгубила.
Если он потом понял, что разговаривал с будущим Блюзом – наверняка локти себе кусает, что автографа не взял, сейчас бы ему за такую вещь и тридцати кусков не пожалели – деревянных, конечно.
А привет Мерину я действительно передал, только позже.
Правда, тот вечер омрачился неожиданным происшествием: Инна всё время примеряла свои солнечные очки и в ресторане положила их на соседний стул, а футляр на столе оставила. И я, хорошо выпив, двинулся к ней поближе. И, конечно, сел прямо на те злополучные Ламборгини. Даже итальянские очки не рассчитаны на такие перегрузки. Инна устроила мне грандиозный скандал. После я очень радовался, что это произошло: я не то, чтобы строил определённые планы, но ведь исключать ничего никогда нельзя. Можно только представить, во что бы она сумела превратить нашу несостоявшуюся семейную жизнь.
Вот такое было моё начало.
Очень скоро после этой первой победы мы тихо расстались. Инна, в отличие от коммерсанта, посчитала всё случившееся чистой случайностью.
Когда я уже сделался знаменитым, и московские тинейджеры стали узнавать меня на улицах, Инна решительно попыталась вернуться.
Я в ответ лишь искренне поблагодарил её за нашу дружбу – мы с ней весело время проводили, вспоминаю до сих пор.
Дальше всё шло как по нотам. Я триумфально добрался до середины пути. Теперь понимаю, что мог бы там застыть навсегда, не встреть я Никанорыча.
Он терпеливо ждал. И подошёл ко мне только после первого моего поражения. Спросил строго и одновременно чуть насмешливо: «Знаешь, почему сегодняшние метания слил?».
Я глядел на высокого седого атлета с чуть сплющенным носом и характерными покатыми боксёрскими плечами. На лацкане добротного, хотя явно не нового пиджака незнакомца красовался редкий значок «Заслуженный Мастер Спорта». Выглядел мужик, надо сказать, довольно сурово – думаю, из-за классически утолщённых надбровий. Но звучал очень привлекательно и мягко, в басовом диапазоне.
Он не дал мне слова выговорить и продолжил:
«Вышел к БРе неподготовленный, холодный.
Физика хреновенькая, рука быстро устаёт, надо будет ставить физику: работа с отягощениями, отжимания, упражнения со скакалкой, упражнения на гибкость, кроссы – обязательно, для выносливости.
И тактика твоя – говно, первый раз тебе попался думающий соперник – и ты так бездарно зассал. Будешь продолжать в том же духе – не видать тебе Мерина как своих ушей.
Плюс техника, мне батя рассказывал про Трофима-«Ломаку» – легенду
штанги из Сибири, такой силы природной не было ни у кого. Но там не всё силой решалось. Обучили, слава богу. Стал чемпионом. Только он на радостях поддавать начал. И быстро сгинул. Поэтому и режим, обязательно.
А глаз у тебя – лучше не бывает, всем глазам глаз», – неожиданно закончил он.
«И чего же мне делать?», – всего-то и спросил я.
«Как чего? – удивился боксёр и протянул мне листочек, – здесь адрес, телефоны и емели, жду тебя завтра в восемь утра, начнём работать по-серьёзному. И зови меня просто Никанорыч. В команде нас пока будет три человека: я отвечаю за атлетизм, стратегию и тактику, контракты – а то они тебя как липку обдерут, выбор гостиниц, выбор спарринг-партнёров и соперников, логистику – знаешь, что за зверь? – потом объясню, паблик, мать их, рилейшенз... может, что и забыл... да – и за все твои будущие проигранные метания; Нонночка, для тебя НоннИванна – бухгалтерия-кулинария-медицина-давление-померить; и массажист Максим Сергеевич – таких специалистов может с десяток наберётся по всему миру, ещё меня разминал.
Деньги я всем сам распишу, не боись, не обижу никого – сразу поймёшь, как тебя-лопуха менеджеры, итти их, обували.
И вообще держись веселее, Юра, первый слив – самое полезное дело, очень мобилизует. Но только умных. А у нас сейчас коллективный разум будет: три мужика и Нонночка.
Мерин завтра-послезавтра узнает – сильно грустить будет, но судьба его уже решена – должен уступить дорогу молодёжи, тебе то есть. Вопросы будут?».
Мне хотелось упасть на его надёжную грудь и зарыдать, а может, это на меня так первое поражение подействовало.
Но я лишь скромно сказал: «Спасибо, приду».
...Вот так и довёл меня Никанорыч бережно и неторопливо до Финала, где я по традиции перед началом поединка пожал правой рукой чёрную косточку в серёжке в левом ухе Мерина, а он – мою такую же.
Мы бились с ним непримиримо до самого конца, до Девятого Круга, я выиграл с минимальным перевесом и, когда я увидел с пьедестала потухшие мериновы глаза, даже пожалел ветерана.
После этого прошли годы, и матч-реванш, и ещё три наши встречи с Мерином.
Я их все выиграл, а последнюю, злополучную, даже с явным преимуществом, чего вообще никто не ожидал, в первую очередь, господин Мышко.
Так что мне не было никакой нужды шевелить губами по поводу моего не чистого на руку соперника, тут Никанорыч, как всегда, абсолютно прав оказался – зачем всю команду на деньги наказывать, пропускать запланированные поединки, перекрывать поток бабла от трансляций, рекламы, и т.д. и т.п... Тридцать кило моей личной потерянной зелени – микроскопический пустяк по сравнению с этими гигантскими потерями.
Но нашлась и ложка мёда в моей временной дисквалификации: у меня появилось немного личного времени: посидеть-поболтать обо всём с женой Мариной, поиграть с нашими как-то мгновенно подросшими пятилетними дочками-близнецами Анечкой и Манечкой, просто поваляться на диване, может, даже прочесть новую книжку, детектив какой-нибудь.
И попытаться чуть-чуть разобраться в своих делах, в последнее время у меня появились серьёзные сомнения относительно моих занятий, незаметно и бесповоротно ставших делом моей жизни.
Что ответят наши девочки, им ведь скоро в школу идти, когда их товарищи спросят, как в книжке, которую я им читал: «А ваш папа кто?»
«Наш папа Юра-Блюз! Он Мечет!»
И услышат в ответ недоверчивое: «Правда? – Побожись!»
Стыдно мне стало. Хотя в нашем старом доме жил дядя Серёжа, футболист, мастер спорта, его все дети обожали. Но он же ничего не метал, занимался почётным видом. А здесь...
Что здесь? Это же не за три копейки мужской аппарат по пути на ярмарку показывать! Я по два-три килограмма теряю за встречу. Хотя всё это, конечно, не так эффектно выглядит как, например, в гольфе, где «Тигр» вслепую укладывает шарик в невидимую за сто метров лунку, или как точный бросок в корзину гостей с хозяйской стороны площадки в матчах NBA.
Но если сравнить размер баскетбольного мяча с размером нашей жемчужины – очень похоже будет. Те, кто не верят – могут попробовать на досуге попасть даже не в гнездо, а просто в рюмку на столе. Да пусть ещё попросят знакомого человека толкнуть их покрепче во время замёта, вдруг, хоть отдалённо, почувствуют, что приходится мне испытывать в такие моменты.
А с другой стороны, что за профессия такая – косточку кидать? Шура-Солдат этим по пьяни занимался, в тоске безысходной. А я?.. И вот на такое потратить единственную свою, неповторимую жизнь? Зачем я на программиста три года в институте учился?
Тогда давайте чемпионат Европы по плевкам проводить, можно и с теснением. Что скажут о Победителе благодарные потомки: «Уж этот харкал – так харкал»?
Ведь если откровенно – никакой разницы с футболом или хоккеем нет: та же идея беспощадной борьбы, то же совершенное владение собственным телом – физика, по Никанорычу, переполненные трибуны, кипящие страсти, преданные болельщики, бешеные деньги...
Короче – через несколько дней таких бесплодных раздумий ноги сами неожиданно занесли меня к Шуриному дому, к исписанному-разрисованному его подъезду.
Того легендарного бандитского банка пропал и след. Но разорённый детский садик не вернулся на прежнее место – в помещении обосновалось теперь районное отделение «Единственной Родины», и перед массивными входными дверьми стоял и курил массивный, быковатого вида охранник – вполне возможно, ещё банковский кадр, что они сейчас там моют?
Около подъезда, под бывшим Шуриным окном, покоился на вечной стоянке тот самый «Майбах», уже как основа мемориала. Шурины фаны нашли машину и выкупили у жены присевшего на недолгий срок банкира. Правда, крыша бронтозавра была давно выправлена и её пришлось опять, на этот раз высокохудожественно, деформировать.
Работу заказали знаменитому скульптору Рангульяну, тот сделал всё от души: отпечаток вышел абсолютно аутентичный, как все признали.
Плюс маэстро добавил от себя несколько дополнительных углублений:
для бутылки «Серого гуся»;
для стопки;
для жестяной банки испанских оливок;
и для поминальных свечей, их зажигали два раза в год – на дни Рождения и Полёта.
Солдатская легенда пополнилась: утверждали, что если в те два Дня, в майке с Шуриным портретом, подойти к Майбаху и поглядеть сквозь пятисантиметровое тонированное стекло в салон – можно, если повезёт, увидеть тень, замётывающую с заднего сиденья косточку в щель кондиционера на приборной доске. В этом случае надо быстро сказать: «Я с тобой, Серый Гусь» – и успех не покинет вас весь год.
Двери, колёса и прочие открывающиеся части авто заварили намертво, повсюду понаставили видеокамер, а в соседнем доме открыли Специальный Филиал того самого Отделения, мусора из которого так неудачно навестили Шуру...
Кстати, тот Участковый на следующий день после Полёта уволился из Органов и сгинул в неизвестности.
Но, откровенно говоря, у ментов в Филиале работёнка была не пыльная, Шурины фаны сами поддерживали на территории, прилегающей к Майбаху, образцовый порядок, хотя лифтов в подъезде это неписанное правило пока ещё не касалось.
Газон радовал бирюзой идеально подстриженной травки, на которой постоянно отдыхали медитирующие фаны.
Вначале там отдыхали ещё и машины, владельцы которых попробовали раз погнать взашей настырную мелюзгу. Но после того, как в ту же ночь запылали ярко автомобильные костры, никто больше не осмеливался нарушать Постановление Моссовета о парковке.
Я ещё не дошёл до Шуриной машины, как почувствовал, что подростки узнали меня. У меня зрение отличное, я видел, с каким обожанием они на меня глазели. Но ни один не сказал ни слова, никто не подбежал автограф просить, ни один мобильник не был вынут, чтобы запечатлеть Юру-Блюза в гостях у Шуры-Солдата – не то место.
Я видел, как некоторые вырезают из бумаги и сгибают по правилам гусиные профили. С заходом солнца гуси-кораблики поплывут по Реке.
Я понимал: прикажи я сейчас им самим прыгнуть в реку вместе со всем их флотом с высокого гранитного парапета – и прыгнут даже те, кто плавать не умеет. И это понимание наполняло мою смятенную душу незнакомым, волнующим трепетом и чувством вины.
Я подошёл к его машине, даже поглядел внутрь, хотя не тот день был, и не тот... Ничего я там не увидел. Ничего.
Ко мне неожиданно приблизилась растрёпанная пацаночка – тринадцати или четырнадцати лет на вид – из тех, газонных.
Ни слова не говоря, она взяла меня за руку. И быстро её поцеловала.
Я ещё не донёс свободную ладонь к её голове, чтобы погладить ласково, а уже два солёных ручейка щекотали мои щёки. Я развернулся и ушёл, стараясь не всхлипывать.
...........................................................
А после дисквалификации всё продолжилось как обычно, и в переполненном огромном Зале ожидал меня трудный соперник – восходящая юная звезда Алан-«Волчара» Дзасохов, атлет, в грудной клетке которого спокойно умещалось не менее семи литров тяжёлого московского воздуха.
Только опыта у молодого человека было маловато, и он решил покончить со мной одной своей физикой. На борцовском ковре он, наверное, организовал бы мои похороны за один оборот секундной стрелки...
На Четвёртом Круге Никанорыч взял минутный перерыв, сказал негромко, глядя мне прямо в глаза: «Избегай его теснений, он почти готов, дальше Седьмого не протянет».
Волчара сломался в начале Седьмого – на «Самоубийцах»: три пустых замёта подряд.
А я тут же уложил свой бисер в гнездо и сделался даже теоретически недосягаем для соперника.
С уходом Главного аплодисменты сделались ещё сильнее – как в классе, только что покинутом строгим директором школы.
И в том же ритме тысячи людей начали скандировать: «Блюз-Блюз-Блюз...».
И, продолжая стоять, так же мощно: «Шу-рин-Шу-рин-Шу-рин...»
Валерик бегом принёс мне заранее заготовленную гитару, я отошёл на пару шагов в сторону – чуть покрутил колки. Отхлебнул из бутылки. Встал к микрофону...
Все, кроме бойцов ОМОНа, сняли головные уборы – на праздновании моей пятидесятой победы молодёжь во время исполнения «Шурин-Блюза» в горе покрушила все стулья, кому-то досталось случайно – с тех пор цепочки «космонавтов» разделяли все сектора.
Наступила полная, жуткая тишина – я отчётливо слышал собственное, едва успокоившееся дыхание.
Я начал:
Я поехал к его дому –
А Шура-Солдат уже летел.
И после этих слов тысячи людей знакомо подхватили: «Летел-Летел-Летел...».
Некоторые пели с вариациями, кое-где с истерическими нотками:
«Мама – он летел!..
Да, да – летел Шура!..
Солдат летел, Солдат летел...»
Сразу же начались громкие слёзы, все девочки-подростки – мои преданнейшие болельщицы, уже рыдали в голос.
Распределённые омоновцы тоже участвовали в общей церемонии: разевали неслышно рты за опущенными прозрачными забралами и в такт ударяли дубинками по своим пластиковым башням: «Бум-Бум-Бум...» – страшноватый аккомпанемент.
Я снова запел – и хор сразу смолк, но всхлипы и рыдания продолжились, мне пришлось усилить голос и подойти к самому микрофону:
Я всё ехал к его дому –
А Серый Гусь ещё летел, да-а-а.
Я глянул на свою команду:
НоннИванна в слезах, удивительно плавно двигаясь на своих высоких каблуках, очень красиво заводила: «Летел Гусь, ой летел Серый...», – сам гениальный Би Би Кинг счёл бы за честь пригласить её хоть на подпевки, хоть на подтанцовки;
добрейший Максим Сергеевич с блестящими от чувств глазами выводил в Нью-Орлеанском стиле: «Ох-Ё-Ох-Ё-Ох-Ё...»;
про Джерри и говорить нечего было, свинговал по-английски: «Yea, he still did fly, my Grey Goose, that’s it, Sure-bro...»;
неулыбчивый Хаджимурадович тянул: «Ваай, Саладад, как птица летела...»;
даже скептик и циник Наум Абрамыч проникся моментом и громко шпарил на рэповый манер: «Ах, Шура, ах, Шура, зачем ты, мудила, чего ж ты наделал, куда ты, куда ты...»
Пели все.
Даже Старший Судья.
Даже Хранитель БРа.
Даже Инспектор Бисера.
Даже Судьи на Кругах – от «Младенцев» до «Предателей» – причём очень слаженно. Но на древнеитальянском, я там только «Шура» и разобрал...
И опять «Бум-Бум-Бум...», леденящее кровь.
На громадных лазерных экранах под куполом показалось Шурино измождённое лицо – будто череп, обтянутый кожей – наверняка, под большим киром его кто-то на мобилу щёлкнул, я в первый раз видел этот снимок. А ведь взгляд-то – вполне безумный. Аж до костей пронизывает.
И в то же мгновение поверженный мой соперник, здоровенный молодой Аланчик-Волчара, как дикий зверь весь заросший чёрным волосом, вдруг рухнул в слезах на колени и протянул руки с тонкими и крепкими, как у хирурга, пальцами к парившему над всеми Лику – будто за своё счастливое детство Шуру благодарил.
Зал просто взревел от переполнявших всех чувств.
«А что там Никанорыч делает?» – мелькнула мысль.
Вон он стоит сбоку, не грустит, не плачет, рот не разевает со всеми... Только глядит, вроде даже с усмешкою, в мою сторону.
Ннеет, он ведь на Волчару глядит – вот это сюрприз. Когда-то он с таким же выражением ко мне подошёл. Ну вот и заканчивается всё, Блюз. Пора, мэн, уступи дорогу более молодым и энергичным. Которые противника в клочья рвать будут, до костей. За которыми не висит горб ста изнурительных побед.
Самое время отвалить сейчас, пока на вершине – тогда запомнят, ненадолго, конечно, чтобы надолго – надо слетать по-гусиному.
А ведь я не против, Никанорыч, я готов, проблем с расставанием не возникнет. Может, успокоится моя душа, закончатся метания не нащупавшего к своим тридцати правильного пути, несвободного человека Юры-Блюза – среднего бисера в непонятно чьей руке.
На экранах в это время появились точки: сотни, тысячи... Телекамера, установленная на вертолёте, показывала Шуриных фанов, не попавших на сегодняшнее торжество, их всех посчитали, их целых тридцать тысяч вокруг Зала собралось! И они так же бушевали, и они так же скорбили, как их друзья и подруги внутри...
Я вдруг понял, что не управляю этой толпой, как мне годами казалось. Я только лишённая воли бусина, летящая куда хотят эти бедные люди. Что же, попытаюсь делать то, чего они хотят.
Моё горло горело, когда я снова приблизился к микрофону, меня, как и большинство поверивших мне людей, душили слёзы...
Я захрипел в пытающемся взять себя в руки зале:
И я сказал себе: «Спокойно, парень,
И закончил уже шёпотом:
Шура этого сам хотел».
Не берусь описать, что творилось потом:
как рвали на себе майки мускулистые молодые мужички,
как обнажались по пояс и размахивали своими одёжками, будто разноцветными флагами, их неистовые подруги,
как фаны снаружи запустили в воздух тридцать тысяч шаров, и с поверхности каждого на их любимый город глядели череп и Шурин лик-двойник,
как дополнительный наряд ОМОНа – чтобы всех нас не разобрали на сувениры – образовал Нулевой Круг, в котором оказался я, и Волчара, и наши команды, и Судьи, и Мерин, и Кир...
Пока малолетки безуспешно пытались штурмовать новый рубеж, ко мне подошёл Никанорыч и будничным голосом сообщил: «Завтра в восемь, как всегда».
И я привычно ответил: «Спасибо, приду».