Войну от Запада- и до Востока,
всё пренёс в судьбе своей,
ассимилировавшийся еврей,
не в этом творчества истоки-
и врезавшиеся в память строки,
не знающие забвенья дней!
..................
КИНЕМАТОГРАФ
................
Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.
А потом в стене внезапно загорается окно.
Возникает звук рояля. Начинается кино.
И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Кем написан был сценарий? Что за странный фантазер
этот равно гениальный и безумный режиссер?
Как свободно он монтирует различные куски
ликованья и отчаянья, веселья и тоски!
Он актеру не прощает плохо сыгранную роль —
будь то комик или трагик, будь то шут или король.
О, как трудно, как прекрасно действующим быть лицом
в этой драме, где всего-то меж началом и концом
два часа, а то и меньше, лишь мгновение одно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Я не сразу замечаю, как проигрываешь ты
от нехватки ярких красок, от невольной немоты.
Ты кричишь еще беззвучно. Ты берешь меня сперва
выразительностью жестов, заменяющих слова.
И спешат твои актеры, все бегут они, бегут —
по щекам их белым-белым слезы черные текут.
Я слезам их черным верю, плачу с ними заодно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Ты накапливаешь опыт и в теченье этих лет,
хоть и медленно, а все же обретаешь звук и цвет.
Звук твой резок в эти годы, слишком грубы голоса.
Слишком красные восходы. Слишком синие глаза.
Слишком черное от крови на руке твоей пятно…
Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!
А потом придут оттенки, а потом полутона,
то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.
А потом и эта зрелость тоже станет в некий час
детством, первыми шагами тех, что будут после нас
жить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, мое цветное, панорамное кино!
Я люблю твой свет и сумрак — старый зритель, я готов
занимать любое место в тесноте твоих рядов.
Но в великой этой драме я со всеми наравне
тоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне.
Даже если где-то с краю перед камерой стою,
даже тем, что не играю, я играю роль свою.
И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,
как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.
И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,
жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
ПРОЩАНИЕ С КНИГОЙ
..................
Нескончаемой спирали бесконечные круги.
Снизу вверх пролеты лестницы — беги по ним, беги.
Там, вверху, под самой крышей, в темноте горит окно...
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Я люблю сюжет старинный, где с другими наравне
я не первый год играю роль, доставшуюся мне.
И, безвестный исполнитель, не расстраиваюсь я,
что в больших твоих афишах роль не значится моя,
что в различных этих списках исполнителей ролей
среди множества фамилий нет фамилии моей.
Все проходит в этом мире, снег сменяется дождем,
все проходит, все проходит, мы пришли, и мы уйдем.
Все приходит и уходит в никуда из ничего.
Все проходит, но бесследно не проходит ничего.
И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,
как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.
И над собственною ролью плачу я и хохочу,
по возможности достойно доиграть свое хочу —
ведь не мелкою монетой, жизнью собственной плачу
и за то, что горько плачу, и за то, что хохочу.
***
Кругом поют, кругом ликуют.
Какие дни, какие годы!
А нас опять не публикуют.
А мы у моря ждем погоды.
А в наши ямбы входит проза.
А все прогнозы так туманны.
А нам пойти купить бы проса,
а мы всё ждем небесной манны.
И вот певец недоедает.
Не ест жиры и углеводы.
Потом ему надоедает,
и он уходит в переводы.
И мы уходим в переводы,
идем в киргизы и в казахи,
как под песок уходят воды,
как Дон Жуан идет в монахи.
О келья тесная монаха!
Мое постылое занятье.
Мой монастырь, тюрьма и плаха,
мое спасенье и проклятье!
Мое спасенье и проклятье,
мое проклятое спасенье,
где ежедневное распятье
и редко-редко воскресенье.
Себя, как Шейлоку, кусками.
Чужого сада садоводы.
А под песком, а под песками
бурлят подпочвенные воды.
А свечка в келье догорает.
А за окошком ночь туманна.
И только сердце замирает —
ах, донна Анна, донна Анна!
70-е
..................
***
Каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку,
Каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает по себе
Слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает по себе
Щит и латы, посох да заплаты.
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже, как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя.
***
Диалог у новогодней елки.
- Что происходит на свете?
- А просто зима.
- Просто зима, полагаете вы?
- Полагаю.
Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю
В ваши уснувшие ранней порою дома.
- Что же за всем этим будет?
- А будет январь.
- Будет январь, вы считаете?
- Да, я считаю.
Я ведь давно эту белую книгу читаю,
Этот, с картинками вьюги, старинный букварь.
- Чем же все это окончится?
- Будет апрель.
- Будет апрель, вы уверены?
- Да, я уверен.
Я уже слышал, и слух этот мною проверен,
Будто бы в роще сегодня звенела свирель.
- Что же из этого следует?
- Следует жить!
Шить сарафаны и легкие платья из ситца.
- Вы полагаете, все это будет носиться?
- Я полагаю, что все это следует шить!
Следует шить, ибо, сколько вьюге ни кружить,
Недолговечны ее кабала и опала.
Так разрешите же в честь новогоднего бала
Руку на танец, сударыня, вам предложить.
Месяц - серебряный шар со свечою внутри,
И карнавальные маски - по кругу, по кругу.
Вальс начинается.
Дайте ж, сударыня, руку,
И - раз-два-три, раз-два-три,
раз-два-три, раз-два-три!
ИЗ КОММЕНТАРИЕВ
читателей-
................
Галина Бунакова
Умом еврейским не понять
душой еврейской не осилить
Россия ведь не ваша мать
ну как же можно в нее верить ?))
8 апр 2017
...
http://www.stihi.ru/2015/05/06/1570
Левитанский Юрий Давидович
Зацепит вдруг за сердце строчка-,
и рассказать другому рад.
Стыдят- есть интернет, и точка:
передирать- что плагиат!..
Да сам, старик, всего не знаю-
азы порою познаю,
а если и "передираю"-
как боль души передаю
порою тех, доинтернетных,
забытых в буднях и попсе,
уж не поём мы песен светлых,
как память маминой слезе...
Э.К.
.............................
Левитанский
... "Да, полководцы наши были по преимуществу жестокосердными людьми, которые не жалели человека, солдата- плевать им было, как и сегодня плевать.
Я, например, как ветеран получаю повышенную пенсию: это около 200 тыс.руб.(45 долларов)
Ещё работаю в литтнституте, где платят примерно столько же... А немецктй участник войны имеет в среднем одну тысячу долларов плюс бесплатные лекарства и медобслуживание... Он- побеждённый, а я- победитель!
Теперь-то я понимаю, что войны этой вообще могло не быть, если бы не наша "любимая" партия и лично товарищ Сталин."
...
кто же всё же победитель-
такой болью и сейчас:
перештопывающий китель-
иль тот- больше в 20 раз!
..........................................
ИЗ ИНТЕРНЕТА
Мне было 19, ему 63...
Он был человек необычайно чуткий к словам. Он сказал, что, когда первый раз меня увидел, а там были какие-то девушки, которые его домогались, он смотрел в их пустые глаза и вспоминал мои. Он, наверное, мало общался с такими бескорыстными девушками.
VK Facebook Mailru Odnoklassniki Twitter Twitter Twitter Print
Автор: Ольга Кучкина
Сайт: Знаменитости
Ирина Левитанская, вдова замечательного поэта-фронтовика Юрия Левитанского, которому 22 января исполнилось бы 80, вспоминает короткую и яркую историю их любви.
Ира, как вы познакомились?
- В Юрмале, он отдыхал в Доме творчества писателей, я жила у мамы, у нее неподалеку был дом. Я шла на электричку, он прогуливался в парке. Чтоб не опоздать, спросила, который час. Проводил до станции. А на следующий день или через пару дней выхожу из автобуса - он идет с писателем Виктором Славкиным. Здравствуйте - здравствуйте. Жена Славкина подошла. Она спросила: а вы знаете, что это известный поэт Юрий Левитанский?
Вы и фамилию не знали?
То, что ученые увидели на руке мумии, чуть не лишило их дара речи
- Фамилия мне была известна, филологическое отделение все-таки, но не настолько, потому что я занималась германистикой. Я жила в Уфе, воспитывалась бабушкой и дедушкой, родители отдельно, окончила два курса университета. Дня 3-4 мы провели вместе. Я уже должна была улетать. Он говорит: можно я приду провожу вас хотя бы к электричке. Как-то трогательно попросил написать, дал адрес. Никакого романа не было. Я бабушкина внучка, правильного воспитания. Если б мне кто сказал, что я выйду за него замуж!..
Я уехала к себе. Прочла его книгу, она мне безумно понравилась, думаю, напишу, человек просил. Он в ответ прислал огромное письмо. Завязалась переписка. Я приехала в Москву на каникулы, позвонила. И все у нас пошло-завертелось.
Реклама:
Он сразу сказал, что полюбил?
- Он вообще таких слов не говорил. Он был человек необычайно чуткий к словам. Он сказал, что, когда первый раз меня увидел, а там были какие-то девушки, которые его домогались, он смотрел в их пустые глаза и вспоминал мои. Он, наверное, мало общался с такими бескорыстными девушками.
А когда вы его полюбили? И за что?
- Я даже не знаю. Для меня определение любви - это вот такая нежность, от которой дышать нельзя. Когда уезжала из Дубулты, шел дождь, он был в синей куртке с капюшоном, скинул капюшон, а под ним этот седой ежик, и я его погладила по голове, и он заплакал. Это меня потрясло, потому что его это потрясло. Знаменитый человек, тысячи знакомств, и, несмотря на всю внешнюю плейбоистость... Такое чувство, как к ребенку. И до конца он вызывал во мне вот эту невозможную, щемящую нежность.
Сколько вы прожили?
- 10 лет. Он не сразу ушел от семьи. Там девочки-погодки, которых он обожал. Он оставил большую 5-комнатную квартиру. Жить было негде. Снимали. А потом появилась возможность получить однокомнатную квартирку, но для этого надо было заключить брак. Мы заключили.
Как ваши родные ко всему отнеслись?
- Плохо. Очень плохо. Бабушка с дедушкой коммунисты. Высокопоставленные люди. Антисемиты. Страшные для меня годы, потому что отвернулись все. Там благополучная семья, а тут никого, денег нет, еды нет, одежды нет, магазины пустые.
Вы ссорились?
- Да. Он человек был выпивающий. Все эти люди, что выпивали с ним... За исключением, конечно, его настоящих друзей, равных ему по интеллекту. Давид Самойлов. Его жена, о которой Юра говорил: Галя - это почти Самойлов. Юрий Давыдов. Феликс Светов. Но чаще приходили какие-то ребятки с шарящими глазами, и я видела саморазрушение. Он ведь был очень болен.
В 1990-м мы ездили в Брюссель делать ему операцию серьезную на сердце, Максимов, Бродский, Неизвестный дали деньги. Мне хирург сказал, что я должна с ним попрощаться, большой шанс, что не выживет. Операция длилась часов пять, это был католический госпиталь, там большой сквер, я ходила в сквере все это время, голова пустая. И вот я пришла в палату, смотрю, а на его кровати лежит другой человек. Я так тихо стала сползать по стенке. Больные, видимо, увидели мое белое лицо и стали кричать: но, но, реанимасьон. Он был в реанимации, как я не догадалась... Он был человек неуверенный при всем том. Свои потрясения, впечатления, мысли он должен был выразить вербально. Для этого ему нужны были слушатели. Он оттачивал и на мне какие-то мысли, но я целый день на работе, он оставался один.
Что вы делали?
- В театре у Валерия Фокина занималась зарубежными гастролями.
Он ревновал?
- Он никогда об этом не говорил, но поэт, мог какую-то идею развить. Я расстраивалась, когда читала какие-то стихи. Он говорил: ты слишком буквально воспринимаешь литературу. Я как дурочка рыдала, сидя над стихами, посвященными другим женщинам.
Стало быть, не он, а вы ревновали?
- Ужасно. Может, он умел скрывать, я нет.
Он утешал вас?
- Смеялся. Я думаю, он меня любил, а с другой стороны, наверное, его охватывал ужас: что я делаю с этой девочкой! Потом-то он понял, что я верный человек и для меня всего важнее, чтобы с ним было хорошо. Я за него могу жизнь отдать, он это точно знал.
Вы догадывались, что он умрет раньше вас?
- Когда все случилось, моя мать, прилетевшая на девять дней, говорила: я смотрю на тебя и поражаюсь, чего ты так убиваешься, у вас 44 года разницы, ясно было, что он раньше тебя умрет.
Он ведь выступал в мэрии против войны в Чечне и там умер?
- Это был Татьянин день, 25 января, я задержалась на полчаса. Пришла домой, его нет. Думаю: пошел после выступления куда-то выпивать. Ну нравится человеку, пусть. Вдруг звонок. Женский голос: Марина? Я говорю: нет, это не Марина, это Ирина. Думаю, кто-то знал его первую жену, перепутали. Снова звонок: это поэтесса Татьяна Кузовлева, мы вместе с Юрием Давыдовичем выступали, ему стало плохо. Я сразу спросила: он жив? Она что-то забормотала и положила трубку. И в третий раз позвонила, я опять спросила: он жив? Она сказала: нет. Она еще сказала: мы хотим вам привезти документы, вещи, объясните, как проехать. Я сказала: я не могу объяснить, я не знаю, перезвоните позже. У меня не бывает истерик, я не начинаю биться, но я должна была с этим как-то справиться.
Вы плакали?
- Я на людях не плачу. Во всяком случае, стараюсь. Это был такой шок, который трудно осмыслить. Я плакала потом, очень много, когда его похоронили. Мы жили в доме, где, я была уверена, никто нас не знает. Оказалось, знали. И когда я плакала ночью - а я же была совершенно одна, - я, видимо, так рыдала, что пришла пожилая соседка и говорит: я слышу, как ты плачешь, я хочу тебе сказать, у нас в деревне говорили, что за такой смертью в очереди настоишься, не плачь, смерть, как у него, лучше не бывает.
Помогло вам это?
- В какой-то мере да. Я поняла, что для него это, правда, лучше всего. Он страшно боялся смерти. Разговоры о смерти, о старости - это было табу у нас. Потом уже начались психиатры, мне казалось, я схожу с ума. И ужасное чувство вины.
Это любовь.
- В конце жизни, года за полтора, он сказал: знаешь, я понял, что лучше этого ничего нет, вот ты и вот я, и что-то там происходит за окном, а мы все равно вместе.