Командиры бывают разными и не важно кто это: командир взвода ли, роты, батальона или полка. Важно его отношение к подчиненным ему людям. Один тупо, по приказу свыше, посылает солдат на бойню, под пулеметы врага, не думая о потерях - главное выполнить приказ вышестоящего начальства. Другой с умом подходит к поставленной задаче и старается свести к минимуму возможные потери, продумывает все до мелочей. Его основной целью является выполнить приказ и сберечь людей. Вот таким вдумчивым и рассудительным и был наш комабат капитан Петр Васильевич Аверьянов. Да, именно, был...
Я тогда служил его начальником штаба и все произошедшее случилось на моих глазах. Мы второй день не могли взять хорошо укрепленную высоту на которой закрепились гитлеровцы. Несколько рядов колючей проволоки, две линии передовых траншей и одна в глубине обороны, дзоты через каждые сто пятьдесят метров, пулеметами пристреляна каждая кочка.
Первый раз батальон пошел в атаку после артподготовки, но смог дойти только до середины нейтральной полосы, залег, а потом начал откатываться назад. Атака просто захлебнулась, едва начавшись. Вторую попытку сделали ночью, двумя ротами по флангам, пытаясь нащупать стыки подразделений и уж туда бросить третью, резервную роту. Но и эта затея провалилась. Нужен был массированный артналет, желательно "Катюшами", чтобы расчистить путь пехоте. Но командование дивизией отказывало, приказывая использовать свои средства. А что мы имели? Батарею противотанковых пушек, да минометную роту - все! Какая это поддержка? А тут еще разведка доложила, что немцы в ночь заминировали все подходы к своим траншеям по всему фронту наступления нашего батальона.
В то утро, Петр Васильевич, я, и несколько связистов, находились на НП батальона, когда позвонил комполка и снова приказал атаковать эту проклятую высоту - в лоб, без артподготовки, используя фактор внезапности. Сколько Аверьянов не объяснял полковнику, что немцы хорошо подготовились к встречи и без артиллерии идти на приступ бесполезно, только людей положим, тот не внимал его доводам, а требовал атаковать. Аверьянов, побледневший, держал трубку полевого телефона:
- Приказ мне ясен, товарищ полковник. Но батальон я на убой без артиллерии не поведу... немцы мин за ночь понаставили... я понял... нет, я знаю что такое приказ... через десять минут, от батальона ни чего не останется... я знаю что мне грозит и все же... есть!
Петр Васильевич отдал трубку связисту, сел на снарядный ящик, снял фуражку и вытер вспотевшее лицо. Я ни о чем не спрашивал, все прекрасно понимая, а он так и сидел, пока на НП не появился разъяренный командир полка.
- Сдать оружие, капитан Аверьянов, вы арестованы, - с порога заорал тот и приказ прибывшему с ним офицеру, приставить конвоира к комбату.
- Товарищ полковник, - попытался вступиться я, но тот резко меня осадил.
- Что, на пару с ним хочешь? Связь с ротами давай!
- Есть связь, - должил связист и предал трубку полковнику.
- Через пять минут, роты должны пойти на штурм! Кто не пойдет, лично расстреляю или в штрафбат отправлю!
Я стоял у амбразуры НП и видел, как молча, без единого возгласа поднялись роты. И они шли, шли за своего комбата. Зная о том, что для многих это последний бой. Немцы молчали, намеренно подпуская цепи к миннному полю и когда под ногами передних начали рваться "пехотки", их линия обороны ожила. Шквал огня обрушился на растянувшиеся и уже поредевшие роты. Но, они шли, шли за своего комбата. Они падали, сраженные осколками и пулями, но шли. Они даже не пытались залечь! Это была бойня!
А Аверьянов, сидевший на ящике плакал и только раскачивался в такт взрывам. Крупные мужские слезы текли по его щекам. Там погибал батальон, ЕГО батальон...
Даже конвоир не заметил, как Петр Васильевич схватил, висевший на стене ППШ, приставил его под подбородок и выстрелил. Он умер вместе со своим батальоном, как капитан погибает со своим кораблем...