Последнее что помнил Егор, это близкий разрыв: что-то обожгло правое плечо и его отбросило на стенку траншеи, потом вниз - на дно и присыпало землей.
Очнулся он уже ближе к вечеру, кругом было тихо и только в паре километров, на шоссе, урчали моторы немецких танков, бронетранспортеров и машин с пехотой, которые нескончаемым потоком двигались в сторону Киева. Стряхнув с себя комья земли, встал и окинул взглядом развороченные снарядами позиции его батальона. Вокруг в неестественных позах, с оторванными руками и ногами лежали убитые товарищи, те, с кем он еще вчера делил последнюю щепотку махорки. Сглотнув подкативший к горлу комок, Егор достал индивидуальный пакет и кое-как перевязал себя - пуля прошла на вылет. Потом двинулся по траншее в поисках оружия - его винтовка валялась под ногами с расщепленным прикладом.
Ему повезло. Возле разбитого блиндажа, где находился НП командира батальона, он обнаружил убитого пулеметчика, руки которого продолжали сжимать приклад "дегтярева" - видно умер мгновенно. Высвободив пулемет, Егор прихватил еще пару "лимонок" и флягу с водой, выбрался из траншеи и медленно пошел прочь, на восток, в сторону Киева.
Двигаясь параллельно шоссе и преодолев около пяти километров, уставший и обессиленный, он опустился возле больших зарослей кустарника и сам не заметил как, заснул.
Утром, Егор уже ясно представлял себе, что будет делать дальше. Нет. Он не будет отступать, а будет уничтожать эту сволочь пришедшую на его землю убивать, грабить, жечь и насиловать. Только одна мысль не давала ему покоя:" - Как же так? А воевать на чужой территории? А разгромим, уничтожим врага?".
За ночь, рука в плече распухла и поднять он мог ее с трудом, зато правая была в полном порядке и этого было достаточно, чтобы нажать на спусковой крючок. С жадностью напившись из фляги, Егор встал, засунул "лимонки" в карманы галифе, повесил пулемет на шею и взяв в здоровую руку запасные диски, двинулся к шоссе.
Позицию он выбрал просто идеальную: две сросшиеся у корня березы, метрах в сорока от дороги, да еще ливневая канава, как естественная преграда для наступающих немцев. А то, что они будут атаковать, он не сомневался, ему было все равно. Он просто хотел уложить как можно больше солдат в мышиных мундирах в землю, которую они пришли завоевать. Теперь главное выбрать цель. Тяжелую технику пропустить, а вот грузовики с пехотой, будут в самый раз. Из переполненного кузова сразу не выбраться, а это Егору на руку.
Вскоре, с десяток открытых грузовиков переполненные немцами, которые смеялись, громко что-то кричали и размахивали руками, неторопливо катила по шоссе, все ближе и ближе приближаясь к засаде. Егор понимал, что долго ему не продержаться и решил действовать так: первой длинной очередью прошьет всю автоколонну, сменит диск и уже выборочно станет разить врага. Это был лучший вариант в его положении.
"Ну, что, сволочи, привет из Одессы", - про себя подумал Егор и когда центр колонны оказался напротив его позиции, нажал на спусковой крючок и целясь по кузовам с солдатами, прошелся с головной до последней машины длинной очередью, за раз опустошив весь диск. Не ожидавшие нападения гитлеровцы, как горох посыпались на дорогу, создавая сутолоку и Егор, успевший сменить диск, короткими, точными очередями бил по ним.
Офицеры, отдавая команды, быстро перестроили своих солдат и теперь короткими перебежками, ведя ответный огонь, автоматчики полукольцом охватывали березы, между которых укрылся Егор. Конечно, вычислить позицию одинокого стрелка не составило труда и немцы были уверенны в том, что скоро с ним покончат. Они даже не предлагали ему сдаться, вот только Егору на это было наплевать: он уже решил, подороже продать свою жизнь. Он уже вставил в пулемет последний, не полный диск, отвечал редко, если на верняка был уверен, что свалит немца. Все. Он пустой, а гитлеровцы всего в пятнадцати шагах. И те поняв, что у русского кончились патроны, перестали стрелять и уже смелее двигались вперед. На секунду, он закрыл глаза и подумал о маме, потом встал, засунул руки в карманы, нащупал "лимонки" и выдернув из каждой чеку, улыбаясь пошел на встречу немцам, а в голове как молоточки стучало: "Прости, мама, прости..."